Водитель .начальника РУВД, поскольку я любезно была усажена на переднее сиденье, все время пихал меня локтем в бок и смеялся: "Хорош спать на работе!" Никакого уважения... Каждый раз, когда я от толчка просыпалась, я мучительно соображала, где я.

В прокуратуру я вернулась настолько никакая - сказались бессонная ночь и напряженный день, - что решила поспать прямо в кабинете.

Только я закрылась в кабинете изнутри и пристроилась подремать, сев за стол и положив голову на дело Чванова, как прямо под ухом взвонил телефон. У меня началось такое сердцебиение, что я, как рыба, некоторое время хватала ртом воздух, не в силах произнести злементарное "але!". Оказалось, это меня домогалось следственное управление прокуратуры города в лице прокурора Будкина.

- Мария Сергеевна, есть очень интересная информация, сейчас к вам подъедут коллеги из ФСБ, указание начальника следственного управления - вам подключиться, разработайте совместно с ними план мероприятий и выполните необходимые следственные действия. Потом доложите в следственное управление.

- Ага, - просипела я, пытаясь сосредоточиться на том, кто мне звонит и чего хочет, но Будкин уже положил трубку.

Я подергала телефонный шнур, прикидывая, выдержит ли он мое бренное тело, если я на нем повешусь, и мутным взором обвела свой кабинет в поисках крюка. Ну что делать?

- Я больше не могу, - сказала я вслух, Нет, правда, я больше не могу. Я хочу отдохнуть. Да чего там отдохнуть - я вообще хочу жить как нормальные люди. Вот Сашка; я внезапно обозлилась. По ночам его никто никуда не вызывает. Выйдя из своей стоматологической поликлиники, он морально раскрепощается и занимается своими делами. При всем при этом у него интересная работа, он на хорошем счету и жить не может без своей стоматологии; и он не терзается внутренним конфликтом между страстным желанием работать и необходимостью жертвовать ради работы серьезными вещами - чистотой в доме (я вспомнила про грязные выключатели), воскресеньем с ребенком, душевным спокойствием, наконец. А вот посмотрела бы я на него, мстительно подумала я, если бы от него требовали за смену обслужить не двадцать больных, а двести, причем уложиться в те же самые шесть часов и с тем же самым количеством медикаментов. А если посреди приема вдруг сломается бормашина, ему бы сказали: "Ну, вы уж как хотите, но работу сделайте, сломанная бормашина - еще не основание для того, чтобы сегодня ничего не делать, вон у хирургов единственный скальпель потерялся, так они кухонным ножом режут..." А потом бы еще орали: "А почему так пломбы быстро вылетели? Ну и что, что дрелью сверлили, а пластилином дырки залепляли?.."

Я слегка взбодрилась, представив такую картину. Сон с меня слетел окончательно, когда я спустилась с эмпиреев в родную прокуратуру и вдруг отчетливо осознала, что теперь, когда выяснилось, что покушались не на депутата Государственной Думы, а он пал жертвой трагической случайности, дело в город не возьмут, и мне предстоит распутывать эту историю до конца, поскольку кнопочка, нажатая дворничихой на пульте, не сама по себе взорвала лифт с двумя людьми, а всего лишь привела в действие взрывное устройство, чьей-то заботливой рукой туда установленное.

Это будет тринадцатое дело в моем сейфе. Между тем еще двадцать лет назад специалисты по научной организации труда установили, что оптимальная загрузка следователя не должна превышать четырех дел, одновременно находящихся у него в производстве; я уж молчу о том, что дела двадцатилетней давности по сравнению с сегодняшними - все равно что четыре арифметических действия против дифференциальных счислений.

А самое для меня угнетающее в этой ситуации - это Скородумов и материальчик по "другу его семьи" Денщикову; когда, ну когда я буду заниматься этой историей?! Сейчас комитетчики прискачут с какой-то информацией, которая стоит на контроле в городской, и мне придется до ночи (в лучшем случае) ею заниматься... А время утекает, как будто в подворотне его ждет маньяк, и три дня из отпущенных мне законом десяти уже прошло...

Я встала размяться после такого насыщенного отдыха, открыла запертую изнутри дверь и подошла к зеркалу.

Поправляя челку и разглядывая свои тривиально серые глаза, которые могли бы быть позеленее и побольше, я, по обыкновению, попереживала, почему мне не идут гладко зачесанные назад волосы, и с горя вслух процитировала Чехова: "Серые глаза обыкновенно бывают у щеголих, хохотуний и дурочек, подстриженная прядь волос, спущенная на лоб, означает похотливость и узость мысли..." Погрузившись в себя, я не услышала, как открылась дверь кабинета, поэтому вздрогнула, когда сзади раздался ехидный голос Горчакова, изображающего гоголевскую Оксану:

- И почему парубки говорят, что я хороша? Вовсе я не хороша!.. Опять она перед зеркалом крутится! А потом ноет: зашиваюсь, зашиваюсь...

Я, не оборачиваясь, показала ему язык, который он должен был увидеть в зеркале.

- Никак, ты взятки сдал, двоечник?

- Я еще и убийство сдал!

- То есть теперь ты свободен, как птичка?

- И готов принять у тебя эстафету дежурств.

- Лешка! - я резко повернулась к нему. - Прими лучше у меня другую эстафету: мне за Денщикова никак не взяться, а материал уже горит.

- А чего ты хочешь, чтобы я поделал? Мне-то лучше в этот материал не соваться, чтобы он потом не вопил про необъективность и личную неприязнь, когда его в Нижний Тагил на этап поставят.

- Оптимист! - я усмехнулась. - Мне почему-то кажется, что не все так просто.

- Что? Ты хочешь сказать, что Денщиков ничего такого не делал? Оговорили его, бедного?

- Успокойся, я не это имею в виду. Что ты так раскипятился? Я хотела сказать, что Денщиков при всей своей гнилости далеко не дурак и раскрутить его будет не так просто. Что-то мне подсказывает, что у него уже и версия готова, зачем он с обыском к Скородумову полез.

-Да брось ты, Машка, протоколы обысков у нас есть, понятые все подтвердят, куда ему деваться? В чистом виде превышение, если не похуже. И это только по обыскам. А сам шантаж?

- А что сам шантаж? Потерпевший ни в жизнь больше связываться с Денщиковым не захочет, и правильно сделает, между прочим. Хорошенькое вымогательство без потерпевшего? Тем более он сам под статьей ходит. Изнасилование, похоже, ему грамотно приклепали. Если, конечно, все было так, как он рассказал.