На лестничной площадке стояла Маргарита.

Несколько мгновений Андрей испытывал чувство изумления. Маргарита также казалась очень смущенной. Непривычным для нее растерянным жестом она теребила в руках бледнозеленую шелковую косынку.

— Заходите, пожалуйста, Маргарита Александровна! — пригласил Родченко. — Как вы попали в Москву?

— Приехала по делу, была здесь совсем рядом с вами и решила навестить вас.

Маргарита говорила неуверенно, запинаясь.

Неожиданно она резко переменила тон:

— Извините меня! Я сказала неправду, зачем? Не знаю сама. Я приехала прямо из гарнизона, после того как Костя Мартьянов рассказал мне о сегодняшней встрече с вами.

Андрею еще трудно было разобраться: рад ли он неожиданной посетительнице. Но неприязни к ней у него не было.

Он сделал попытку пошутить:

— Большое спасибо за заботу. Но Костя напрасно вас напугал. Как видите, кончать самоубийством я не собираюсь.

— Не надо так! — Маргарита резко свела свои тонкие темные брови, и ее лицо сразу потеряло мальчишески задорное выражение.

— Хорошо. Не буду. — Родченко чувствовал себя неловко. Он не мог найти того простого, дружеского тона, который, как казалось ему, прочно установился во время последней встречи.

— Как поживает Валя? По-прежнему ежедневно пишет письма матери? — спросил Андрей.

— По-прежнему, — рассеянно ответила Маргарита. — Здесь душно, — сказала она после короткой паузы. — Пойдемте побродим по улицам.

Андрею вдруг стало страшно, что Маргарита уйдет и он снова останется один.

— Лучше помогите мне похозяйничать. Давайте готовить ужин. А чтобы не было душно, я открою все окна. Сейчас еще достаточно светло, можно не зажигать электричество.

После ужина они вышли на балкон и долго смотрели на тревожное небо со скользящими лучами прожекторов.

Разные мысли бродили в голове Андрея.

Что он знал о Маргарите, кроме того, что она сама рассказала ему в тот вечер, когда улетел Киреев?

Ему хотелось верить, — ее привело хорошее, товарищеское чувство. Маргарита совсем не похожа на тех немногих женщин, за которыми он наблюдал с неприязнью и которые даже в эти страшные дни войны как-то особенно легкомысленно и жадно старались возможно больше взять от жизни. Маргарита понравилась ему с первой встречи, но любви к ней большой и глубокой, а только такую и признавал Андрей, у него быть не может. Наташа ушла из его жизни, но не из его сердца.

— А я думала о вас, — вдруг доверчиво сказала Маргарита. — Мне кажется, будто мы с вами старые друзья. Мы оба пережили боль разлуки с дорогими нам людьми. Когда я узнала о вашем несчастье, места себе не находила. Трудно было получить разрешение на поездку в Москву, но я все-таки добилась.

Андрей молча пожал ее руку.

— Нехорошо оставаться один на один с горем, — продолжала Маргарита. — Почему же она сейчас не с вами? Где она?

В ее дружеском тоне Андрей уловил боль. Не лгать же ей, такой открытой и смелой. Это было бы ничем не оправдано.

— Она далеко отсюда и… далеко от меня. Даже не догадывается о моем чувстве. Я потерял надежду. Но люблю ее еще больше, если это только возможно.

— Я знала, — сказала Маргарита, — давно знала…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В ту ночь, когда Андрей, проводив Николая Николаевича на боевое задание, одиноко сидел в его кабинете, тяжелый самолет продолжал свой полет в далекий вражеский тыл. Сидя за штурвалом, Николай Николаевич чувствовал необыкновенный подъем. Мозг его работал особенно ясно и четко, подмечая и контролируя малейшую мелочь.

Ночь была безветренная, ясная, мягко сияли звезды.

За линией фронта погода стала портиться. На землю спустился туман. Киреев вел свой воздушный корабль все выше и выше. На высоте пяти тысяч мет-роз надели кислородные маски. Температура воздуха упала до двадцати градусов мороза.

Самолет попал в прослойку облаков. Через верхний тонкий слой просвечивала молодая луна. Вокруг — тишина и покой. Штурман майор Омельченко изредка менял курс. Отчетливо была слышна его команда:

— Пять градусов влево, так держать.

С майором Омельченко Николай Николаевич начал летать незадолго до начала войны. Но уже успел убедиться, что штурман — смелый, волевой и удивительно хладнокровный человек. Казалось, он совсем не знал страха.

Прислушиваясь к ровному голосу штурмана, Киреев думал:

«Как хорошо, что вместе со мной летят старые друзья, испытанные в трудных полетах. Юрий Соколов — опытный, надежный помощник. Такому можно спокойно доверить свою машину. Морозов — чудесный скромный человек. За моторами он ухаживает, как родная мать за ребенком. Несмотря на свой пожилой возраст, Морозов крепок физически, вынослив. А какой он находчивый: никогда не теряется в опасные моменты. Сколько раз выручал. И остальные — настоящие боевые товарищи!»

Четырехмоторный бомбардировщик выглядит огромным и тяжелым, когда стоит на земле, и кажется крохотной песчинкой, когда плывет по воздушному океану. С момента старта прошло уже шесть часов. Внизу давно лежала невидимая вражеская земля — самолет шел над облаками.

Штурман предупредил Киреева:

— По расчету времени мы приближаемся к цели. В планшете Николая Николаевича лежало боевое задание — его самолет должен бомбить важный военный объект в одном из районов Берлина.

— Уверены ли вы, что бомбы упадут на цель? — спросил Николай Николаевич.

— Трудно точно рассчитать путевую скорость на таком расстоянии, — ответил штурман.

— Мы должны положить бомбовой груз точно, куда нам приказано. Действовать наверняка. Буду пробиваться вниз, — предупредил Киреев.

Приглушив моторы, он начал планировать. Через несколько минут на высоте трех тысяч метров самолет вышел из облаков. Внизу на шоссе мелькали редкие огни автомобильных фар. Слева в лесу догорал костер.

«Куда лететь дальше?»

Посоветовавшись со штурманом, Николай Николаевич повел машину вперед. И сразу же увидел внизу контуры невысоких холмов.

«Какое-то селение», — подумал он и отдал приказ осветить местность.

Ярко горящие ракеты медленно спускались на маленьких парашютах. Теперь можно было ясно рассмотреть черепичные крыши домов.

Вдруг, словно повернули гигантский выключатель, загорелись сразу десятки прожекторов и тут же забили зенитки. Трассирующие пули расстреляли осветительные ракеты, но Николай Николаевич уже успел увидеть трубы завода. Это и была заданная цель — военный объект в предместье Берлина.

Лучи нескольких мощных прожекторов почти одновременно поймали самолет.

— Бросаю бомбы, — предупредил штурман.

Николай Николаевич тут же почувствовал, как вздрогнула машина. Тяжелый груз полетел на вражеский объект. Киреев сразу отвел свой воздушный корабль в сторону, но не ушел из этого района. Он приготовился наблюдать за результатами бомбежки с остальных самолетов. Внизу продолжались взрывы, разгорался пожар.

— Точно положили бомбы, — удовлетворенно сказал Киреев.

Через две — три минуты внизу раздался новый взрыв.

«Молодец, капитан Мартьянов!» — успел подумать Николай Николаевич.

В этот момент сильный удар потряс самолет. Правый средний мотор вышел из строя. В крыле появились искры. Николай Николаевич моментально выключил поврежденный дизель. Морозов схватил огнетушитель и скрылся в крыле.

— Ничего, мы и на трех моторах дойдем, — сказал вслух Николай Николаевич.

Дав полный газ, он резко рванул ручку на себя, и машина стремительно взмыла в облака.

Облегченный самолет продолжал набирать высоту. Киреев справился о самочувствии экипажа. Настроение у всех было бодрое. Тогда он приказал радисту связаться с другими самолетами.

Все отбомбились удачно, только некоторые получили неопасные пробоины.

«Скоро нашу радиограмму расшифруют в штабе». Мысли Киреева кружились вокруг боевых дел. Все остальное ушло куда-то далеко-далеко.

Часа через два, еще до линии фронта, закапризничал правый крайний мотор. Сначала он давал перебои, а потом неожиданно совсем остановился. Николай Николаевич еле-еле удержал накренившийся самолет — быстро выключил левые моторы, выровнял машину и начал планировать.