Тяжелая реакция после прививки, конечно, печальное добавление к достоинствам вакцины. Но можно ли было раздумывать об этом в городе, где ежедневно продолжали умирать от чумы сотни людей и где вакцинация оставалась единственным верным средством, способным противостоять эпидемии? В ответ на призыв Хавкина преподаватели и студенты колледжа — индийцы и европейцы — единодушно сделали себе прививку. Их примеру последовали еще несколько сот интеллигентных жителей Бомбея. Но все это были в основном люди Эспланады, обитатели наиболее богатой и культурной части города. А как найти путь к сердцу тех миллионов, что ютятся в трущобах Пареля, Байкулла и Мандви? Как пробить брешь в стене равнодушия чиновников городского управления. Как заставить их организовать прививочные пункты для тех, кто хоть как-нибудь соприкасается с больными?

Неожиданно обстоятельства повернулись так, что городские власти вынуждены были сами прибегнуть к помощи Хавкина. В бомбейском районе Байкулла, в исправительном доме Ее Величества вспыхнула чума. Несколько арестантов умерли. 30 января 1897 года бактериолог с группой врачей вступил на мощенный камнем внутренний двор тюрьмы. Испуганные эпидемией начальник исправительного дома и тюремный врач предложили привить поголовно всех арестантов, не спрашивая на то их согласия. Хавкин не пошел на это. Байкулла — первое место, где прививки должны были получить не европейцы, и не отдельные образованные индийцы, а в подлинном смысле слова народ. Действие препарата до конца не изучено. Как он поведет себя при массовых прививках тоже неизвестно. Навязывать вакцину силой при таких обстоятельствах значило бы в случае неудачи отпугнуть в будущем тысячи людей там, за тюремной стеной. 337 заключенных, в основном молодежь, стоя выслушали речь Хавкина. Когда переводчики перевели слова ученого на хинди, маратхи и урду, врачи индийцы на глазах заключенных сделали друг другу прививки. После этого один из медиков спросил арестованных, кто из них хочет подвергнуться вакцинации. Добровольцев набралось 134 человека.

Пожалуй, эта операция потребовала от Хавкина не меньше душевных сил, чем опыт на самом себе. Именно здесь во дворе исправительного дома недоверчивому ученому предстояло произвести главный, решающий эксперимент. И действительно, трудно придумать более подходящие для этого условия. В замкнутом пространстве тюрьмы, где привитые и непривитые находились в одинаковых условиях, должны были с железной закономерностью раскрыться все «за» и «против» нового препарата. Хавкин, получивший на время прививок особые полномочия, не покидал тюрьму целую неделю. Сколько раз он и его помощники переходили от надежды к отчаянию. Особенно страшной была первая ночь. Через два часа после инъекции у двух юношей индийцев вспухли в паху лимфатические железы. Спасти их не удалось, вакцина не могла остановить уже начавшееся заболевание. Но в ту ночь и у остальных вакцинированных появились грозные признаки чумы. Охваченные жаром люди страдали от боли, метались и нельзя было понять, заболевают они или просто вакцина дала такую реакцию. Только через неделю все стало ясно: вакцина сберегла немало жизней. Кроме тех двоих, что умерли, прежде чем в их теле образовался иммунитет, из 134 привитых заболел лишь один, да и тот скоро выздоровел. А 177 отказавшихся получить вакцину жестоко поплатились: 13 заболели чумой, из них 7 уже больше не поднялись.

Творцу вакцины эта полная волнений неделя подсказала многое. Доза препарата, которую он определил теоретически, оказалась правильной. Оправдала себя и нагретая вакцина. Торжество теоретических расчетов означало для Хавкина не меньшую победу, чем практический итог прививок. Дело в том, что городские бомбейские врачи с недоверием отнеслись к его предсказаниям о действии прививок. Теория борьбы с инфекционными болезнями, разработанная в Институте Пастера, мало кому еще была известна в Индии. На лекциях, которые Хавкин читал для местных медиков, ему не раз приходилось выслушивать иронические замечания. А однажды бактериологу напомнили даже древнюю индийскую пословицу: «Философ, ошибающийся в предсказаниях, должен остаток своей жизни хранить молчание». Теперь, после событий в тюрьме, можно было, не боясь насмешек, громко заявить о противочумной вакцине. Это было тем более необходимо, что прививки среди заключенных совпали с самым жестоким месяцем эпидемии: в январе и феврале

1897 г. в Бомбее ежемесячно умирало около трех тысяч человек. Беглецы из Бомбея разнесли чуму по всему северо-западному побережью Индии. Эпидемия охватила территорию с населением в 18 миллионов человек, по площади равную Франции. Вести о сотнях смертей начали поступать из Карачи и Хайдарабада, из Пуны и Палампура. Чума пришла в житницу Индии Синд, в штаты и княжества, расположенные на Северо-Западе. Для правительства стало немыслимым далее скрывать эпидемию. Общественность Индии и Европы требовала срочных мер против чумы. И меры последовали.

5 марта 1897 года в Бомбее было объявлено о создании Чумного комитета. Во главе комитета стал начальник гарнизона бригадный генерал В. Гетакр, получивший «в соответствии с актом № 3 об эпидемических болезнях» диктаторские полномочия. Генерал не затруднял себя раздумьем о происхождении чумы и действовал так, как привык действовать в покоренной стране: с помощью солдат и винтовок. (Мне довелось видеть бравую физиономию этого вояки в одном из журналов начала XX века среди «героев» англо-бурской войны.) Гетакр разделил Бомбей на участки и каждое утро отряд из двух полицейских и четырех туземных солдат-сипаев производил поголовный осмотр всех помещений города. Если «борцы с чумой» обнаруживали больного, они укладывали его на ручную тележку и везли в ближайший госпиталь. Остальных жителей квартиры отправляли в изоляционные лагеря, находившиеся за городом, а опустевшее жилье подвергали дезинфекции.

В официальных отчетах, которые английские газеты начали незамедлительно публиковать, деятельность Чумного комитета выглядела очень привлекательно. И впрямь: больные направлены в госпиталь, подозрительные на чуму отделены от окружающих, зараженные помещения дезинфицированы. Чего желать еще? Но вот несколько свидетельств современников о том, что представляли собой бомбейские госпитали и так называемые изоляционные лагеря.

«Госпиталь Карч-Манди оставляет тягостное и удручающее впечатление. Острых больных 120–140 человек, умирает ежедневно 20–30. Обстановка примитивная; госпиталь устроен из бывшего постоялого двора под навесом. Прислуги мало, четыре сиделки выбиваются из сил, у врача руки опускаются. Утром на кровати лежит один больной, вечером — уже другой. Нет возможности исследовать больного, не говоря уже об истории болезни. Лечебных средств никаких, помочь нечем: там и сям раздаются жалобные стоны умирающих и лишь мухи торжествуют, усердно уснащая глаза и уши больных. Такая картина не скоро изгладится из памяти», — писал видный русский эпидемиолог, профессор В. К. Высокович, прибывший в Бомбей в феврале 1897 года.

«Дезинфекция» по генералу Гетакру тоже приобрела довольно своеобразные формы. Жилища горожан заливали дезинфицирующими растворами. «Пожарные трубы употреблялись для карболовой кислоты, а для сулемы употреблялись ручные насосы, — сообщает доктор А. М. Левин, командированный русским правительством в Бомбей для наблюдения за развитием эпидемии. — Задачи дезинфекции помещений чрезвычайно облегчались тем, что у громадного большинства индусов низшего сословия нет почти никакой мебели и домашних вещей. Имущество индуса-чернорабочего ограничивается обычно кое-какой кухонной посудой и носильным платьем». В деревнях солдаты просто опрокидывали крыши хижин, дабы дезинфекцию производили солнечные лучи.

В те же годы в Индии побывал и другой наш ученый историк Новицкий. Он навестил зачумленный Бомбей в марте 1898 года и вскоре затем направился поездом в Калькутту. Вот что он увидел по дороге: «Кое-где встречаются чумные изоляционные лагеря, наполненные туземцами. Грустное зрелище представляют они собой на фоне роскошной природы! Под дырявыми соломенными навесами голые, полуголодные, изнывают сотни индусов, в ожидании своего освобождения от необходимого, но жестокого плена».