Ковер был мягкий, но лежать на нем все равно было неуютно: холодно и колко. Алексей Викентьевич еще раз кратко охарактеризовал выучку и повадки Демона и собрался вернуться на одинокое супружеское ложе, но ему помешали. Помехой была толстая мужская нога в туфле из мягкой кожи, опустившаяся на дряблый живот Горобца.

— Полежи пока, — посоветовал хозяин ноги затрепыхавшемуся было Алексею Викентьевичу.

Горобец внял. Более того, он моментально сообразил, что звать на помощь могучего, выдрессированного на охрану Демона бессмысленно. Пес лежал под кроватью тихо, как мышка. Бомжей, на которых притравливал его Алексей Викентьевич, дог рвал, аки тигр. А вот в нужный момент оказался бесполезней болонки. Не вылезет, тварь такая! А геройствовать Алексей Викентьевич не собирался.

— Сейф над кроватью под ковром, — быстро сообщил он. — Код шестьдесят семь четыреста один.

Кровать, до которой так и не добрался Горобец, жалобно заскрипела, прогнувшись под тяжестью опустившегося на нее тела. Придавленный дог жалобно взвизгнул.

— Не нужны нам твои деньги, дружок.

Сиплый бас, к некоторому удивлению Алексея Викентьевича, раздался из дальнего угла комнаты.

— А что нужно? — Мочевой пузырь Горобца жалобно запульсировал. Сердечко — тоже.

— Ты, дружок, на чужую делянку залез, — сообщил сиплый. — Тут деньгами не отделаешься. За это, дружок, сам знаешь, что оторвать могут.

— Я… Я не понимаю… — булькнул Горобец. Он чувствовал себя лягушкой, вроде тех, которых на даче давил и жрал Демон.

— Фирмочка «Престиж-Детектив», знаешь такую?

Алексей Викентьевич напряг извилины… Вспомнить не удалось.

— Подо мной много фирмочек… — уклончиво ответил он.

— Значит, не помнишь, — сокрушенно заметил бас. — Это очень плохо, дружок. Очень плохо. — И уточнил: — Для тебя. У тебя, дружок, есть одна минута, чтобы убедить меня в том, что твой Бровко залез в блудняк по собственной инициативе.

— Я все исправлю, — быстро сказал Горобец. Он всегда отличался сообразительностью, когда пахло нехорошим. — Бровко уволю на хрен!

— Ладно, — после леденящей душу паузы изрек сиплый. — Живи. Разрешаю. Дурня своего можешь не увольнять, хрен с ним. Мозги ему поправь, чтоб хвост не поднимал не по чину.

— Поправлю! — пылко воскликнул Горобец. — Уж я его!

Нога с живота Алексея Викентьевича убралась, но опекун малого и среднего бизнеса предусмотрительно остался лежать. Неужели отделался?

— Смотри, — сказал сиплый бас. — Мы предупреждаем один раз. Он же — последний.

— Извините… — набрался храбрости Горобец. — А кто это — мы?

— Меньше знаешь, дружок, крепче спишь, — строго произнес сиплый. — Или хочешь, чтобы мы передумали?

— Я же не для себя, — быстро, извиняющимся тоном, проговорил Горобец. — Вдруг сверху спросят. Порядок же должен быть!

— Сказать не могу, не имею права, — еще строже сказал сиплый. — Могу намекнуть. Представь себе, дружок, самую высокую крышу… Нет, вслух говорить не надо. Только представь. Представил?

— Да, — вякнул Горобец.

— Так вот, эта крыша — наш чердак, — сиплый хехекнул и встал. Его тень заслонила открытое окно. В следующее мгновение супружеское ложе Алексея Викентьевича взлетело вверх. Горобец услышал истошный взвизг Демона, затем страшный хрупающий звук… И пал в спасительный обморок.

Когда он очнулся, страшные гости уже ушли. Горобец зажег свет и ужаснулся. Тяжеленная кровать была опрокинута. Пол под ней испятнан кровью. Пес исчез.

«Они убили Демона, — в оцепенении подумал Горобец. — Убили и унесли…»

И тут еще более страшная мысль пронзила его. Он кинулся к сейфу. Фу-у-ух! Деньги были на месте. Деньги, оружие… Интересно, храни он пистолет не в сейфе, а в тумбочке, хватило бы духу… Нет, не стал обманывать себя Горобец. Не хватило бы.

Кроме опрокинутой кровати и крови, никаких разрушений в квартире не было. Могучая дверь (спецзаказ, трижды патентованный замок) была открыта. Ключ висел рядом, и Горобец поспешно ее запер. Следов взлома не наблюдалось. Либо у них был свой ключ, либо…

На всякий случай Горобец выглянул в окно. Нет, отсюда они попасть не могли. Одиннадцатый этаж. А внизу охрана…

Горобец хлобыстнул залпом полстакана водки — для снятия стресса, быстренько оделся и сбежал вниз.

Охранник бдил. Но на вопрос насчет незнакомых посетителей ответил отрицательно.

«Да что вы, Алексей Викентьевич, пятый час утра».

Горобец не настаивал. Наверняка ночные гости козырнули серьезными «корками» и предупредили, чтоб не болтал.

«Повезло», — подумал Горобец.

Могли бы и его… Как Демона. Неспроста собачка так перепугалась.

Глава восьмая

ВЫСТАВКА СОВРЕМЕННОГО КЕЛЬТСКОГО ИСКУССТВА

Встречает кошка тролля. Спрашивает:

— Ты кто?

— Я? Тролль.

— А чем занимаешься?

— Да по-разному. Людям пакости делаю, гажу везде, вещи порчу, шастаю по ногам, жрачку ворую. Типа того. А ты кто?

Кошка задумалась…

— Знаешь, наверное, я тоже тролль.

Катя приехала в офис сразу после лекций. Внутри оказался Карлссон. Один, если не считать компании двух упаковок пива. Катя поздоровалась. Тролль хрюкнул в ответ что-то неразборчивое. Пиво его интересовало куда больше какой-то там Малышки.

Ну и ладно. Катя намешала кофе, достала коробку с пирожными, купленными по дороге, включила комп и настроилась роскошно пообедать… И тут запиликал телефон.

Вероятность того, что трубку возьмет Карлссон, была даже не нулевой — отрицательной. А ведь говорила мама папе: никаких телефонных разговоров за едой. Особенно по работе. В этот момент Катя была полностью с мамой согласна. Но деться некуда, и Катя взяла трубку.

— Извините, пожалуйста, могу я поговорить с Екатериной Петровной?

— С кем? — Катя не сразу сообразила, что Екатерина Петровна — это она. До сих пор по имени-отчеству к ней не обращались.

— С Екатериной Петровной Малышевой.

Блин! Катя напряглась, предчувствуя недоброе.

— Я вас слушаю.

— Екатерина Петровна, это вас Бровко из регионального управления беспокоит.

Ну прямо как в воду глядела.

— Что вам опять нужно? — сердито поинтересовалась Катя, покосившись на Карлссона. Тролль пил пиво. Делал он это чисто по-тролльски: прокусывал банку, с хлюпаньем всасывал содержимое, проглатывал, несколько мгновений наслаждался, томно прикрыв крохотные глазки и широко раздувая ноздри, потом сминал банку в жестяной комочек, ронял на пол, выхватывал из упаковки следующую, полную. Рассчитывать на его помощь в разговоре с чиновником явно не стоило.

— Что вам нужно?

— Ничего, Екатерина Петровна, совершенно ничего! — заверил голос, приторно-сладкий, противный и липкий, как замес дегтя с медом. — Всего лишь хотелось поинтересоваться: всё ли в порядке?

— У насвсе в порядке! — отчеканила Катя.

Надо же! Интересно, кто подсуетился? Коля? Или этот пивной слив? — Подобревшая Катя бросила взгляд на Карлссона. Хорошо, когда у тебя есть друзья.

— Если потребуется какая-нибудь помощь… содействие… — журчал чиновник. — Можете твердо рассчитывать!

— Буду иметь в виду, — буркнула Катя.

— Любые просьбы, не стесняйтесь, всё, чем можем. Это ведь наша работа…

Катя, с трудом избавившись от чиновника-липучки, взяла пирожное, свое любимое, эклер…

Но откусить хотя бы кусочек ей опять не дали.

Еще звонок. На этот раз — мобильный. Нафаня прорезался. Неделю не звонил — и на тебе.

— Ну чего? — невежливо поинтересовалась Катя.

Нафаня не обиделся. Бодренько поведал, что приглашает Катю на открытие выставки. В Эрмитаж.

— А что за выставка? — без энтузиазма спросила Катя, глядя на вожделенный эклер. И кофе уже остыл. Вот так желудок и портится…

— «Современное наследие древних культур». Классно, да? Сам придумал!

— А что ж Панихидин твой? У него что, с фантазией совсем плохо?