— Это грустная история. Его мать, в отчаянии от нищеты, бросилась вместе с ребенком в Сену в тот самый момент, когда я проходил по мосту Сен-Пер, направляясь сюда. Я выловил малыша, пока моряки занимались матерью. Вот так! — Дени выразительно посмотрел на компанию, и все поняли, что спасен только ребенок.

— Он очарователен, — сказала одна из женщин.

— Но что вы собираетесь с ним делать? — спросила другая.

— Я только что представил мальчика как моего наследника, — ответил Дени, — а это значит, если закон не врет, что я его усыновляю.

Кто-то заметил:

— В твоем сердце сомневаться не приходится, но в уме и средствах — увы, да!

— Усыновить — это еще полдела, — вмешался следующий собеседник, — его надо вырастить, а у тебя в кармане лишнее су не часто водится.

— Да уж, — подхватил третий, — ты в долгу и у Бога, и у черта, не в обиду будь сказано.

— Богат, как нищий, спустивший последний грош, — отозвался еще кто-то.

— Ладно, говорите что хотите, — усмехнулся Дени, — я от своего не отступлюсь. Паренек теперь мой и останется со мной. Понадобится — стану работать за четверых, но нуждаться он не будет, слово мужчины.

До сих пор реплики носили доброжелательный характер, по их тону было видно, что Дени здесь любили и уважали. Но вот смех и шутки перекрыл раздраженный женский голос:

— Недаром говорят: «Не зная броду, не суйся в воду». Вляпался в историю, а сам гол как сокол. Настоящий босяк! Хорошенький пример для ребенка!

— Ого, как меня здесь костерят! — расхохотался художник. — Держу пари, это Мели. Добрый вечер, Мели, обними-ка меня покрепче да подвинься — сяду между тобой и малышом.

Женщина, которую назвали Мели, была одной из тех многочисленных «мадам Дени», о которых молодой мужчина рассказывал своим собутыльникам-полицейским. Дени как настоящий ценитель давно уже присовокупил это прелестное создание к списку своих побед.

Мели была высокого роста, хорошо сложена, с крепким и упругим телом северянки, с нежной и белой кожей, маленькими руками и ногами. В девушке проглядывало нечто от знатной дамы. Густые черные волосы низко спускались на мраморно-белый лоб. Безукоризненно очерченные брови, сверкающие насмешкой глаза, нос с легкой горбинкой и чувственный рот сообщали лицу оригинальную красоту и выражали волю, энергию и страстность.

Девушка работала прачкой в ожидании лучших времен. Звали ее Амелия Дустар, сокращенно Мели.

Мать Мели умерла, когда той едва исполнилось шестнадцать. Покойная очень любила свою красавицу дочь, и ее нежная привязанность и прозорливость, безусловно, удержали бы малышку от падения.

Но жизнь рассудила иначе. На следующий год после смерти матери отца Мели, отличного мастера по черному дереву, пригласили на работу в Брюссель. Он покинул Париж, поручив дочь знакомой прачке с улицы Ванв, давал деньги на жилье, еду и расходы дочери, а также выплачивал прачке небольшое жалованье.

Живший по соседству ловелас Дени скоро заметил молодую красавицу и увлекся ею. Впрочем, чувство его не отличалось глубиной. У Дени было много приключений. Художник просто любил женщин. Он быстро нашел способ проникнуть в дом, принося свое белье для стирки и забегая поболтать по дороге на работу или обратно.

Дени был хорош собой, казался лет на десять моложе своего возраста, всегда весел и остроумен, не без приятности напевал модные песенки и вскоре покорил всю прачечную, включая и Мели.

Через две недели оба были друг от друга без ума, хотя Мели стойко сопротивлялась всем его атакам. Но она спала в отдельной комнате, запиравшейся на слабый крючок. Однажды вечером молодой мужчина предпринял успешную попытку устранить это хлипкое препятствие и вышел из комнаты лишь под утро с триумфальным видом победителя, взявшего неприступную крепость.

Его страсть полыхала, как солома, и так же быстро сгорела. Разность характеров и привычек вскоре совсем отдалила его от молоденькой любовницы. Мели настаивала на совместном проживании, добивалась этого неотступно. Дени же цепко держался за свою свободу и упорно отказывался, оправдываясь тем, что у него нет хозяйственной жилки и что семья не его призвание. Мели требовала — он твердо стоял на своем и мало-помалу отдалился от нее, так что любовники виделись лишь от случая к случаю. Хотя Мели и не хранила исключительную верность своей первой любви, в глубине души она продолжала питать к ветреному другу нежное чувство и предпочитала его всем остальным, спеша на свидание, когда он этого хотел. Молодые люди проводили вместе когда праздник 14 июля[15], когда Пасху[16], когда Рождество, в одной компании выезжали на загородные прогулки. Но ни единого раза верный своему решению Дени не оставил у себя девушку более чем на сутки. Мели уходила в слезах, угрожая никогда больше не возвращаться, и… возвращалась по первому же зову. Так прошло два года. Ссоры чередовались с примирениями, что вовсе не трогало художника.

На Рождество 1875 года наши любовники увиделись в винной лавке на улице Клиши. Мели узнала от общих знакомых, что готовится встреча Рождества, пришла вместе с ними и теперь с возрастающим нетерпением ждала художника. Когда два часа спустя он появился, Мели, спрятавшаяся было, чтобы сделать ему сюрприз, страшно рассердилась, увидев рядом с другом незнакомого мальчика.

Так как Дени не подозревал о присутствии девушки и думать не думал, что она может быть здесь ради него, Мели пришла в самое дурное расположение духа.

Общий разговор, прерванный приходом художника с ребенком, возобновился; смех, шутки, веселый гам…

Сидя между любовницей и приемышем, художник все внимание отдавал мальчику, предлагал различную еду и даже налил вина, утверждая, что оно еще никому не принесло вреда. Однако малыш, разбитый усталостью и волнениями этого ужасного вечера, засыпал за столом.

Дени подозвал хозяйку и спросил, не найдется ли для мальчика постель. Хозяйка охотно согласилась уложить ребенка.

С бесконечной осторожностью и отцовской нежностью мужчина взял приемыша на руки и перенес в соседнюю комнату. Хозяйка разобрала постель, новоиспеченный отец бережно раздел малыша, уложил, подоткнул со всех сторон одеяло и поцеловал в обе щечки. Поль сразу же заснул.

Довольный Дени вернулся в комнату к друзьям.

В восторге, что вечер так славно начался, художник превзошел самого себя: на шутку отвечал каламбуром[17], на тост — острым словом и хорошим глотком вина, ел от души, без устали наполнял стаканы, обнимал Мели, а иногда и соседок, в общем, наверстывал упущенное.

Сначала Мели не переставала хмурить брови, но потом, видя к себе такое внимание, заулыбалась и пришла в доброе расположение духа. Возможно, у нее в голове бродили мысли, как с помощью ребенка утвердиться в холостяцком жилище Дени, ведь малыш потребует женской заботы…

Разгоряченные вином гости принялись петь, причем каждый стремился навязать компании что-то свое.

Надо сказать, у Мели был чудесный голос, редкого тембра[18], чуть вибрирующий, большого диапазона[19] и совершенно чарующий. Она нигде не училась и пела без всяких правил, как птица, заставляя благодарных слушателей то смеяться, то плакать.

Дени уже дважды покидал общество, чтобы пойти взглянуть на спящего ребенка. Возвращаясь, он произносил одну и ту же фразу:

— Милый малыш спит, как маленький святой Жан.

Это умиленное внимание, которое художник так явно оказывал мальчику, раздражало Мели. Она снова нахмурилась, а ее прекрасные темные глаза метали молнии.

Дени в третий раз на цыпочках отправился в спальню и вышел сияющий. Про себя Мели уже решилась было на уловки, чтобы только проникнуть в дом Дени в качестве матери или няньки ребенка. Но ее тиранический характер взял верх над разумом. К тому же она многовато выпила. Поэтому, когда художник в четвертый раз направился в спальню, молодая женщина взорвалась. Любовник имел наглость выходить во время ее пения!.. Неслыханно!