Он не успел еще принять какого-нибудь решения, когда вой раздался снова, и на этот раз ближе к нему. Нельзя было терять ни минуты; капитан Памфил, весьма развитый физически, наряду с другими своими выдающимися дарованиями отличался еще умением взбираться по деревьям не хуже белки; приметив дуб подходящей толщины, он обхватил его руками, словно собирался вырвать с корнем из земли, и в ту минуту, когда встревоживший его вой послышался в третий раз и всего в пятидесяти шагах, достиг первых сучьев. Он не ошибся: волки из стаи, рассыпавшейся по окружности диаметром примерно в целое льё, почуяли его и во весь дух неслись к центру, где надеялись найти ужин. Они опоздали: капитан Памфил уже взобрался на верхний сук.
Однако волки не сочли себя побежденными: голодный желудок прибавляет упрямства. Они собрались у подножия дерева и принялись выть так жалобно, что капитан Памфил, хотя и был смелым человеком и находился вне всякой опасности, не мог не почувствовать страха, услышав этот печальный и протяжный вой.
Ночь была темной, но все же не настолько, чтобы он не разглядел во мраке рыжеватые спины врагов, напоминавшие волны покрытого барашками моря; к тому же каждый раз, когда один из них поднимал голову, капитан Памфил видел два горящих в темноте угля; в иные минуты, выражая общую обманутую надежду, все эти головы поднимались разом и земля казалась усеянной подвижными карбункулами, сталкивавшимися между собой и сплетавшимися в причудливые дьявольские вензеля…
Но вскоре из-за того, что он пристально всматривался в одну точку, взгляд его затуманился, подлинные очертания сменились призрачными, и даже разум его, постепенно помутившийся под воздействием неведомой ему доселе тревоги, перестал ясно сознавать реальную опасность и бредил сверхъестественными опасностями. Вместо хорошо известных четвероногих, двигавшихся у него под ногами, ему явилась толпа существ — ни людей, ни животных; ему мерещились демоны с огненными глазами — они держались за руки и плясали вокруг него сатанинский танец; усевшись верхом на суку, словно ведьма на палке метлы, он казался себе центром адского шабаша, где ему суждено сыграть свою роль.
Головокружение увлекало капитана вниз; он инстинктивно почувствовал, что, если он поддастся этому притяжению, то погибнет; собрав все телесные и духовные силы для последнего разумного поступка, он крепко привязал себя к стволу дерева веревкой, удерживавшей у него на пояснице бобровую шкуру, и, вцепившись обеими руками в сук, откинул голову назад и закрыл глаза.
Тогда безумие и бред окончательно овладели им. Сначала капитан Памфил ощутил, что его дерево колышется, наклоняясь и выпрямляясь, словно мачты на судне в бурю; затем ему показалось, что оно старается вырвать свои корни из земли, подобно человеку, пытающемуся вытащить увязающие в болоте ноги. После недолгой борьбы дуб победил; из раны в земле хлынули потоки крови, и волки принялись ее лакать; дерево воспользовалось их жадностью для того, чтобы скрыться, и стало убегать, но толчками, как инвалид, прыгающий на своей деревянной ноге. Вскоре пища иссякла, и волки, демоны, вампиры, от кого отважный капитан, как ему казалось, избавился, пустились за ним в погоню; их вела старуха, лица которой нельзя было разглядеть, с ножом в руке; и все это неслось в бешеной гонке.
Наконец дерево — уставшее, запыхавшееся, задыхающееся, — казалось, выбилось из сил и улеглось на землю, словно отчаявшийся человек, и тогда к нему приблизились, по-прежнему предводительствуемые старухой, волки и демоны с горящими глазами и обагренными кровью языками. Капитан с криком хотел было протянуть руки, но в тот же миг за его головой раздался пронзительный свист и по всему его телу пробежал холод: ему почудилось, будто ледяные кольца сжимают и душат его; постепенно давление уменьшилось, призраки исчезли, завывания стихли, дерево еще несколько раз содрогнулось, и вновь воцарились мрак и безмолвие.
Понемногу тишина успокоила нервы капитана Памфила; его кипящая кровь, воспламененная горячкой, охладилась, его чувства пришли в равновесие и вернулись из призрачных сфер, где они блуждали, к осязаемой реальности; оглядевшись, он вновь оказался в своем сумрачном, безлюдном и безмолвном лесу. Капитан ощупал себя, желая убедиться, что это действительно он, и в конце концов осознал свое положение таким, как оно было в действительности: он сидел верхом на суку, привязанный к стволу, ему было не так удобно, как на койке «Роксоланы» или на буйволовой шкуре великого вождя, но, по крайней мере, он был защищен от нападения волков (впрочем, они уже исчезли). Опустив взгляд к подножию дуба, капитан как будто различил бесформенную и подвижную массу, обвившуюся вокруг ствола; но вскоре чудившиеся ему жалобы стихли, предмет, на который были устремлены его глаза, застыл в неподвижности, и капитан Памфил подумал, что все это было продолжением его ужасного сновидения, и он, задыхающийся, обливающийся потом, смертельно усталый, наконец уснул настолько спокойным и глубоким сном, насколько позволяло ему неустойчивое положение, в каком он расположился на дереве.
Он проснулся на рассвете, разбуженный щебетом тысячи разнообразных птиц, весело порхавших под сплошным куполом леса. Открыв глаза, он прежде всего увидел раскинувшийся над его головой огромный зеленый свод, сквозь который проскальзывали первые косые лучи солнца. Капитан Памфил по природе своей не был набожен, однако, как все моряки, ощущал величие и могущество Господа: постоянное созерцание Океана пробуждает это чувство в глубинах души у тех, кто неустанно бороздит его бескрайние пустыни. Поэтому прежде всего он возблагодарил того, кто держит в своей руке засыпающий и просыпающийся мир; затем, после минутного безотчетного созерцания неба, он опустил взгляд на землю и тотчас нашел объяснение для всех своих ночных впечатлений.
В двадцати шагах вокруг дуба земля, словно плугом, была вспахана нетерпеливыми когтями волков, а у самого подножия дерева две трети истерзанного и бесформенного тела одного из этих животных торчало из пасти громадного удава, хвост которого, обвиваясь вокруг дерева, поднимался на высоту семи или восьми футов. Капитану Памфилу угрожали опасные противники, уничтожавшие друг друга: волки под ногами и змея над головой; услышанный им свист, холод, который он ощутил, кольца, сдавившие его, были свистом, холодом и кольцами рептилии, обратившей в бегство осаждавших его хищников; лишь один из них остался в смертоносных объятиях чудовища и был раздавлен извивами змеи. Движение дерева, чудившееся капитану, было содроганиями волчьей агонии; затем победившая змея начала заглатывать противника и, как обычно поступают удавы, переваривала первую половину добычи, пока вторая оставалась снаружи и ждала своей очереди быть поглощенной.
Капитан Памфил некоторое время сидел неподвижно, устремив глаза на зрелище под своими ногами; ему много раз доводилось видеть в Африке и в Индии подобных змей, но никогда еще — при таких впечатляющих обстоятельствах; и, хотя он прекрасно знал, что в таком состоянии рептилия не может причинить ему никакого вреда, все же стал искать способ спуститься вниз, не соскальзывая вдоль ствола. Для начала он развязал удерживавшую его веревку, затем стал задом наперед двигаться по ветви, пока она не согнулась; тогда, надеясь на ее гибкость и используя тяжесть собственного тела, он повис на руках и оказался так близко от земли, что мог беспрепятственно выпустить из рук свою опору. Обстоятельства сложились благоприятно, капитан отпустил ветку и невредимым оказался на земле.
Он поспешил удалиться, но часто оглядывался назад. Капитан шел навстречу солнцу; в лесу не была проложена ни одна тропинка, но, благодаря инстинкту охотника и знаниям моряка, ему достаточно было бросить взгляд на землю и на небо, чтобы тотчас сориентироваться. Он шел вперед без колебаний, словно хорошо знал эти безлюдные места; чем дальше он углублялся в чащу, тем более величественным и диким выглядел лес. Листва на деревьях становилась такой плотной, что лучи солнца уже не могли проникнуть сквозь лес; деревья росли тесно, прямые и устремленные вверх, словно колонны, поддерживающие зеленый купол, который не пропускал света. Ветер проносился над ним, не опускаясь в царство теней: казалось, с самого сотворения мира эта часть леса дремала, погрузившись в вечные сумерки.