– Скорее на корабль! – испуганно воскликнул Коржёвский.
Он руками обхватил шею Второва, словно собираясь задушить его. Сквозь прорехи мог непосредственно в шлем проникнуть отравленный формальдегидом воздух Венеры. Белопольский схватил верёвку и отрезал от неё порядочный кусок. Этим концом плотно обмотали воротник комбинезона.
– У вас ничего не сломано? – спросил Коржёвский.
– Как будто ничего, – ответил Второв. – У этих чудовищ исполинская сила. У меня всё тело болит.
– Но идти вы можете?
– Конечно могу.
Очутившись в выходной камере, Второв протянул руку Топоркову.
– Спасибо, Игорь Дмитриевич! – сказал он. – Вы спасли мне жизнь.
– То ли ещё будет, Геннадий Андреевич! Сегодня я вам, а завтра вы мне.
Даже тогда, когда они торопились на корабль, чтобы осмотреть найденную в заливе линейку, процедура фильтрования не казалась такой томительно долгой. Все с беспокойством наблюдали за лицом Второва, ожидая увидеть признаки отравления. Герметичность верёвочного воротника вызывала законные сомнения.
– Как вы себя чувствуете? – поминутно спрашивал его Коржёвский.
– Голова болит.
– Вы слышите какой-нибудь запах?
– Да, очень сильный и неприятный.
Значит, формальдегид всё-таки проходил, минуя коробку фильтра.
На звездолёте уже знали обо всём, что случилось. У дверей выходной камеры в полной готовности стоял Степан Аркадьевич с сумкой первой помощи в руках. Баландин и Пайчадзе держали носилки.
Как ни велико было беспокойство за здоровье товарища, время, установленное для дезинфекции, было соблюдено полностью.
Из выходной камеры можно было говорить только с центральным пультом. Собравшиеся в коридоре ничего не знали о том, что происходит за дверью.
Когда она, наконец, открылась, они увидели, что Зайцев и Князев держат Второва на руках.
– Он потерял сознание три минуты тому назад, – сказал Белопольский.
Андреев молча открыл сумку.
– Положите его на пол, – сказал Коржёвский.
Оба врача склонились над пострадавшим. Через минуту Второв открыл глаза, и Андреев приказал перенести его в лазарет.
– Ничего, всё в порядке, – ответил он на вопрос Белопольского.
Романов и Князев, как самые сильные из всех, понесли носилки. Ходить по звездолёту, да ещё с грузом, было очень трудно. «Клиника», как в шутку называли лазаретное помещение, по счастью, находилась в этом же коридоре.
– Венера щедра на сюрпризы, – сказал Зайцев. – Что-то будет дальше?
– Как с линейкой, Зиновий Серапионович? – спросил Белопольский у Баландина.
– Она несомненно деревянная, – ответил профессор. – Породы дерева мы не могли определить…
– Не удивительно!
– Но можно с уверенностью утверждать, что она очень долго находилась в воде. По-моему, не меньше года.
– Не меньше года, – задумчиво повторил Белопольский. – Так! Выходит, что линейка попала в воду год тому назад?
– Как будто так.
– В таком случае бесполезно искать её хозяев. За такой долгий срок её могло принести из другого полушария планеты.
– А если её потеряли звездоплаватели, то их корабль давно покинул Венеру, – добавил Мельников.
– Звездоплаватели?..
Белопольский пожал плечами. По этому жесту было видно, что Константин Евгеньевич не очень верит в посещение Венеры обитателями другого мира.
– Перископ ещё наверху? – спросил он.
– Конечно нет.
– Поднимем его ещё раз. Пройдёмте на пульт, Зиновий Серапионович!
Воздушный шар с подвешенной к нему телевизионной камерой снова поднялся над звездолётом. На экране появился океан. Камера медленно вращалась, и водная равнина сменилась оранжево-красной панорамой «леса».
– Поднимите перископ выше!
Мельников исполнил приказание. Было заметно, что шар сильно относит к востоку, но всё же горизонт расширился.
– Так и знал! – сказал Белопольский. – Смотрите!
Глазок перископа повернулся в это время к северу. И Баландин и Мельников одновременно заметили вдали тёмную полоску воды. Такие же полоски оказались с запада и юга.
– Мы на острове, – сказал Белопольский. – Когда Станислав Казимирович говорил, что деревья на берегу в действительности кораллы, я сразу подумал, что нам попался не материк, а коралловый остров, который выходит на поверхность только днём, во время отлива. Ночью – это дно океана. Становится понятным, почему здесь нет растительности, которая должна быть на Венере, а только морские организмы. Необходимо отыскать материк и перелететь на него.
– Остров совсем не так уж велик, – заметил Баландин. – Даже удивительно, что мы не заметили, подлетая, что это остров.
– Было гораздо темнее, – ответил Мельников, – и горизонт был закрыт грозовыми фронтами.
– Но всё же, – продолжал профессор, – он гораздо больше, чем самые большие коралловые постройки на Земле. Правда, и сами кораллы, если это действительно кораллы, неизмеримо крупнее земных. Во всяком случае, прежде чем улететь, надо тщательно изучить остров.
– Безусловно! – согласился Белопольский. – Тем более, что мы и не можем скоро покинуть это место. Кораблю негде развернуться для старта. Он останется здесь до вечера, то есть недели полторы.
Воздушная разведка
На Земле, которая в полтора раза дальше от Солнца, чем Венера, приливная волна достигает в некоторых местах, например в бухте Фанди в Северной Америке, между Новой Шотландией и Новым Брауншвейгом, двадцати одного метра в высоту. Правда, земные приливы обязаны своим происхождением главным образом Луне, притяжение которой заметно влияет на них, но близость Венеры к Солнцу должна была с избытком возместить отсутствие у планеты спутника. По мнению Белопольского и Баландина, приливы на Венере могли достигать восьмидесяти метров. Ночью, когда вслед за Солнцем, уходящим к западному горизонту, на остров надвигается приливная волна, только вершины самых высоких коралловых деревьев остаются над поверхностью океана. Всё остальное погружается в воду.
Находящиеся сейчас на суше морские растения и животные с наступлением ночи «просыпаются» для питания и жизни. Днём, оказавшись на воздухе, они впадают в состояние своеобразного анабиоза, наподобие «земной спячки» у некоторых земных животных и растений. К такому выводу пришли Баландин и Коржёвский.
Уже больше ста часов, почти пять земных суток, звездолёт находился на Венере. Научная работа, к которой так тщательно готовились на Земле и в пути, постепенно развёртывалась.
Помимо вполне естественного желания как можно лучше и полнее изучить то, что никогда и никем не изучалось, и свойственного учёным «ненасытного» любопытства, заставлявшего их забывать об отдыхе, членов экипажа «подгоняли» мысли о Земле.
Перерыв радиосвязи, сознание, что близкие люди, ставшие в разлуке ещё дороже, мучаются страшной неизвестностью, тяжело переживалось всеми. Постоянная занятость помогала бороться с томящей тоской. Андрееву приходилось часто обращаться к Белопольскому или Мельникову, чтобы поддерживать неизменным установленный ими распорядок дня, а в особенности «ночи». В определённые часы экипаж звездолёта обязан был ложиться спать, но почти «ежедневно» кто-нибудь пытался нарушить это правило.
За бортом был «вечный» день, – туманная полумгла, не рассеиваемая ни единым лучом Солнца. Чуть ли не через каждый час свет сменялся полным мраком наступающих гроз. Некоторые члены экспедиции начали проявлять нервозность. Андреев и Коржёвский ввели обязательные лечебные процедуры, которые должны были ежедневно проходить все без исключения. Попытки уклониться от них, особенно частые со стороны Второва, Топоркова и Князева, решительно пресекались командирами корабля. Сохранить здоровье – это было одной из главнейших задач. Белопольский и Мельников, которые сами чувствовали себя превосходно, первыми являлись в «клинику», показывая пример остальным.
– Условия на Венере, – говорил Андреев тем, кто сомневался в необходимости его мероприятий, – настолько необычны для нас, что совсем незаметно может подкрасться болезнь. Нервная система – это всё. Когда она в порядке, человек гарантирован от многих неприятностей.