Более того, я нашла еще одну фотографию, сделанную в день рождения Вертолета, за полчаса до съемок в компании очаровательной Нателлы, судя по показаниям таймера. На ней Вертолет в тех же интерьерах и в тех же одеждах, но еще без креста.

Итак, уик-энд, закончившийся в поезде, - последний глоток свободы. С понедельника начинается "война", как говорят наши оперативники.

Может, прямо в лоб спросить у Нателлы, с кем она обнимается на фотографии перед РУВД?

Воскресный вечер я провела в РУБОПе: готовили конверты с постановлениями на обыски, их вскроют исполнители непосредственно перед выездом в адреса; инструктировали исполнителей, распределяли помещения, в которых предстоит работать. В понедельник я приду в РУБОП к десяти, раньше я не понадоблюсь. В семь часов утра народ разъедется по обыскам; пока их проведут, пока доедут в РУБОП из разных концов города, раньше десяти допросы не начнем. На всякий случай вызваны два дежурных адвоката, вдруг нам так повезет, что будет, кого и на чем задерживать...

Среди кандидатов на задержание братья Сиротинские, Анджела - по результатам обыска, вертолетовские бойцы, ездившие в лес с Бурденко: Ганелин, Гучко и Крамм. И Денщиков... Но этот, боюсь, выкрутится. Один потерпевший его опознавать не хочет, второй не может. Надеяться на то, что его сдадут подельники, не стоит. Остается фактически Скородумов, но он даже не допрошен, и Бог знает, когда его можно будет допросить...

С раннего утра я заехала в прокуратуру. Шеф уже был на месте, он всегда приходит рано, привык. У меня к нему был вопрос, который мучил меня с момента беседы с Клеопатрой Антоновной. Я лихорадочно пыталась вспомнить, в семьдесят первом году был шеф здешним прокурором, или нет. Он проработал здесь прокурорский срок, потом у него был перерыв, потом он снова сюда вернулся.

- Владимир Иванович, вы ведь ничего не выбрасываете? - с этими словами я вошла в кабинет прокурора района.

- Здравствуйте, Мария Сергеевна, - терпеливо сказал шеф.

- Извините, здравствуйте. Владимир Иванович, вы в семьдесят первом году здесь работали?

Шеф наморщил лоб.

- Вроде бы работал. Что нужно?

- Вы ведь ничего не выбрасываете? - повторила я вопрос;

- Что нужно?

- Ваши журналы по проверке материалов на освободившихся из мест заключения надзорников.

- Хм, - хмыкнул шеф. - Я тогда вел журналы не только на административных надзорников, а и на всех освободившихся, проживающих на нашей территории. За каждым из них был закреплен оперативник, который должен был осуществлять профилактику. Вы думаете, я найду журналы тридцатилетней давности? - с сомнением спросил он.

- Найдете, - заверила я шефа. - Я даже знаю, где они могут лежать. Вон там, в канцелярии, старые шкафы, времен очаковских и покоренья Крыма. Там лежат какие-то журналы, которые Зоя ни разу не доставала. Она только время от времени открывает шкафы, фырчит, что архивные дела и надзорки класть некуда, а здесь какая-то макулатура пылится.

- Ну, пойдемте. - Шеф, кряхтя, поднялся и повел меня в канцелярию.

И действительно, в шкафу нашел свои рабочие журналы за искомый год, и сам удивился, что эта макулатура так долго тут пылится. Он присел на табуретку рядом со шкафом и стал с умилением перелистывать свои записи. Я его понимала, со мной тоже такое происходит, когда я в своих залежах ищу какую-нибудь справку и натыкаюсь на свои обвиниловки или ответы адвокатам; я усаживаюсь рядом с залежами и начинаю читать старые бумажки как захватывающий детектив.

- Какая фамилия вас интересует? - спросил шеф, подняв голову от пыльных страниц.

- Редничук, - ответила я.

- Сейчас. В каком году освободился?

- В семьдесят первом.

- Так так, вот Редничук. Это женщина?

- Женщина, - подтвердила я.

- Вот тут у меня отмечено, что она прибыла не с лучшей характеристикой. В местах отбывания наказания дважды совершала насильственные действия сексуального характера в отношении других осужденных, раз с причинением телесных повреждений, отказов не терпела. Почему-то не возбудили "хулиганку", непонятно.

- А кто ее профилактировал? - приплясывала я от нетерпения.

- Смотрите, - шеф показал мне строчку в журнале. - Хороший был опер, вздохнул он. - А что?..

-Владимир Иванович, спасибо вам огромное.-Меня трясло от возбуждения. - Я вам потом все расскажу! Я поехала в РУБОП, сегодня воюем. Работаем по взрыву!

...К моменту моего появления в РУБОПе в коридоре, пристегнутые к кольцам, вделанным в стену, дожидались члены "Русского национального братства", они же по совместительству бойцы гвардии Вертолета, ныне покойного.

- Вы с ними работали? - поинтересовалась я у Василия Кузьмича.

- Работали, - махнул он рукой. - Глухо. Тупые как пробки, сама увидишь. Пока глухо, - спохватился он, увидев мое недовольное лицо. - Если хочешь, еще поработаем.

- Ну сейчас я их допрошу, и поработаете в свое удовольствие. "Грибники" здесь?

- Здесь-то здесь, только эти уроды отрицают даже то, что знакомы между собой и с Вертолетом.

- Понятно, - рассмеялась я. - Обычная история. Это делается просто, в протокол заносится вопрос: "Знаете ли вы такого-то?" Ответ: "Нет, не знаю". "Чем вы объясните, что на предъявленных вам фотографиях вы изображены вместе?" - "Не знаю, это случайность". - "Чем вы объясните, что в вашей записной книжке фигурирует фамилия и номер телефона этого человека?" - "Ума не приложу!" - "Чем вы объясните, что в его записной книжке фигурирует ваша фамилия и номер телефона?" - "Понятия не имею, его книжка, у него и спрашивайте". - "Чем вы объясните, что этот человек запечатлен в качестве свидетеля на вашей свадьбе на видеокассете, изъятой у вас дома при обыске?" - "..." Далее к протоколу пишется сопроводительная, и протокол направляется прямиком в программу "Потустороннее".

Я как в воду глядела, допрос всех троих происходил именно так, как я описала. Но это не страшно, пусть скажут эту чушь, а мы запишем, а они распишутся, да еще в присутствии адвокатов. Пусть потом суд посмеется.

С этими тремя "братьями" я разделалась в общей сложности за сорок минут. Теперь предъявить их "грибникам" на опознание, внести сумятицу в стройные ряды и распихать по разным камерам. Пусть поволнуются, забудем о них на время.