Хаттим остался доволен выбором Селеруны.

В скором времени, убаюканный ее ласками и вином, он уснул. Эллебрига лежала рядом, ощупывала оставленные им синяки и думала о завтрашнем дне. Правитель Усть-Галича был неутомимым любовником и имел вкус к боли. У таких обычно неуемные аппетиты. Будет нехорошо, если он проснется и обнаружит ее спящей, так что надо быть готовой к продолжению. Доставить ему приятное всеми способами — а когда настанет рассвет, попросить об одном: отвезти ее по реке на юг, в Андурел… или, если он захочет — в Усть-Галич. Говорят, Тессорил — столица этого королевства — место изобилия и роскоши… а южные господа содержат гаремы.

Погрузившись в приятные размышления, она почти задремала, но по-прежнему ловила каждый звук, чтобы не пропустить момента, когда правитель проснется. И тут ее внимание привлекла куча одежды, беспорядочно сваленной на полу у стены. Там что-то шевелилось.

Эллебрига приподняла голову. Одежда лежала неподвижно, однако по ней беспорядочно ползали блики света. Неровное красноватое мерцание сопровождалось чуть слышным шорохом — такой звук издает пламя в камине или только что зажженный факел. Комната тонула в темноте. Светильник погас, ставни не пропускали лунный свет… а сияние в углу уже ясно различалось и усиливалось на глазах. По полу поползли тени; они тянулись к кровати, как живые. Эллебрига обернулась. Хаттим по-прежнему спал крепким сном, и она растерялась. Что делать? Может, это одежда загорелась? Но как это могло случиться? Может быть, он по невнимательности швырнул одежду на светильник? Ткань тлела, пока они занимались любовью, а теперь загорелась… Девушка втянула воздух и поморщилась: ей в ноздри неожиданно ударил запах серы, резкий и отвратительный, точно от кучи нечистот. Она откинула край покрывала и выскользнула из постели, стараясь ступать тихо, чтобы украшения не звенели. Хаттим так и не проснулся. Запах серы стал удушливым, по коже пробежал озноб — то ли от сквозняка, то ли от дурного предчувствия. Очень осторожно она протянула руку и потянула за торчащий край какого-то одеяния.

И сейчас же отскочила, раскрыв рот в крике. Над кучей одежды взвился огонь, и волна раскаленного воздуха опалила ей брови. Нерожденный крик застрял в горле, челюсти и горло свело судорогой, глаза готовы были выскочить из орбит. Руки поднялись, заслоняя лицо, и застыли. Она перестала чувствовать жар, по коже потекли ледяные струйки пота. Теперь свечение исчезло, а неприятный запах стал слабее. Но то, что предстало ее глазам, было бесконечно хуже — потому что оно просто не имело права здесь находиться. Не должно… И все же — оно было здесь, источая зло, которое угрожало разрушить ее тело и разум.

Это было похоже на человека — но только похоже. Человеческое тело со странными, искаженными пропорциями… в отупевшем мозгу Эллебриги мелькнуло сравнение с хищным насекомым. Плечи сгорбились, руки торчали под неправдоподобным углом, пальцы оканчивались когтями — и эти тощие когтистые лапы тянулись к ней. Торс напоминал перевернутый треугольник, с невероятно тонкой талией, что усиливало сходство с насекомым. Пышная грива волос казалась наклеенной на череп и имела цвет грязного снега или золы. Но меньше всего человеческого было в лице этой жуткой твари. Оно напоминало личину жука-богомола. Широкий лоб, глубоко посаженные глаза, горевшие адским огнем, как будто в глазницах сидели пылающие угли. Ноздри были всего лишь щелочками в кости, безгубый рот растянулся, и эта улыбка не обещала ничего хорошего.

Ужас парализовал Эллебригу. Дрожа с головы до ног, она стояла, не способная издать ни звука. Тем временем неестественно длинные ноги сделали шаг в ее сторону. Существо изменялось на глазах. Человек? Насекомое? Демон? Она была не в состоянии даже думать.

Она поняла это лишь тогда, когда когтистые пальцы ухватили ее за подбородок, заставляя запрокинуть голову. Теперь ей пришлось смотреть прямо в пылающие провалы его глаз. Она не кричала — но уже не потому, что не могла. Все желания и мысли исчезли. Безвольная, она смотрела, как жуткое лицо существа склоняется над ней. Последнее, что она успела — это подумать, что теперь никогда не увидит Андурел. Безгубый рот коснулся ее губ и накрыл их в кощунственной пародии на поцелуй. Она не могла шевельнуться, не могла издать ни единого звука. Чудовищное лобзание высасывало из нее жизнь — и нечто большее. Потом тварь выпустила обмякшее тело, и оно упало на пол. Рот растянулся в зловещей улыбке и голос, похожий на шорох змеиного тела, прошептал:

— Я — Тоз.

*

Колдун стоял над высохшим телом, смакуя восхитительную субстанцию, которая только что наполнила его силой. Мощь возвращалась к нему. Здесь не было никаких защитных чар, преграждающих путь таким, как он. Не было ни одной из этих женщин в голубых платьях — он бы почувствовал их присутствие. Здесь был только избранный им слуга, храпящий в пьяном сне на смятой постели.

Он одним шагом пересек комнату и навис над Хаттимом Сетийяном, глядя сверху вниз на распростертого перед ним человека. Как удобно видеть мир только двумя глазами! Он долгим взглядом изучал лицо галичанина, потом отверстие его рта дернулось и вновь приоткрылось в жуткой пародии на улыбку.

Тоз наклонился, опираясь коленями о кровать, и прикрыл ладонью рот Хаттима.

Правитель Усть-Галича хрюкнул и перевернулся на спину. Его губы под ладонью колдуна вяло шевельнулись:

— Пока еще нет, девочка. Я скажу, когда буду готов.

— Мой господин, — тихо и насмешливо отозвался колдун, его голос был холоднее северного снега. — Я к твоим услугам… сейчас.

— Проклятье, — Хаттим дернулся, пытаясь отвернуться. — Оставь меня в покое.

На его губы по-прежнему что-то давило. Сделав над собой усилие, галичанин открыл глаза. Через миг сон и хмель развеялись без следа. Правитель с отвращением и ужасом уставился на чудовище, которое нависало над ним, потом попытался закричать, но Тоз прижал ладонь плотнее. Задыхаясь, Хаттим вцепился в запястье мерзкой твари.

Тоз хихикнул, издав скребущий резкий звук, больше похожий на бряцание сухих костей. Хаттим начал сопротивляться всерьез.

Правитель не был обделен силой, но перед этим созданием оказался беспомощным. Сухожилия на руках вздулись, он пытался оторвать жуткую лапу от своего лица, — бесполезно. Ударить ее коленом? Это бы вряд ли удалось, к тому же его ноги запутались в покрывалах. Хаттим попробовал вывернуться, потом выпустил кисть колдуна и замолотил кулаками, но ни один удар не достиг цели. Тощая рука, лишь отдаленно напоминавшая человеческую, играючи отводила удары, любой из которых вышиб бы из противника дух.

— Успокойся! — скомандовал наконец Тоз, и Хаттим почувствовал, как горящие красные глазницы притягивают его взгляд. Желание сопротивляться куда-то исчезло, и тело правителя безвольно обмякло.

— Кто ты? — выдохнул Хаттим, как только жуткое создание ослабило хватку. — Это что — сон?

— Ты не спишь, — произнес колдун. — Я — Тоз. Ты знаешь меня как Посланца.

— Да спасет меня Госпожа! — простонал Хаттим. Он побледнел, словно его лицо выцвело, и едва не прикусил язык.

— Пусть Госпожа до конца времен горит в огне Эшера, — прорычал Тоз. — Она тебя не спасет. И ты в Ней не нуждаешься.

Хаттим бросил взгляд на свою одежду, разбросанную по комнате. Его меч остался на борту «Варгалле». Правда, на поясе висел церемониальный кинжал… скорее красивая игрушка, чем оружие, но с достаточно длинным лезвием и достаточно острый, чтобы пройти меж ребер и достать сердце — конечно, если у этой твари оно есть. Тоз проследил за его взглядом и качнул головой:

— Это тебе не поможет. Смотри.

Он схватил Хаттима за волосы и поднялся, стаскивая стонущего галичанина с постели как раз в тот момент, когда тот выгнулся, чтобы достать оружие из украшенных самоцветами ножен. Из глаз Хаттима брызнули слезы. Кожа на голове натянулась, и ему показалось, что сейчас ее сдерут с черепа. Но тут Тоз швырнул его обратно на кровать — легко, как котенка, а кинжал сам собой поднялся в воздух, вращаясь на лету. Когда он оказался достаточно высоко, колдун сделал единственное движение рукой. Хаттим увидел, как вокруг когтистых пальцев заплясали короткие язычки голубого пламени. И ахнул: кинжал взлетел еще выше, словно его подбросили, сталь клинка внезапно покраснела и начала плавиться, роняя раскаленные капли на дощатый пол. По комнате распространился резкий запах горящего металла и дерева, похожий на вкус страха у него во рту. Большой самоцвет вывалился из навершия и разбился, усыпав пол бесчисленными осколками, та же судьба постигла и более мелкие камни, которые украшали гарду. Наконец на пол с глухим стуком упала почерневшая рукоять.