— Неужто вы так хорошо все знаете, что решитесь с места в карьер утверждать, что его нет в этих списках? — насмешливо спросила старая дама. Движения веера становились все медленней. Он почти совсем скрыл теперь ее лицо.

Директор банка нахмурил светлые брови, что, наверно, напугало бы до смерти его копенгагенских кассиров и бухгалтеров.

— Ванлоо, Ванлоо? — бормотал он. — В одна тысяча восемьсот шестнадцатом году, которым датировано письмо, в окружении императора было двенадцать французов и десять представителей разных национальностей, но никого… нет, насколько я помню, никого с такой фамилией… — Он осекся. — Прошу прощения, — сказал он с галантным поклоном. — Конечно, вы правы, конечно, меня подвела память!

Старая дама ответила банкиру взглядом, смысл которого он тщетно пытался истолковать. Справа от него кто-то смущенно посмеивался.

— Прошу прощения, если я осрамлюсь, продемонстрировав свое невежество, — сказал доцент Люченс. — Но поскольку я оказался в обществе человека, который, будучи банкиром, при этом еще и знаток Наполеона, то воспользуюсь случаем, чтобы спросить о том, что всегда ставило меня в тупик, а именно об экономическом положении императора. В наши дни самый обыкновенный китайский или южноамериканский генерал старается поместить капиталы за границей, на случай, если что-нибудь произойдет! Но когда Наполеон покидал Францию, его походная касса была так скудна, что просто диву даешься! Генерал Бертран распределил имеющиеся деньги между членами свиты, чтобы английская таможня меньше прибрала к рукам. Члены свиты спрятали деньги в кожаные пояса, и сколько же в результате набралось наличными? Двести пятьдесят тысяч франков ровно. Как могло случиться, что человек, пятнадцать лет правивший миром, так низко пал в экономическом отношении?

Поэт не замедлил с ответом.

— Вы забываете одно! — воскликнул он. — Наполеон приехал на остров после Ватерлоо! Мысли поверженного титана заняты другим — не каким-нибудь беглым кассиром!

Трепка сухо рассмеялся:

— Ну что до этого, то любой сбежавший кассир был бы счастлив располагать походной кассой в двести пятьдесят тысяч франков по тогдашнему курсу! Впрочем, наш друг Люченс ошибается, полагая, что Наполеон располагал только этой суммой. Во-первых, он получал годовое содержание от английского правительства, с которым воевал пятнадцать лет. И содержание это было вовсе не такое маленькое, если вспомнить курсы тех лет: восемь тысяч фунтов в год!

Веер в руках старой дамы замер, взгляд агатово-черных глаз не отрывался от Трепки, казалось, впитывая каждое его слово.

— Кроме того, император располагал капиталом в несколько миллионов франков, которые были помещены в банкирскую фирму Лаффита. Это известно из завещания императора! Так что, как видите, он отнюдь не испытывал нужды, что не мешало ему разыгрывать прикованного Прометея и продавать свое столовое серебро так, чтобы привлечь к этому поступку как можно больше внимания!

Веер опустился на колени старой дамы.

— Удивительно! — пробормотала она, обращаясь к банкиру. — Удивительно ясно и четко изложено! Какая эрудиция! И какая память! Но, по-моему, пора перейти к другим делам!

Она нажала кнопку возле своего кресла. В ту же секунду открылись двери слева, на пороге появился дворецкий с сервировочным столиком на бесшумных резиновых колесиках. Этот столик был отнюдь не в ампирном стиле, наоборот, он являл собой самый вызывающий анахронизм, ибо сделан был из хромированной стали и стекла, и на его многочисленных полочках стояли бутылки, бутылки и снова бутылки. Быть может, коктейльный столик должен был бы встретить неодобрение гостей виллы Лонгвуд. Но ничуть не бывало. Трое братьев, которые за последние полчаса не произнесли ни слова, разом встали. Артур и Аллан потянулись во весь свой высокий рост, Мартин, который явно знал, чего от него ждут, окрыленной походкой направился к стеклянному столику. И как раз когда он схватил шейкер, в комнату вошел еще один посетитель — молодой человек, его Эбб накануне видел в обществе Артура. Он в самом деле производил впечатление своими каштановыми кудрями и высоким лбом. Люченс и Трепка, которые его прежде не встречали, смотрели на него как на небесное видение. Доцент пытался вспомнить, кого этот юноша ему напоминает. Молодого Шелли? Пожалуй. Но при этом в его повадке и облике проступало что-то неуловимо экзотическое, чего не было даже на самых романтических изображениях английского поэта. Вспомнил! Доцент не мог удержаться от улыбки — вот как далеко завело его воображение: юноша напомнил ему Кришну, индуистского бога любви.

— Где ты был, Джон? — спросила старая дама. — И почему прошел через кухню?

Тот пробормотал что-то невнятное и сел на освобожденное Артуром кресло. Мартин был в своей стихии. Его руки порхали как крылья жаворонка, на лице — удовлетворение. С ловкостью фокусника манипулировал он бутылками и бокалами, в его руках непонятным образом рождались разнообразные напитки, он подносил их направо и налево и самому себе, при этом скандируя стихи:

Аллан и Артур вдруг сделались словоохотливыми. Оказалось, что первого из них интересуют биржевые курсы, и он стал расспрашивать Трепку, есть ли основания надеяться, что котировки в Нью-Йорке пойдут вверх, второй стал выяснять у Эбба, каковы перспективы левых в Скандинавских странах.

— Тебе «манхэттен», Аллан? Пожалуйста! А тебе, Артур, «corpse-reviver»?[15] Прошу!

Доцент слушал вполуха. Необычная обстановка, непривычные напитки, голоса, журчавшие на иностранном языке, — все рассеивало его мысли. Но одна мысль непрестанно возвращалась: почему старуха позволила внукам дать волю своим чувствам? (Не говоря уже о том, что они выказали дурные манеры.) Эбб несомненно прав: они ненавидят друг друга.

— Где ты был, Джон? И почему прошел через кухню? — снова повторила старуха.

Темнокудрый юноша, встав со своего места в углу у окна, подошел к ней. В этот раз доцент расслышал его ответ:

— Потому что мне больше нравится смотреть, как повар готовит еду, чем смотреть, как другие ее едят! — При этих словах он покосился на Артура.

Эбб говорил, что Джон — преданный оруженосец Артура. Но что бы ни выражал этот взгляд, преданности в нем не было. Что случилось? Неужели и эти двое тоже рассорились?

Руки Мартина продолжали свою пляску. Странно, думал Люченс, что старуха, по слухам весьма строгая, позволяет устраивать такую попойку! Или она вспомнила о знаменитом пьянстве скандинавов? Однако представители Скандинавии пьют здесь меньше других.

Как раз в то мгновение, когда он об этом подумал, створки дверей, ведущих в столовую, распахнулись и на пороге предстал склонившийся в поклоне дворецкий:

— Madame est servie![18]

— Ну как, узнаёте? — спросила миссис Ванлоо директора банка, которому подала руку, чтобы он проводил ее в столовую.