- Ну что насмотрелась? Идем уже. – Проявив невиданное проворство, она вынеслась во двор.

Я вышла следом. Иван стоял у ступеней, переминаясь с ноги на ногу, ждал распоряжений.

Да, пора уже начинать действовать.

- Давай, Ваня, запрягай, езжай в город, в полицию. Пока будешь запрягать, я напишу записку для местного сыщика, а то ты как примешься своими словами докладывать, они еще тебя в каталажку запрут.

Над содержанием записки я думала долго, испортила восемь листов и, в конце концов, остановилась на лаконичном варианте: «В большом флигеле поместья Вишневецких обнаружен труп неизвестного человека». Подписалась так же лаконично – «г-жа Вишневецкая А. П.» и лихо адресовала записку начальнику полиции, а что бы он, не принял это за глупую шутку, написала записку на дорогой бумаге с личным вензелем и припечатала родовой печатью. Иван уже полчаса нетерпеливо топтавшийся под дверью библиотеки, взял записку и подался в город. Нам оставалось только ждать. Но посидеть спокойно в гостиной и собраться с мыслями мне не дала тетушка

- Ты что так и собираешься встречать власти в чайном платье? – сурово спросила она.

Я застонала.

- Ты, правда, считаешь, что мне стоит надеть корсет и парадное платье?

- Настя, посмотри на себя, они хоть и не большие шишки, но все же мужчины и официальные лица, а тебя от горничной не отличить, иди, переодевайся.

- Только не говори Анна Ивановна, что ты меня за полицмейстера замуж отдать собираешься.

- Кстати не старый еще мужик и холостой, иди я сказала, одень, что-нибудь приличное.

- А сама не собираешься переодеться?

- Я уже стара, да и эта шутовская мода на рукава «бараньи ножки» да плечи генерала в эполетах, в таком наряде мои руки, действительно, окорока напоминают. – Тетка фыркнула и вытащила из буфета бутылку коньяка. – Плеснуть тебе для храбрости?

- Нет, мне еще не хватало принимать официальных лиц с перегаром. – Я вздохнула и направилась к двери, уже на выходе повернулась к тетушке, – слушай Анна Ивановна, ты бы тоже переоделась, ну во что-то более приличное. – И пошла к себе.

Переодевание заняло много времени, я все не могла определиться, какой костюм более подходит к столь неординарному случаю. К тому времени у меня в спальне собрались девочки, тетя и даже Андрюша, пришел составить нам компанию, пока за ширмой Даринка упаковывала меня в корсет, я слушала оживленный спор девочек и тети, сопровождаемый шуршанием оберток конфет, их уплетал одну за другой сын.

- Пусть мама наденет бежевое кружевное платье с воланами. – Советовала Лиза.

- Лизок ты слишком романтична, это вечернее платье. – Рассудительно заметила Ирочка, – лучше светло-коричневый костюм с белой блузой и ту большую янтарную брошь, которую папенька подарил.

- Нет, в том костюме я кажусь в два раза толще, Дарья, да не затягивай ты так, задохнусь.

- Может все-таки, послушаешь меня, – тетя оторвалась от модного журнала, – одень темно-синее платье, а к нему жемчужное ожерелье, оно строгое по покрою, а темные тона худят.

- Нет, ну тетя, это платье для старух! – разом запротестовали девочки.

- Все, не на бал собираюсь! – спор утих. А я принялась мерить все подряд. В конце концов, остановилась на широкой юбке в черно-белую полоску, с красивым черным шелковым поясом, завязанным сзади кокетливым бантом и белой шелковой блузе, строгого покроя с высоким стоячим воротником и пышными рукавами. Единственным украшением была нитка дорогого отборного жемчуга, подаренная мне отцом. Оценив себя в зеркало, осталась довольна своим видом. На меня смотрела молодая женщина, элегантная и строгая. На свои двадцать девять лет я неплохо выглядела, классическая славянская фигура: пышные бедра, полная грудь, ростом не удалась, но это меня не расстраивало, моя гувернантка – немка – научила держать спину ровно и голову высоко поднятой. Я слышала много комплиментов своей красоте и сиянию зеленых глаз, муж писал шуточные оды моим пухлым губкам и красивым бровям, но главным своим украшением, я считала густые, длинные, каштановые волосы. Даринка, уложила их в большой, тяжелый узел, выпустив по бокам несколько кокетливых прядей. Что ж я готова встретить, хоть саму императрицу.

Тетя, все же соизволила переодеться, и сейчас мучилась в сжимавшем ее корсете, она поминутно поправляла воротник коричневого шерстяного платья, и белый богато украшенный чепец, из-под которого выбивались непослушные пряди ее кучерявых буйных волос. Слава Богу, долго ждать нам не пришлось, не успели мы зайти в парадную гостиную, где спешно растопили печку, как во дворе послышался шум подъезжавших экипажей.

Через несколько минут в гостиную чинно вошел Петр, стараясь ровно держать старческую спину, и, высоким, торжественным голосом объявил

- Коллежский секретарь, судебный пристав, господин Рудавский, господин Савельев, городовой Щука.

Несмотря на очередность представления, первым в гостиную мимо Петра протиснулся городовой Щука, своими размерами, напоминавший, скорее кита. Очевидно, он ожидал увидеть прямо посреди гостиной труп с тесаком между лопаток, вместо этого встретившись взглядом с двумя женщинами, чинно восседавшими в высоких креслах, растерялся, и попятился назад к дверям, натолкнувшись на входившего в это время полненького, круглого человечка. Окончательно оконфузившись, покрасневший как свекла городовой, наткнулся на Петра, отдавив тому ногу, наш дворецкий не удержался и вскрикнул, толкнув, при этом городового, тот бы так и растянулся посреди гостиной, если бы его не удержал за шинель вошедший следом за толстячком … демонический Георгий Федорович. Городовой, наконец, восстановил равновесие, смущенно потупился в пол. Толстячок зло сверлил глазами неудачливого подчиненного, Георгий Федорович иронично улыбался, тетя пыхтела, пытаясь не рассмеяться в голос, а я в конец растерялась.

Господи! Что со мной делается в последние два дня, я то и дело оказываюсь в тупике, вот и сейчас мне бы встать, приветствовать гостей, а я, как последняя дура сижу в кресле, глупо улыбаюсь и таращусь на этого, треклятого учителя латыни и еще чего там! Немую сцену прервал толстячок, он сначала прокашлялся, поправил, неаккуратно повязанный, галстук, еще больше, его растрепав, и неуверенно произнес:

- Добрый день, э, хм, госпожа, э, Анастасия Павловна. – Наконец, взяв себя в руки, заговорил с большей уверенностью: – нас уже представляли, если изволите вспомнить, в доме нашего городского головы на Рождественском благотворительном балу, коллежский секретарь, судебный пристав, Рудавский Семен Михайлович. – С легким поклоном он завершил свою речь.

Я вспомнила его, нас действительно представляли. Семен Михайлович был лет тридцати, тридцати двух, на вид. Невысокий, от чего его полнота еще больше бросалась в глаза. С круглым лицом, пышущим здоровым румянцем, пухлыми губами, широким, монгольского типа носом, с густыми темными волосами и бровями, неуклюжий, с вечно съехавшим на бок галстуком, в первую минуту знакомства мог произвести впечатление такого себе недалекого любителя хорошо поесть, пока вы не встречались с цепким, умным взглядом темно-карих глаз. Говорил он коротко, отрывисто, но каждое слово было взвешено.

- Итак, Анастасия Павловна, прошу прощения, за столь нелепое вторжение. – И он опять зло взглянул на городового, – но будьте любезны объяснить нам значение вашей таинственной записки.

Я встала, посмотрела на толпившихся в дверях посетителей и вспомнила о правилах хорошего тона.

- Господа, простите и вы меня, сегодняшнее утро слишком тяжелое для меня выдалось, пожалуйста, проходите и садитесь. – Я указала рукой в сторону широкого дивана. – Может подать чаю?

Семен Михайлович оглянулся на своего молчаливого друга и подошел к ближайшему креслу. Георгий Федорович занял позицию у дивана. Они дружно подождали пока я чинно, усядусь в свое кресло, после чего и сами присели, городовой продолжал переминаться с ноги на ногу у дверей, но я решила его не трогать, бедняга и так был совершенно сконфужен.