Банкир огляделся вокруг и утвердительно кивнул головой.

— Мадам, ваша вилла построена с поразительно точным соблюдением стиля! Вот все, что я могу сказать!

Она польщенно улыбнулась, знаком указывая гостям их места за столом.

— Но одно будет выпадать из общего стиля, — заметила она. — Это меню. Вы знаете об императоре все и знаете, конечно, что он не был добрым католиком. Он ел мясо и по пятницам. Но знаете ли вы, мистер Трепка, что сегодня на обед будете есть вы? Буйабес!

— Мадам! Вы угадали мое самое заветное желание! Если бы у меня не было других причин приехать на Ривьеру, меня заманила бы сюда мысль о буйабесе!

Особое средиземноморское блюдо, называемое буйабесом, готовится из многочисленных сортов хорошей жирной рыбы, обитающей в здешнем море: это и уторь, и навага, и многие другие рыбы, а также лангусты и раки. Суп приправляют луком, лавровым листом, гвоздикой и шафраном, и, если он приготовлен по всем правилам, это блюдо, достойное трапезы богов. Со стоящего поодаль столика, где на маленьком огне кипел огромный котел, дворецкий принес крутобокий желтый сосуд, до краев наполненный ароматным супом. Он поставил его перед старой дамой. Она налила себе несколько ложек и с критическим видом отведала суп.

— Прекрасно, Жан, — сказала она, — но…

— Вам не нравится суп, мадам?

— Суп хороший, только в нем маловато пряностей. Будьте добры, Жан, подайте мне прибор для специй. Спасибо! И прошу вас, повторите мои слова повару.

— Непременно, мадам, — сказал расстроенный дворецкий, — я все ему передам.

Он поставил на стол прибор для специй из старинного серебра. Хозяйка посолила и поперчила дымящийся суп, попробовала его и помешала.

Левым ухом доцент уловил театральный шепот Мартина Ванлоо:

— Каждый раз одна и та же история: в супе мало пряностей! А при этом всем известно, что повару приказано не увлекаться пряностями…

Выражение лица дворецкого было достойно римского авгура,[19] когда хозяйка наконец дала ему знак, что он может разливать суп. Он повиновался ее приказанию и первую тарелку подал банкиру. Трепка был слегка обеспокоен тем, каким будет результат стольких предварительных манипуляций. Но тревожился он напрасно, буйабес оказался превосходным!

После рыбного супа подали только сыр и фрукты. Вино было шабли и шамбертен.[20]«Императорские вина», — заметила хозяйка своему соседу по столу. Он улыбнулся с некоторой рассеянностью. За все время обеда ему удалось услышать от нее лишь несколько фраз. Как только она начала есть, вся ее живость исчезла. Может, возраст брал свое? Но аппетит у нее был превосходный, и время от времени Трепка подмечал ее взгляд, в котором выражалась отнюдь не усталость, а скорее беспокойство, чтобы не сказать подозрительность. Взгляд был направлен всегда в одну сторону — к юному темнокудрому Джону. По окончании трапезы миссис Ванлоо, едва заметно кивнув головой, сказала:

— Мои высокочтимые скандинавские гости, надеюсь, вы извините старую женщину. Я немного устала. Если вы еще когда-нибудь пожелаете оказать мне честь своим посещением, то доставите мне большую радость. Вы такие ученые люди, у вас столько интересных мыслей, что мне почти неловко навязывать вам свое общество. Но старость жадна! Некоторые люди копят деньги, я коллекционирую драгоценные знакомства! Добро пожаловать, господа!

При этих словах три внука, как по команде, встали. Но если они надеялись отправиться вместе с гостями в город, их надеждам суждено было рухнуть самым жестоким образом. Блеснув вновь оживившимися энергией глазами, старуха обернулась к ним и сказала:

— Артур! Я не возражаю, если ты отправишься в город. С тобой, Джон, мне надо поговорить! А Аллана и Мартина я просила бы подождать, пока я переговорю с Джоном. Нам тоже надо кое о чем побеседовать!

Старая дама внушала нешуточное почтение, хотя похожа была на статуэтку Мадонны из слоновой кости, которую, казалось, может сдунуть легкий порыв ветерка!

— Но, Granny…

— Ты слышал, что я сказала, Мартин!

— All right, Granny, конечно, как тебе угодно! (Но взгляд Мартина противоречил его словам.)

— Послушай, бабушка…

— Аллан, в последнее время, по словам горничной, ты почти каждый вечер ложишься очень поздно. А тебе вредно ложиться поздно. И ты принимаешь много снотворных!

— Хорошо, бабушка!

Люченс уловил театральный шепот Мартина:

— Ха-ха! А она ведь еще не знает о его самом изысканном снотворном, упакованном в беличью шубку.

Доцент искал в прихожей свою шляпу и вздрогнул, услышав два голоса, шептавшиеся на лестнице, ведущей в сад. По одному из голосов он без труда узнал Артура Ванлоо. Второй, хриплый, ломающийся голос, вероятно, принадлежал молодому Джону.

— Хватит! — ворчливо говорил первый голос. — Мы еще поговорим об этом!

— Именно этого я и требую! — резче произнес второй.

Однако когда доцент вышел на лестницу, там стоял только Артур. Задрав голову, он уставился в звездные полчища ночного неба. Заметив Люченса, он рассмеялся сухим, похожим на ржание смехом.

— Вы застали меня, когда я смотрел на звезды, — сказал он, — и наверно, решили, что я рассуждаю, как Наполеон, о котором сегодня вечером мололи столько всякой ерунды: «Я вижу закономерность движения, стало быть, я чувствую законодателя!» Но я вижу только то, что другой знаменитый человек назвал каплями огня и каплями грязи, которые кружат вокруг друг друга и вот-вот друг друга сожрут! Законы! Законодатели! Нет и не может быть разумных законов, пока человек не освободится от всех предрассудков и не создаст законы для самого себя!

— А в чем разница между человеческими предрассудками и человеческими законами? — невозмутимо осведомился доцент.

На лестницу спустились Эбб и Трепка, и все четверо пошли по аллее, ведущей в город. Вокруг звучал оркестр надтреснутых звуков. Это обитавшие в резервуарах лягушки объяснялись друг другу в любви через разлучавшие их водные и цементные преграды.

— Закон разумен, предрассудок неразумен, — ответил Ванлоо.

— А как определить, что закон в самом деле разумен? — упорствовал доцент. — Или это зависит от того, насколько он радикален? Но в таком случае законы, которые устанавливает радикальная Французская Республика, должны быть весьма разумны. Однако, насколько я понял, вы, кажется, делаете все, что можете, чтобы ниспровергнуть их с помощью вашего юного родственника Джона.

Они дошли до окраины города. Показались первые кафе и лавки. Глаза Артура Ванлоо сверкали в ночном свете почти демоническим блеском.

— Если хочешь покорить будущее, надо вести за собой молодежь! — ответил он. — Как сказано: «Пустите детей приходить ко Мне»![21]

— Эти слова произнесли двое. Второго звали Молох.[22]

Молодой человек с орлиным носом на мгновение взглянул на Люченса с трудно определимым выражением. После чего, не простившись, повернулся на каблуках, открыл дверь маленького кафе и вошел. В освещенное окно скандинавы увидели, как он подошел к стойке и сам положил себе что-то на тарелку. Что? Пирожное. Нет, два, даже три пирожных, все одного сорта. И с этими пирожными Артур пропал из их поля зрения, устроившись где-то в углу.

Члены первого скандинавского детективного клуба уставились друг на друга в изумлении, которое не могли, да и не пытались, скрыть.

— Пирожные! — произнес Трепка. — Ему что, мало того, чем его накормили дома?

— Пирожные! — сказал Кристиан Эбб. — Уж не для того ли, чтобы помешать трем другим лакомиться пирожными, бабушка удержала их дома?

— А не пора ли и нам идти по домам? — спросил доцент.

В конце концов это предложение было принято, несмотря на протесты Эбба. В следующий раз имя Артура Ванлоо всплыло в их памяти в совершенно иных обстоятельствах.

вернуться

19

Авгуры — римские жрецы, толкователи божественных знамений.

вернуться

20

Шабли — белое бургундское вино из одноименной области. Шамбертен — красное бургундское вино из одноименного виноградника. Любимые вина Наполеона.

вернуться

21

Мр 10:14; Лк 18:16.

вернуться

22

Возможно, имеется в виду: «кто… даст из детей своих Молоху» (Левит 20:2); «когда он даст из детей своих Молоху» (Левит 20:4). По мифологии, Молоху приносили в жертву детей.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: