В нескольких шагах от стен Ватикана, на виа ди Порта Ангелика, пожилая римлянка продавала зеленые фиги. «Fîchi freschi! vuole! fîchi freschi! dai!»[27] – кричала она во все горло. Перед ней расхаживал наголо остриженный мужчина лет пятидесяти, одетый в белую майку с надписью «Mafia. Made in Italy». В руках он держал палку, на которую была насажена голова пластмассовой куклы-негра. Мужчина протягивал ее паломникам, и они или останавливались, или испуганно шарахались в сторону. На его шее – на длинной, доходившей до ширинки, изящной цепочке – висела большая розовато-красная соска, которую он время от времени брал в рот и, гримасничая, сосал и жевал. «Мам-ма! Мам-ма!» – жалобно завопил мужчина, сунув палку между ног и потирая насаженной на нее головой свои гениталии. Мимо очень медленно проезжал экскурсионный автобус с японскими туристами. Увидев странное зрелище, они прильнули к окнам и захлопали в ладоши. Некоторые туристы тут же подняли свои Fujica, чтобы запечатлеть смешную сценку.

Напротив торговки инжиром на расстеленной на земле газете «Osservatore romano» сидел калека с длинными, по плечи, рыжеватыми волосами. У него не было нижней части тела. Кивая, он протягивал руку всякий раз, когда кто-нибудь из сердобольных прохожих давал ему монетку. За его спиной на стене висел плакат с изображением мальчика, лицо которого скрывала маска. Ребенок сидел на электрическом стуле, под его связанными ногами стояла надпись, сделанная большими черными буквами: «150 mila prigionieri politici torturati in Iran».[28] Когда мимо калеки проходила девочка с пышными белокурыми волосами, он схватил ее руку, поцеловал тыльную сторону кисти с выступившими от летней жары голубыми жилками и погладил малышку по голове. «Ma che bel capello!»[29] – с горящими от восхищения глазами пробормотал калека.

Двое туристов подошли к наголо остриженному, корчившему рожи мужчине лет пятидесяти и встали рядом, чтобы сфотографироваться с ним. Позируя, он с выпученными глазами впился зубами в красные полные губы насаженной на палку головы пластмассовой куклы. «Мама! Мама!» – с гримасой боли на лице завопил мужчина, когда туристы отошли от него. Калека, над которым висело изображение сидящего на электрическом стуле ребенка в кожаной маске, аккуратно засунул деньги под газету «Osservatore romano».

Пикколетто – подросток, у которого были длинные черные, почти касавшиеся щек ресницы и серебряный крестик на шее – стукнул своего младшего брата по затылку большой, размягчившейся на жаре инжирной лепешкой на палочке. Она разлетелась на куски, и они, скатившись с наголо остриженной головы ребенка, упали на его голые, усеянные веснушками плечи. Пикколетто пощекотал палочкой, оставшейся от лепешки, мочку уха белокурой, сосавшей инжир девочки. Она отвернулась от лотка с инжиром и зашагала прочь. «Vuole fichi! – кричала торговка инжиром, обращаясь к веренице тянувшихся мимо туристов и паломников. – Fichi freschi! vuole fichi! dai! fichi freschi!»[30] Стоявший рядом мужчина лет пятидесяти размахивал палкой с насаженной головой пластмассовой куклы, гримасничал и звал маму.

Экскурсовод – американец в зеленой соломенной шляпе – вывел туристов на площадь Святого Петра, раскрыл большой иллюстрированный путеводитель и сначала показал фото собора, а потом уже ткнул пальцем в сторону стоявшего прямо перед туристами величественного храма. Старая цыганка в черном одеянии присела за колонну собора, помочилась в руку, набрала пригоршню мочи и обрызгала ею слегка завядшие красные розы. «Mille Lire! Mille Lire!»[31] – кричала она, предлагая розы прохожим. Недалеко от выхода из папского склепа – между «Casa del Rosario», магазином сувениров, и общественным туалетом – стояли в ряд, прислонившись к стене, сидели на корточках или на земле сотни туристов и паломников. Они терпеливо ожидали своих родных и знакомых, чтобы взять у них длинные брюки, штаны от тренировочного костюма или – на худой конец – от пижамы. Надпись на табличке гласила, что входить в собор Святого Петра в коротких штанах или слишком короткой юбке строго запрещается. Перед магазином сувениров беззубая старуха продавала туристам длинные белые бумажные брюки с зеленой надписью «Roma». Позвякивая серебряными талерами, на которых была вычеканена голова папы Иоанна Павла II, она выкрикивала, обращаясь к только что прибывшим на площадь туристам: «Pantaloni lunghi! diecimila! pantaloni lunghi!»[32] Мальчик – на его носках был изображен звездно-полосатый американский флаг – раздавил пустую банку из-под колы, и она громко треснула, издав звук, похожий на короткую автоматную очередь. Его младший брат – на его носочках были изображены полосатые тигры – застегнул кожаные сандалии на ногах отца, застенчивого, старомодно одетого человека. Он со скучающим видом бренчал ключами от дома, висевшими на брелоке в виде детской головки из ляпис-лазури. На правом предплечье Отца был вытатуирован крест, на левом – голая длинноволосая женщина. Четырнадцатилетний, наголо остриженный мальчик – спущенный нагрудник и лямки его красных расстегнутых кожаных шорт, на которых был вышит эдельвейс, свешивались на обнаженные бедра – положил голову на плечо своего старшего друга. Старший из подростков – он был одет в широкую майку с изображением головы индейского вождя – поднял руку, чтобы оттолкнуть младшего, и мальчик с любопытством заглянул в поросшую черными, поблескивавшими от пота волосами подмышечную впадину своего приятеля. А потом друзья стали смеяться и шутить стараясь вывести из себя сидевшую напротив девочку. Она упорно притворялась, что разгадывает кроссворд и ничего не замечает вокруг, но время от времени с ревнивым видом посматривала на подростков.

Священник – на поясе у него болтались четки, – проходя мимо чернокудрой, сидевшей на земле, широко раздвинув ноги, девочки, взглянул на видневшиеся в штанины ее шорт розовато-красные трусики. Девочка ела арбуз, и голуби клевали его коричневые зерна, которые она сначала выплевывала на ладонь, а потом бросала на землю. Подросток – он тоже был одет в шорты – яростно бил себя пластиковой бутылкой по голому колену, кипя от злости и возмущаясь тем, что не может переступить порог собора Святого Петра. Его младший брат со скучающим видом дунул в пластиковую бутылку, а потом, бросив ее на землю, стал катать ее по асфальту, разгоняя голубей. Юноша – он тоже был в шортах и ждал своей очереди, чтобы надеть брюки и войти в собор – расстегнул ремень из змеиной кожи, снял его и, обмотав вокруг голого бедра, стал засовывать серебряный язычок пряжки в глазницы змеи. В аркаде, среди колонн, громко возмущался мальчик, которого полицейский попросил прикрыть обнаженную верхнюю часть тела. Монахини – похожие друг на друга как две капли воды сестры-близнецы – лизали покрытое шоколадом мороженое, сделанное в форме детской ступни.

Пикколетто – подросток с длинными ресницами, которые почти касались щек – сидел, широко расставив ноги, между общественным туалетом и магазином сувениров, на картонной крышке с изображением пронзенного стрелой сердца. Он сунул горлышко закрытой пластиковой бутылки из-под минеральной воды в рот и пососал голубую крышку. В широкие штанины его шорт были видны желтые трусы, слегка покрытые волосами яички и часть лобка со светлой, не загоревшей кожей. Пикколетто похлопал пустой бутылкой себя по загорелому бедру и сунул в рот висевший у него на шее серебряный крестик. Напротив него сидела белокурая девочка – у нее из-за пояса торчал план Рима – и листала альбом Микеланджело, поглаживая ладонью иллюстрации, на которых были изображены полуобнаженные фигуры. На белой футболке девочки были нарисованы бордовые верблюды и песочного цвета пирамиды. Пикколетто встал, зажав в зубах серебряный крестик и не сводя глаз с сидевшей напротив девочки, засунул в трусы правую руку, поправил свои половые органы, одернул шорты и снова опустился на картонную крышку.