Все же однажды, когда мачеха избила его сильнее обычного, мальчик, не размышляя и не задумываясь, убежал куда глаза глядят. Он машинально направился к Сене и оказался у моста Сен-Пер, перед шаландой Биду. Стоял апрель. Семья Биду была занята «туалетом» своей баржи, которой вскоре предстоял дальний путь. Моряки конопатили, красили, мыли… Все были заняты. Поля, как всегда, встретили радушно. Не желая своими жалобами отрывать людей от работы, Поль уединился с Марьеттой в уголке каюты.

И здесь, в уютном убежище, перед маленькой подружкой, сердце мальчика перестало сдерживать накопившуюся боль. Он рассказал и о своем горе, одиночестве, отчаянии, говорил о побоях и об ужасе, который испытывал перед Мели…

— А ведь я не такой уж плохой, — вздыхал ребенок.

— Ах, я знаю, какой ты хороший, — со слезами отвечала девчушка.

— Какая ты счастливая, Марьетта!

— Да, очень счастливая… Знаешь что, — оживилась девочка, — оставайся с нами, баржа скоро уйдет… На Сене так интересно… А потом мы пойдем через канал… Шаланду тянут лошади, и иногда меня сажают к одной из них на спину. Мы пойдем через шлюзы… Все нас знают, здороваются, а дети шлюзовщиков смеются… С обеих сторон канала — поля, баржа проплывает прямо под ветвями больших деревьев, потом через города, потом опять через поля, со всех сторон… Очень, очень красиво! Поедем с нами, папа Биду не откажет, он тебя любит.

Нарисованная девочкой картина на какой-то миг вскружила Полю голову. Он словно почувствовал этот свет, эту свободу, ощутил дыхание жизни, полной доброты, привязанности, работы и заслуженного отдыха… Но потом сник и покачал головой:

— Нет, я слишком люблю папу Дени.

На судне мальчика накормили, приласкали как обычно. Наступил вечер, и Поль простился с моряками.

Хотя было уже поздно, мальчик не пошел домой, а бродил по улицам без всякой цели, не зная, куда и зачем идет. Устав, ребенок присел на лавку и стал думать о матери. В его тяжелой голове вертелась одна фраза, которую Мели однажды бросила ему в лицо, как пощечину.

В тот день Поль возмутился особенными издевательствами прачки и сказал в гневе:

— Я все расскажу маме, и тогда вы узнаете!..

— Твоей матери! — расхохоталась Мели. — Да она давно в яме, на кладбище!

Поль, конечно, подозревал страшную правду. Но слова были слишком жестоки. Он побледнел и пошатнулся, словно получил удар ножом прямо в сердце. С этого момента ребенок познал ненависть.

И теперь, сидя на скамье, малыш думал о том, что хорошо бы и ему умереть, как умерла его мать. Но потом его вновь посетила мысль о Дени, и из любви к приемному отцу Поль решил еще попытаться пожить.

В это время обеспокоенный художник бегал в поисках Поля. Никто в квартале его не видел. В девять часов мальчика еще не было. Дени не знал, что делать.

— Оставь, явится, никуда не денется, — пожимала плечами прачка. Наконец, в десять вечера, раздался робкий стук в дверь. Вошел Поль, разбитый усталостью, с блуждающим взглядом, ноги едва держали его.

— О, мой родной! — Дени как сумасшедший кинулся к мальчику. — Где ты был? Не пугай меня так больше! Что с тобой? Кто тебя обидел? Скажи мне…

В первый раз Поль приоткрыл завесу над своими страданиями.

— Она меня сильно избила… — невольно прошептал ребенок.

— A-а! Я подозревал! — Дени распрямился во весь рост, бледный, яростный, страшный. На Мели обрушилась оплеуха, и разгневанный мужчина прорычал: — Берегись, если еще хоть раз тронешь его!

Дени добился от Поля подробного рассказа об издевательствах мачехи. Художник впал в ярость, но тем не менее не прогнал Мели, как сделал бы еще четыре месяца назад.

Приемный отец отличался добротой и вспыльчивостью. Как часто бывает у таких людей, он был слабохарактерным и непоследовательным. Чаще всего Дени действовал под влиянием минуты, а любовница уже успела привязать его к себе силой привычки.

Дени устроил ужасную сцену, заставил сожительницу поклясться, что та оставит ребенка в покое, и… простил.

Поняв, что сила на этот раз не на ее стороне, и боясь действительно получить обещанную взбучку (Дени был скор на руку), Мели затаилась, но ненависть ее лишь возросла.

Так или иначе, Поль получил некоторую передышку.

В первое же воскресенье художник нарядил мальчика в лучший костюмчик и увел с собой. Обычно в выходные дни Дени веселился, как школьник, в этот же раз был серьезным, даже торжественным.

— Куда мы идем, папа? — спросил ребенок.

— В Банье, малыш.

— Ах, на кладбище… к маме… — по щекам Поля, привыкшего плакать про себя, покатились тихие слезы.

— Раз уж ты все знаешь… Я хотел, чтобы ты немного подрос… Да эта негодяйка разболтала…

Мужчина и мальчик молча продолжали путь и пришли наконец в южный сектор кладбища в Банье.

Вдову Бернар захоронили в общей могиле. Но у парижан очень развито чувство уважения к мертвым, и Дени поставил на холмике скромный деревянный крест. А еще он подарил небольшую сумму смотрителю, чтобы тот не давал бедной могиле зарасти травой. Так что посетители нашли ее прибранной.

Художник поставил мальчика на колени и сам встал с ним рядом. Покопавшись в памяти, он извлек оттуда несколько полузабытых молитв и тихонько шептал их, в то время как ребенок рыдал, не в силах справиться с нахлынувшей болью.

— Мамочка, дорогая, милая мамочка!.. Мы больше никогда не увидимся… — бессвязно выкрикивал сиротка сквозь слезы.

— Я люблю и всегда буду любить тебя, мой мальчик, она завещала тебя мне, и я сделаю все, чтобы ее заменить, — торжественно произнес Дени.

У подножия креста в первых теплых лучах апрельского солнца проклюнулось и распустилось изысканным подснежником невесть как попавшее сюда одно-единственное семечко. Поль сорвал цветок и прижал к губам, словно впитывая с нежных лепестков последний поцелуй, последнее «прости» умершей.

Это были первые счастливые мгновения в жизни ребенка. Горькое счастье! Но необходимое и дорогое, как глоток живительной влаги для детской души, столь рано познавшей боль и жестокость.

Весна и лето прошли сравнительно спокойно. И дома, и в школе Поль успешно работал, к удовольствию учителей и приемного отца. Мели полнилась ненавистью, но не особенно досаждала приемышу, выжидая, когда сможет совсем от него освободиться. Дени принимал худой мир в своем доме за чистую монету и надеялся, что дальше будет лучше.

В конце осени баржа вернулась на зимовку на свое место возле моста Сен-Пер, и Поля на целую неделю отпустили в семейство Биду. Можно представить себе, как радовался бедный мальчик, как был счастлив вновь оказаться в атмосфере сердечной любви и дружбы!

Марьетта выросла и похорошела. Она по-прежнему оставалась любимой названой сестренкой сироты. Дети испытывали друг к другу глубокую привязанность. Летняя разлука только усилила это чувство, и теперь, счастливые и серьезные, они строили планы на будущее.

Так прошли зима, весна, и снова настало лето. Жизнь каждого постепенно входила в какое-то русло. В существовании Поля были волнующие моменты — поездки на кладбище, уход и возвращение шаланды, распределение наград в школе, когда сияющий и гордый папа Дени надевал на головку ребенка венок и целовал его.

Мели затаила в душе черные чувства и намерения, ожидая своего часа, как кошка у норы мышонка.

Дени по-прежнему работал не покладая рук. Но художник стал попивать, в чем Мели его всячески одобряла и поддерживала, имея, конечно, какие-то свои цели.

Полю должно было исполниться десять лет. Для своего возраста мальчик был высоким и крепким, так что ему легко давали двенадцать. Это послужило для Мели поводом заявить однажды, что пора отдавать мальчишку в обучение ремеслу. Он уже достаточно поучился в школе, ест и пьет за двоих, времена теперь тяжелые, и вообще, он в семье чужой, приемыш, и нечего с ним нянчиться.

Художник был против.

— Он слишком юн, — возражал Дени. — К тому же Поль так хорошо успевает, что хотелось бы учить его дальше.