- Ты знаешь, что Рахиль выросла в Москве? – спросила я тетю и, увидев ее удивленный взгляд, пересказала историю Рахиль.

Анна Ивановна удивленно приподняла бровь,

- Выходит Рахиль все же могла познакомиться с Кириллом Юрьевичем, но она была тогда очень молода, а он значительно старше.

- Ну, тут ничего удивительного нет, Миша на семнадцать лет был меня старше.

- И все же, почти монашка, хотя она могла всего и не рассказать.

И мы с тетушкой глубоко задумались.

Проснулась я совершенно разбитая и еще более уставшая. Вечером, придя в свою комнату, застала там Андрюшу с книгой, он обиженно сказал, что вот уже несколько дней я не читала ему на ночь. За всеми тревогами и событиями последних дней и, правда, забыла о наших маленьких традициях и своих обязанностях. Поэтому взяла книгу и пошла в спальню к Андрюше, он заснул после первой же главы, я поцеловала его в лобик, укрыла, плотнее, одеялом, и пошла к себе.

Проходя мимо спальни девочек, заметила свет из-под двери. Они занимали одну спальню, а рядом устроили себе собственную гостиную, будуар, как говорила, Лиза. Зашла и к ним, поболтать на ночь, девочки очень обрадовались и мы еще полчаса обсуждали события сегодняшнего дня, чрезвычайно взволновавшие их. Я заметила, что Лиза, не на шутку увлеклась молодым помощником Семена Михайловича, Николаем, его обязанности показались ей чрезвычайно романтичными, я не стала выговаривать сентиментальной девушке, эти девичьи влюбленности, такая же неотъемлемая часть взросления, как, например, изменения в фигуре, становившейся у девочек все более пышной и женственной. В своей постели оказалась уже довольно поздно, но заснуть все равно долго не удавалось.

Утром, вместо ворочаться, решила просто встать и идти на кухню. Аромат только что смолотого кофе и запах сдобных булочек будоражил, отгоняя остатки сна. Галина месила тесто на булочки с вечера, к утру, оно подходило, она вставала ни свет, ни заря, сама разжигала печь, пока пышные булочки и свежий хлеб томились в раскаленной печи, она готовила кофе. Сегодня я решила составить ей компанию.

- Доброе утро пани. – Она присела в подобие реверанса, насколько позволяло грузное тело.

- Доброе утро Галина, сготовь-ка мне кофе.

- Как всегда по-варшавски?

- Нет, как себе, крепкое.

- Сахару сколько?

- Два кусочка, хватит, как тебе удается каждое утро быть такой бодрой? – я уселась за кухонный стол и наблюдала за быстрыми руками кухарки.

- Я привыкла пани, да и утро сегодня чудесное, глядите, за окном опять снег падает.

Я подошла к окну, действительно падал снег, но не мело как в тот роковой вечер, а медленно кружась, пушистые, похожие на пачки балерин, снежинки опускались на подоконник и тут же таяли. Это зрелище меня заворожило, от созерцания снежного танца оторвал голос Галины.

- Готово пани. Булочку, только испеклась, подать?

- Не надо, пусть остынет, да и есть, пока, не хочется. – Я, с наслаждением, принялась пить кофе, он был обжигающее горяч, пришлось подождать. Галина суетилась по кухне, молча. - Что-то ты сегодня молчалива, случилось что?

- А не о чем говорить, за этой зимой и не пойдешь никуда. Да и то всех интересует, что у нас случилось да как. – Проворчала Галина.

- Сплетничают?

- Да уж, сплетничают, нет бы, своими делами заняться, так их чужие волнуют, как говорила моя матушка в своем дворе и бревно не заметишь, а в чужом глазу – скалку.

- Ладно Галина, не переживай, скоро найдут преступника и все успокоятся.

- Кто найдет? – ловко вынимая лопаткой булочки из бритванки и перекладывая их на чистое полотенце, спросила Галина. – Эти недотепы? Только, чужие руки краской вымазывать умеют.

- Ну, это они для дела. Спасибо тебе, Галя, за кофе, я пойду, пожалуй. – Галина по привычке изобразила реверанс, когда я уходила в кухню спустилась Катерина.

Утро только начиналось. Я прошла в свой кабинетик, уселась за бюро, и вынула бухгалтерские книги. Не скажу, чтобы любила заниматься этим рутинным делом, но приходилось, иначе порядка не будет. До завтрака, подсчитывала, в столбик, скучные цифры.

Проснулась тетя. Она, как и я, первым делом прошла в кухню, по пути сообщив, что ей срочно надо выпить кофе, иначе она так и будет спать на ходу. Следующим появился месье Бомон, тоже, естественно, первым делом посетивший кухню. Перед самим завтраком, когда горничные гремели посудой, накрывая стол, с радостным щебетом, спустились девочки. Последним объявился Андрюша, широко зевая, утро всегда было самой тяжелой частью дня, для него.

Завтрак прошел спокойно, и я опять уселась за свои цифры. Прервал мое занятие появившийся, как из-под земли Петр.

- Тут Вам записку принесли с почтой, Анастасия Павловна. – Он с поклоном вручил мне тоненький конверт, надписанный аккуратным, угловатым, мужским почерком.

- От кого письмо? – машинально спросила я, вскрывая конверт.

- Почтальон говорит, передал ему какой-то мужчина, когда он собирался выезжать с почтового двора. – Доложил Петр.

Но я его уже не слушала, ибо записка оказалась от Георгия Федоровича и гласила: «Уважаемая Анастасия Павловна, обращается к Вам, с нижайшим поклоном, г-н Савельев Г. Ф., прошу Вас оказать мне честь и позволить пригласить на прогулку по парку. Буду ждать Вас у центрального входа в два часа дня. Очень надеюсь, что вы не отвергнете, столь дерзкое предложение». Далее шел изысканный росчерк изображающий подпись.

Действительно предложение, несмотря на всю вежливость послания, было весьма дерзким. У нас не Петербург, всё на виду и все на виду, но я даже не сомневалась в том, что приму его. Вопрос был только один, но очень важный: что надеть?

Тетушка послание прокомментировала в своем обычном стиле:

- Опять будешь шкафы выворачивать в поисках золотых одежд. Поедешь ли, даже не спрашиваю, по глазам вижу, ты все уже решила.

- Решила, поеду. Но одеться надо как-то незаметней, что бы в глаза не бросалась.

Тетя только фыркнула на это заявление и пошла за мной в спальню. В нашем доме утаить что-то невозможно, поэтому девочки объявились вслед за тетей, уселись на постели и принялись давать советы. Наше собрание пропустил только Андрюша, заявив, что одевание – девичье дело.

После часа проведенного у зеркала остановилась, наконец, на практичной, юбке-колокольчике из темно-серого делена, английской блузке из шелкового поплина, строгой, но украшенной на груди кружевным жабо и жакете из темно-серого же твида в мужском стиле, перешитом, по правде сказать, из мужниного сюртука. Наша мадам Капет, хоть и не блистала глубокими познаниями истории, не была тонким психологом, зато обладала чисто крестьянским здравомыслием и прекрасно понимала, что если у ее постоянной клиентки нет денег на обновки, но есть желание быть модной и, главное пользоваться услугами модистки, то стоит закрыть крепко рот и перешивать старые платья на новые, мужские сюртуки на женские пиджаки и из маминых юбок делать платья для дочерей. За что, мы, ее образованные клиентки, прощали ей неуклюжий французский акцент и отсутствие классического образования.

Из глубин шкафа вынули, меховое манто отороченное богатым мехом соболя, с капюшоном, и рукавами «летучая мышь», подарок мужа, к нему меховую же шапочку-таблетку с густой вуалью, сквозь которую не то что, меня, я сама плохо видела, и большую, соболиную, муфту.

На ножках красовались полусапожки, украшенные бантиками, которые очаровательно выглядывали из-под юбок.

Уже сидя в карете, подумала: какие же мы, женщины, странные существа. Вот я обожаю простые домашние платья, практичных темных цветов, скроенные по принципу мешка и не предполагающие ношение корсета. Склоняюсь к мнению, что корсет вреден, а женская одежда должна быть более практична, чем красива. Но стоит только встретить интересного мужчину и, ради того что бы понравиться ему, мы стягиваем себя корсетами, проводим часы у зеркала, укутываемся в шелка и кружева и напрочь забывая о практичности, мучимся в неудобной обуви на высоких каблуках. Как ни была бы удобна простая одежда, мы все равно стремимся стать эфемерными, загадочными красотками, как на иллюстрациях Чарльза Гибсона.