Тема сортиров и тараканов оказалась объединяющей. Катя сначала обрадовалась, что представители враждующих отделов пришли к взаимопониманию, но, когда те зависли на сортирном юморе, Катя решительно сменила тему.

— А что это у тебя, Сережа, в папочке?

— Несу бумагу директору. Ответственное поручение! — гордо заявил Сережа. — Пришло письмо — суперсекретная информация из Таиланда…

У Кати и Нафани глаза вспыхнули одинаковым разбойничьим огнем.

— Что там?!

— Дай посмотреть!

Сережа кинулся к выходу, пытаясь ускользнуть, но Нафаня без труда изловил его в служебном коридоре и ухватил за складки на боках.

— Катька, забирай у него папку!

— Отстаньте! Нельзя! Это только для директора! Отпустите! На помощь! И-и-и!

Это Нафаня его пощекотал.

— Ой, какие мы жирненькие!

Сережа завизжал и выпустил бумаги. Катя ловко подхватила папку и раскрыла.

— Интересно! Тут насчет подлинности дарственного письма от тайского короля, — сказал она, быстро листая бумажки. — Переписка восточного отдела с королевской канцелярией. Вот запрос о подлинности. А вот и ответ из канцелярии на тайском и английском и перевод…

— Нет! Только не вслух! — отчаянным голосом зашептал Сережа.

— Ну-ка, ну-ка!

— Они подтверждают, что письмо подлинное, — разочарованно вздохнула Катя, покачав головой.

— Дай сюда. Что именно там написано?

— «…изваяние „Гаруда“… является символом дружбы и доверия…» Надо же! Угадали, юго-восточные! Так, а это что тут приложено? Фотография… — У Нафани загорелись глаза. — Катюха, а ну-ка взгляни сюда!

Катя послушно уставилась на черно-белую фотографию, изображающую Гаруду — крылатое, зубастое, пучеглазое существо. Не имеющее с кельтской статуей ничего общего!

— Письмо настоящее, — проговорил Нафаня. — А статуя другая!

Тут Сережа воспользовался моментом, выхватил у него папку и кинулся прочь, выкрикивая невнятные угрозы. Катя и Нафаня остались в коридоре близ столовки, глядя друг на друга.

— Как это может быть? — изумленно спросила Катя. — И что теперь? Закроют выставку?

Нафаня почесал в затылке.

— Не думаю. Пока Панихидин на работу не выйдет, никто ее не тронет… Ну, дела!

— Значит, — сделала вывод Катя, — будем разбираться сами.

* * *

Нетрудно предположить, что рассказ Сережи про обретение свободы и независимости от отцовского кошелька не совсем соответствовал действительности. Точнее, совсем не соответствовал…

А было так…

— Илья Всеволодович! — сообщила по интеркому секретарша. — К вам тут сын просится. Пускать?

Илья Всеволодович рыкнул в динамик что-то невнятное и нажал на отбой. Только сына ему тут и не хватало для полного счастья! До сына ли, когда в опасности нечто более близкое и важное — деньги?!

День у Ильи Всеволодовича не задался с самого утра. Сначала позвонил Горобец и пять минут непонятно за что честил Хвостова по матери. А потом бросил трубку. Это было обидно, непонятно и нехорошо, потому что Горобец был связью очень полезной, и причину его гнева Хвостов (уже забывший о своей последней просьбе насчет Малышевой и ее фирмы) не мог даже предположить.

Потом позвонили из прикормленной адвокатской конторы, которая занималась делом первостепенной важности, не имеющим отношения к риелторству, зато более прибыльным. А именно — наследством Селгарина.

— Возникли кое-какие непредвиденные обстоятельства. Не беспокойтесь, ничего серьезного, — извиняющимся тоном сообщил юрист. — Похоже, объявились какие-то родственники. Обычное дело…

— Вечно налетят, как саранча на падаль, — прошипел Илья Всеволодович с досадой. — Избавьтесь от них… Покажите им завещание. Там же черным по белому прописано: все получает Малышева и этот швед, как его…

— Завещание оформлено безупречно, — заверил его юрист (этому можно было поверить, потому что он сам его задним числом и оформлял). — Однако один из них утверждает, что он — наследник первой очереди, а остальные настаивают, что находились на иждивении покойного. Однако документов пока не предоставили. Как только возникнет ясность, мы вам перезвоним…

— Родственнички, надо же, — проворчал Илья Всеволодович, кладя трубку. — Чтоб их…

Вопрос с наследством Селгарина был тонким, и решать его следовало очень аккуратно. Главным образом, чтобы не привлечь внимания налоговых и прочих органов. Со стороны тех, кому волей случая досталось наследство, Илья Всеволодович опасности не ждал. Шведские бандиты, которые так напугали его в Стокгольме, — просто тупые громилы, им только кулаками махать. В финансовых операциях они ничего не соображают. Катя Малышева — вообще ноль. За прошедшие три месяца наследством активно, но совершенно бестолково интересовалась только бывшая одноклассница сына Лейла, окрутившая главного громилу Карлссона. От нее удавалось откупаться мелочами. Формально вступление в наследство будет происходить только через полгода. А то и на год можно растянуть. Илья Всеволодович был абсолютно уверен, что за это время все активы селгаринского концерна прикажут долго жить. Вернее, станут уже не селгаринскими активами, а хвостовскими. С недвижимостью — то же самое. А Малышевой со шведской гопотой останутся только долги и финансовые обязательства. А если господин Ротгар (который, как подозревал Хвостов, рано или поздно непременно объявится) захочет узнать, куда делись селгаринские богатства, то всё можно будет списать на полную никчемность наследников.

Задумано было неплохо. И осуществить тоже вполне реально. Вот только родственники покойного в проект не вписывались. А ну как окажется, что они не такие лохи, как Малышева с Карлссоном. И развалится красивая схема…

Илья Всеволодович выругался от души, затем нажал кнопку селектора и приказал принести себе кофе.

Вслед за секретаршей в дверь попробовал просочиться сын.

— Пап! На два слова!

— Кыш!

Дверь послушно захлопнулась. Илья Всеволодович задумчиво уставился в чашку. На душе было неспокойно. За родственниками мог стоять Ротгар. А это было серьезно.

Если перед Селгариным Илья Всеволодович стелился больше напоказ, в душе относясь к богатому красавчику-гею с понятным презрением настоящего мужика, то Ротгара, этого лощеного аристократа с глазами убийцы, Хвостов боялся панически.

После событий в Стокгольме этот ужас только усилился. Исчезновение Ротгара было бесценным подарком. Осторожное расследование намекало на то, что шведские отморозки всё-таки добрались до Ротгара и замочили. Вот это было бы настоящим счастьем, но — не верилось. Хвостов нутром чуял: не по зубам шведской гопоте такой, как Ротгар…

Около двенадцати раздался долгожданный звонок из конторы.

— Да! — крикнул Илья Всеволодович, срывая трубку.

Одновременно пискнул интерком.

— Илья Всеволодович, тут сын просит напомнить…

— Сын?! Да пошел он в… Извините, я не вам… Слушаю! Какие новости?

По мере того как Илья Всеволодович слушал, лицо у него вытягивалось все сильнее.

— Прямой наследник? — повторил он упавшим голосом. — Как прямой? Прямые — это дети или родители! Жены у него точно не было! Как? Какие иждивенцы? Сколько-сколько их?! Пятеро?! Это проходимцы, пошлите их… Какие еще документы?! У них на руках?! Не было никаких иждивенцев! Я бы о них знал! Эти пятеро все инвалиды? Нет? Вот и пусть идут. Трудятся. По закону им ничего не положено.

Илья Всеволодович дрожащей рукой уронил трубку на базу и долго сидел неподвижно, пялясь в пустой монитор, по которому плавала тропическая рыбка. Нетронутый кофе давно уже остыл, а бизнесмен все сидел, переваривая новости.

«Нутром чую — какая-то наглая разводка, — думал он. — Откуда у Селгарина сын? Всем известно — он был голубым… А иждивенцы? Да еще пятеро! Зачем ему столько? Я с одним-то засранцем справиться не могу…»

Тут как раз приоткрылась дверь, и внутрь сунулась робкая физиономия.

— Пап, ну можно? Я уже час тут торчу…