– Постарайтесь определить, сколько времени линейка пробыла в воде, – попросил их Белопольский.

Звездоплаватели решили продолжить прерванную вылазку. Вместо Баландина в группу был зачислен Топорков.

Учитывая высоту обрыва, который был явно неприступен на всём своём протяжении, Белопольский и Мельников приняли решение подвести звездолёт к самому берегу. Это не трудно было сделать, – глубина у берегов была вполне достаточной, а силы двигателей двух электромоторных лодок должно было хватить на то, чтобы отбуксировать даже такой громадный корабль.

Романов и Князев вышли через две разные камеры и сели в лодки. Один направился к носу корабля, другой – к корме. Зацепив тросами за специально предназначенные для этой цели массивные кольца, они по команде с пульта одновременно пустили моторы на полную мощность.

Исполинский «кит» медленно тронулся с места и величественно поплыл в сторону ближайшего берега. Когда корабль получил достаточную инерцию, тросы были отцеплены и обе лодки поспешно удалились на почтительное расстояние.

Корабль подходил к берегу очень медленно, но его масса была настолько велика, что удар о береговой обрыв получился значительной силы. Две волны прошли но заливу, и было видно, как на противоположном берегу прокатился пенный бурун прибоя.

Механики звездолёта – Зайцев и Князев – быстро собрали лёгкий мостик с перилами и, воспользовавшись случаем, прошли вместе со всей группой в выходную камеру, чтобы установить его. Как и всем остальным, им очень хотелось хоть ненадолго ступить на «землю» Венеры.

Когда все надели комбинезоны и шлемы, Белопольский задал традиционный вопрос об исправности подачи воздуха. Получив положительные ответы, он нажал кнопку, и наружная дверь открылась.

«Кусты» и «деревья» были теперь так близко, что сразу бросились в глаза незамеченные раньше подробности. Пока механики с помощью Второва возились с мостом, Белопольский, Коржёвский и Топорков внимательно осматривали местность.

Первоначальное предположение, что «лес» Венеры трудно проходим, полностью подтвердилось. Самые дикие уголки тропических лесов Земли показались бы просторной аллеей в сравнении с перепутанным хаосом «кустов», «лиан» и «деревьев», между которыми по земле стлались сплошным ковром лентообразные кроваво-красные растения с острыми шипами в метр длиной. Всюду, пробиваясь через этот красный ковёр, поднимались какие-то странные, мясистые трубки, увенчанные разноцветной бахромой.

Прямо напротив дверей выходной камеры находился большой «куст». Сразу стало ясно, что это жёлтое «растение» не имеет ничего общего с растительным миром Земли. Определение, данное Мельниковым, лучше всего подходило к его внешнему виду. Это была гигантская «губка», с таким же, как у земных губок, комкообразным телом, пронизанным бесчисленными мелкими отверстиями, между которыми во все стороны торчали тонкие острые иглы.

Стволы «деревьев» не имели никакой коры. Гладкие, нежно-розовые, они казались почти прозрачными. Как на картине, написанной акварелью, розовый цвет стволов незаметно переходил в красный и оранжевый цвет ветвей. Пунцовые, с чёрными поперечными кольцами, гибкие «лианы» были пористы с множеством мелких отверстий.

Коржёвский вдруг схватил и сжал руку Белопольского.

– Смотрите! – сказал он, указывая на ствол ближайшего дерева.

Пунцовая «лиана», плотно обвивавшая нижние ветви великана, чуть заметно шевелилась. Было такое впечатление, что длинное гибкое тело «кораллового аспида» равномерно сжимается и раздувается дыханием.

– Ветер, – тихо сказал Белопольский.

Биолог отрицательно покачал головой.

– Тут нет ветра, – прошептал он.

С напряжённым вниманием звездоплаватели всматривались в окружающий пейзаж.

– Жизнь! Всюду жизнь! – взволнованно сказал Коржёвский.

Теперь всё ясно видели, что «лес» полон движения. «Дышали» бесчисленные «лианы», равномерно покачивалась разноцветная бахрома трубок, плавно колыхалась, и временами отдельные волоски медленно вытягивались, словно щупальца, отыскивающие добычу. Где-то внутри розовых стволов пробегали вверх тёмные точки, как в воде цепочка пузырьков воздуха. Красные ленты, стелющиеся по земле, тоже шевелились. Иногда, точно электрический ток проходил по ним, судорожно вздрагивали растущие на них шипы и сама лента изгибалась, словно корчилась от боли, и замирала в новом положении.

– Тут ступить некуда, – заметил Второв.

Почвы, из которой росли все эти причудливые «растения», совершенно не было видно. До самого края обрыва расстилался живой ковёр.

– Не понимаю! – сказал вдруг Коржёвский. – Это морские животные, которые должны жить в воде. Посмотрите на эти мясистые трубки с венцом щупалец, – это в точности земные актинии. Я убеждён, что у них есть ротовое отверстие. Но какую пищу они могут получить из воздуха? А эти иглы? Типично морские образования. А коралловые деревья? Мы точно очутились на внезапно обмелевшем дне моря. А губки? Откуда они могли взяться на суше? Может быть, ливни? – спросил он самого себя. – Нет, нет! Этого не достаточно. Совсем недавно всё это место было покрыто океаном.

– Почему же оно вдруг обмелело? – спросил Топорков.

Белопольский хмурил брови, напряжённо думая. Слова Коржёвского вызвали какую-то, сразу ускользнувшую мысль, и он старался припомнить, что именно пришло ему в голову, когда биолог говорил о внезапно обнажившемся дне. Вопрос Топоркова послужил толчком его памяти.

– Вспомнил! – внезапно сказал он. – Это безусловно так! Отлив! – пояснил он удивлённо посмотревшим на него товарищам. – Солнце находится сейчас на восточном горизонте. Оно вызвало отлив. Ночью этот берег был покрыт волной прилива.

– Похоже, что вы угадали, – сказал Коржёвский. Такое предположение кое-что может объяснить. Ведь ночь на Венере длится долго.

– Значит, к вечеру здесь опять будет океан? – спросил Топорков. – Что мы тогда будем делать?

– Темнеет! – раздался предупреждающий возглас Князева.

Приближалась гроза.

Все поспешно отступили в глубь камеры, и Белопольский закрыл двери. Едва он успел это сделать, как дробный стук, сразу перешедший в ровный гул, показал, что на звездолёт обрушились очередные потоки ливня. Сравнительно тонкие стенки выходной камеры позволяли отчётливо слышать раскаты грома, треск молний и шум берегового водопада, льющегося совсем рядом.

– Грозы не оставят нас в покое всё время пребывания на Венере, – сказал Белопольский.

– Плохо нам будет, если гроза застанет на открытом месте.

Никто не отозвался на это, совершенно справедливое замечание Второва.

– Где вы находитесь? – раздался голос Мельникова.

– В выходной камере. Просвета не видно?

– Ничего не видно. Экраны чёрные.

Приходилось терпеливо ждать окончания грозы. Проделывать снова длительную процедуру входа на корабль не имело смысла. Гроза могла промчаться в любую минуту. Они хорошо знали, что грозовые фронты в большинстве случаев были не широки.

И действительно, через двадцать минут гроза прошла. Снова открыли двери.

– Что меня больше всего удивляет, – сказал Коржёвский, – это отсутствие луж. После такого потопа нет никаких следов.

– Они могут быть под этим красным ковром, – предположил Топорков. – Возможно, что там сплошное болото.

Вид местности не изменился, но сразу бросилось в глаза, что бывшее раньше чуть заметным движение на берегу усилилось. Чаще дышали «лианы», быстрее шевелились волоски «актиний», заметнее изгибались красные ленты.

– Лишнее доказательство, что родной средой этих организмов является вода, – торжествовал биолог. – Вы не ошиблись, Константин Евгеньевич!

– Сойдём на берег!

– Одну минуту! – сказал Второв, видя, что Белопольский собирается ступить на мостик. – Разрешите на всякий случай обвязать вас верёвкой.

– Да, пожалуй, это не лишняя предосторожность, – согласился академик.

– Геннадий Андреевич, как альпинист, всегда помнит о таких вещах, – улыбнувшись, сказал Топорков.