Но на утро третьего дня ему здорово повезло. Выйдя из своей мансарды, он направился по шумной Уэйр-стрит к извозчичьему трактиру, где, как оказалось, можно было за несколько пенсов получить завтрак, состоящий из бутерброда с колбасой и кофе, и вдруг в витрине большого магазина под названием «Бонанза-базар» увидел объявление: «Требуется пианист. Обращаться к управляющему г-ну Виктору Херрису».

Поколебавшись с минуту, Пол вошел. Это был один из тех универсальных магазинов, где продается все, начиная от хозяйственных товаров и предметов косметики и кончая нижним бельем и детскими игрушками, и все это горами навалено на прилавках, — словом, местный вариант магазина стандартных цен. Управляющий, мужчина лет тридцати, с завитыми волосами, любезный и деловитый, окинул Пола быстрым взглядом и повел его в тот отдел, где стояло пианино и лежало множество нот. На ходу пестрый галстук выбился из его двубортного, в полоску, пиджака и затрепался на ветру от электрических вентиляторов. Взяв наугад какие-то ноты, он поставил их на пианино и приказал:

— Играйте!

Пол сел и пробежал пальцами по клавишам. Он мог играть с листа даже трудные вещи, а этот популярный вальс был проще простого. Он сыграл его до конца, повторив с кое-какими собственными вариациями, затем взял другие ноты и сыграл еще несколько пьесок. Продавщицы за ближайшими прилавками прислушивались, а господин Херрис одобрительно отбивал такт по прилавку своим перстнем.

— Вы нам подходите. — Управляющий решительно кивнул. — Считайте себя принятым. Три фунта в неделю и холодный завтрак. Только не лодырничать, а не то выкину в два счета. И педалей не жалеть. Пусть люди слушают и покупают.

Он покровительственно улыбнулся Полу, блеснув золотыми зубами, хмуро глянул на продавщиц, недовольный тем, что они отвлеклись от дела, и ушел в другой отдел.

Пол играл весь день. Место это оказалось отнюдь не блестящим. Начал он бодро, но время шло, и мускулы его стали ныть от долгого сидения, а когда плохо проветриваемый магазин наполнялся покупателями и вокруг толпились люди, дыша ему в затылок, толкая под локоть, чуть не садясь на клавиши, то и вовсе стало тяжко. К тому же Пол пребывал в смятении: его терзали мысли об отце, наметки разных планов и проектов, необходимость принять какое-то решение.

Около часа дня Херрис торжественно отправился завтракать, а несколькими минутами позже девушка из кафетерия принесла Полу кофе и тарелочку с сандвичами. Обрадовавшись передышке, он встал, потянулся и с улыбкой спросил девушку, как ее зовут.

— Лена Андерсен, — коротко ответила она.

Ему хотелось бы перекинуться с ней словечком, но она тотчас ушла в другой конец магазина. В этом не было ничего нелюбезного, но Полу показалось, что держится она как-то неестественно, словно нарочно избегает общения с людьми, и, несмотря на одолевавшие его тревожные мысли, в нем проснулось любопытство. Поэтому когда она возвращалась через магазин в кафетерий, он почти инстинктивно проводил ее взглядом, прежде чем снова приняться за игру.

Ей было не больше двадцати лет, и она походила на скандинавку — высокая, светловолосая, длинноногая. Черты лица у нее правильные, и она была бы очень привлекательна, несмотря даже на узкий белый шрам, пересекавший щеку, если бы какое-то горе не проложило морщинок меж ее бровей. В минуты, когда она оставалась наедине со своими мыслями, на ее лице появлялось грустное, сосредоточенное и в то же время отсутствующее выражение. Несколько раз в течение этого дня взгляд Пола невольно обращался к ней. Он заметил, что форменная одежда ладно сидит на ней и сшита со вкусом. Хотя у нее, видно, были неплохие отношения с другими продавщицами, она не фамильярничала с ними и держалась вежливо, но холодно со всеми, кроме нескольких постоянных посетителей. Что она за человек? Пол решил испытать девушку и принялся изучать ее любопытным и явно дружелюбным взглядом, но она не ответила на его взгляд — опустила глаза и отвернулась.

Время тянулось бесконечно долго. Пол, закрыв глаза, барабанил по клавишам мелодию, которую успел выучить наизусть. Наконец пробило шесть часов, и он вздохнул с облегчением: рабочий день окончен. Чуть не бегом направился он в больницу и там не без труда добился разрешения пройти к Суону. Больному, видимо, стало хуже: настроение у него было мрачное, подавленное, говорить он был не склонен и, казалось, жалел, что так разоткровенничался в прошлый раз. Но, видя, что Пол терпеливо сидит у его кровати и нисколько его не торопит, Суон смягчился. Он повернул голову и не без жалости взглянул на молодого человека.

— Значит, вы опять пришли? — произнес он наконец.

— Да, — тихо ответил Пол.

— Я хочу предупредить вас… Если вы не отступитесь, вся ваша жизнь пойдет прахом, как пошла прахом моя… Но отступить вы уже не сможете.

— А я и не собираюсь отступать.

— Тогда что же вы намерены делать?

— Мне подумалось, что если бы я отстукал на машинке заявление, а вы бы его подписали, я мог бы обратиться в соответствующие инстанции.

Суон не мог смеяться, но легкая ироническая усмешка все же тронула его бледные губы.

— В инстанции? В полицию то есть? Но им уже все известно, и они ничего не намерены менять. Или к человеку, который выступал тогда в роли обвинителя, — сэру Мэтью Спротту? На основании личного знакомства с этим джентльменом я не советовал бы вам вступать с ним в какие бы то ни было отношения. — Суон умолк, борясь с долгим приступом кашля. — Нет. Один только министр внутренних дел имеет право поставить вопрос об этом в парламенте, но вы не подойдете к нему и на милю с теми доказательствами, какими сейчас располагаете. Предсмертный бред — ведь они так это назовут — бывшего полисмена, да еще вышедшего из доверия. Разве это может иметь какое-либо значение! Вас просто засмеют.

— Но ведь вы же считаете моего отца невиновным.

— Я знаю, что он невиновен, — грубовато перебил его Суон. — В своей заключительной речи судья назвал убийство Спэрлинг жестоким, гнусным, чудовищным преступлением, заслуживающим высшей меры наказания. А Мэфри ее не получил. Спрашивается, почему? Возможно, потому, что судьи не были так уж уверены в виновности осужденного человека и по доброте сердечной не вздернули его, а приговорили к медленной смерти — пожизненному заключению в Каменной Степи.

Пол сидел молча, глубоко подавленный услышанным, пока больной с мучительным трудом переводил дыхание.

— Нет, — вдруг сказал Суон совсем другим, деловым тоном. — Есть только одна возможность заставить их пересмотреть дело. Вы должны найти настоящего убийцу.

Это было настолько неожиданно, что Пол почувствовал, как по коже у него пробежал мороз. До сих пор он думал лишь о том, чтобы доказать невиновность отца, мысль о настоящем убийце ему и в голову не приходила.

— Рокка? — после долгого молчания осмелился сказать Пол. — Да?

Суон презрительно покачал головой.

— Он тут совершенно ни при чем — у него бы духу не хватило. Ему только хотелось спасти свою шкуру. Кстати, о шкуре. — Губы больного искривила гримаса. — Я вспомнил про кошелек, который был найден возле трупа. Хотите верьте, хотите нет, но этот неизвестно кому принадлежащий кошелек был сделан из самой тонкой на свете кожи — человеческой, только покрашенной.

С минуту в комнате царила полная тишина.

— Так что видите, — заключил Суон все с той же едкой иронией, — вам надо только найти субъекта, достаточно извращенного, чтобы иметь подобную штуку, увязать его облик и поведение с фактами, которые сейчас приписываются другим, и перед вами — убийца. — Снова ироническая гримаса пробежала по его лицу. — Через пятнадцать лет… Это будет не очень трудно.

— Не говорите так! — вырвалось у Пола. — Ради Бога, не говорите… Мне нужна ваша помощь… Любая, какую вы только сможете мне оказать.

На лице Суона появилось новое выражение, и он чуть ли не с отчаянием взглянул на Пола.

— Ну что ж, раз вы решили не отступать… Я расскажу вам подробнее о двух главных свидетелях, которые опознали не того человека — об Эдварде Коллинзе и Луизе Бэрт.