Только мы свернули к пустырю, смотрим: по шоссе навстречу нам катят два красных автобуса.

Поравнялись с нами, головная машина протяжно заскрипела тормозами.

— Эй, хлопчики! — крикнул шофер, высунувшись из кабины. — Где у вас расположен храм искусства?

— Вам музыкальную школу? — воскликнули мы в один голос. — Она рядом, за углом!

Автобусы свернули к «Площадке встреч». Мы бросились следом.

Вскоре на «Площадке» послышался шум и крик: это музыканты штурмом брали автобусы. Замелькали футляры, нотные папки, скамейки, скамеечки и еще какие-то незнакомые нам предметы.

Громко суетилась высокая женщина, которую все называли Татьяной Васильевной.

Она сердилась и покрикивала:

— Скорее, скорее, не копайтесь, ребятки! До концерта осталось не больше часа, а нам еще надо акустику попробовать.

Женька, не мигая, смотрел на всю эту кутерьму.

Я не знаю, о чем думал мой друг, но мне определенно хотелось быть сейчас среди тех, кто лез в автобус.

Неожиданно я увидел стекольщика дядю Степу. Он осторожно втаскивал в автобус многострунную диковину, которую я недавно видел в окно.

Резная колонка и лебединая шея инструмента золотом сверкали в лучах солнца.

— Это арфа, — сказал Женька. — Я такую видел по телевизору.

Мне вдруг показалось, что я в театре и передо мной развертывается действие незнакомой сказки…

Вообще у меня понятие «концерт» связано с каким-то праздничным ощущением. Мама иногда водила меня на свои любимые концерты. Разговоров потом об этом хватало на целую неделю, а то и на две. Мама слушала музыку затаив дыхание. У нее розовели щеки, глаза делались мечтательными, и она становилась такая красивая, что мне порою казалось, что это не моя мама. На всякий случай я прижимался к ее плечу, моментально успокаивался и частенько, пригревшись, засыпал. И мне было так хорошо, что меня не будили даже аплодисменты.

Словом, концерт — это праздник. А сегодня просто понедельник — самый что ни на есть будничный день. По двору бродит комендант Уточкин и ищет, к чему бы придраться. Водопроводчики роют яму. Папа на работе, мама сидит за диссертацией. А тут — веселая суета, красные автобусы, золотая арфа, парадная форма.

— Вот люди, — сказал я. — Акустику какую-то едут пробовать…

Вдруг Женька толкнул меня в бок.

— Гляди!

Возле автобуса среди остальных ребят толкался Кузя-барабанщик с неизменными палочками в руках.

— Ну, сейчас мы зададим ему жару! — произнес Женька, потирая руки.

— Может, когда-нибудь потом? — неуверенно спросил я.

— Нет, дудки! — решительно ответил Женька. — Именно сейчас мы ему покажем, где раки зимуют!

Я невольно попятился назад.

— Слушай, Женька, только я тебе не помощник… Тебе-то хорошо, тебе всегда везет. А меня… а меня опять притянут к ответу… Нет уж…

Я говорил Женьке о том, что не хочу страдать из-за него, совсем забыв, что Женька собирается отомстить за обиду, нанесенную всем, в том числе и мне. Я говорил своему другу, что я не козел отпущения, хватит с меня всяких неприятностей. На что Женька ответил, что я не козел, а трусливый барашек. И он съездит мне по шее, если я не перестану ныть и действовать ему на нервы.

Я понял: Женька не отступит. Он сейчас напоминал охотника, который совсем недавно любовался красотой леса и вдруг увидел зайца. И все для него пропало — и лес, и красота. Остался лишь заяц, которого нельзя упустить.

Но Кузя не был зайцем. И к тому же мы находились не в лесу, а в новом микрорайоне.

Женька остановил какого-то мальчугана. Тот шагал в сторону школы.

— Слушай, — сказал ему Женька. — Позови сюда во-о-он того, с барабанными палочками.

— Куда позвать?

— Сюда. Скажи: тебя, мол, брат спрашивает. На минутку. А я побуду здесь.

Пока мальчуган шел на «Площадку встреч» звать Кузю, мы с Женькой чуть не поссорились.

— Ну, давай уходи. Чего ты ждешь? — сказал он мне.

— Нет, Жень, я никуда не пойду. Я тоже буду драться.

— Тоже мне боец нашелся! Толку от тебя…

В общем, Женька был прав. Толку от меня было мало. Я не люблю драться, а если говорить начистоту, то просто не умею. Но ведь стыдно оставлять товарища!

— Знаешь, — сказал я Женьке, — я отойду в сторонку. А если понадобится, в один миг примчусь. Договорились?

— Ладно, — не глядя на меня, согласился Женька.

И вот я вижу, как мальчуган, показывая на угол, что-то говорит Кузе. Тот, пожав плечами, сначала топчется на месте, а потом медленно и нерешительно направляется к Женьке, которого, конечно, не видит.

Не успел Кузя зайти за угол дома, как Женька ринулся ему наперерез и дал подножку. Кузя выронил из рук барабанные палочки и едва не растянулся на асфальте. А Женька, пользуясь замешательством противника, в один миг повалил его на землю.

Тут уж я выскочил из своего укрытия, снял очки, зажал их в правом кулаке и принялся бегать вокруг дерущихся. Я скакал возле них и все никак не мог выбрать подходящий момент, чтобы треснуть Кузю.

Наконец я изловчился и что было сил стукнул. Но тут же услышал сердитый Женькин возглас:

— Меня-то чего бьешь?

Мой удар оказался поворотным моментом в драке. Кузя рванулся, вскочил на ноги и завопил на всю улицу:

— Татьяна Васильевна-а-а!

Женька успел дать ему хорошего пинка. И для верности съездил разочек по башке.

После этого мы, подобрав Кузины барабанные палочки, спрятались в ближайшем подъезде.

— Ловко ты его! — виновато сказал я, помогая Женьке отряхнуться. — А тебе почти и не влетело. Вот только маленькая царапина на лбу.

— Твоя работа, — недовольно сказал Женька. — Не умеешь драться — не лезь…

Мимо нас проплыли красные автобусы. В окне одного из них мелькнула заплаканная физиономия Кузи-барабанщика с огромным синяком под глазом…

ЖЕНЬКА СПАСАЕТ ОТВЕТСТВЕННЫЙ КОНЦЕРТ

Как только исчезли автобусы, со стороны соседнего дома показался мальчишка. Он стремительно бежал к музыкальной школе. На нем парусом раздувалась белая шелковая рубашка.

Мальчишка дважды обежал «Площадку встреч».

— Уехали? — воскликнул он, не обращая на нас внимания. — Уехали без меня?

«Опоздал на автобус», — посочувствовал я. В руках у мальчишки был скрипичный футляр. Он опустил его на землю, уселся рядом и уткнул лицо в ладони. Нам стало как-то не по себе.

Женька склонился к футляру, на котором белела узкая наклейка с именем владельца: «Петя Люлькин».

А Петя Люлькин вдруг поднялся и, ни слова не говоря, поплелся прочь.

Мы бросились вдогонку.

— Может быть, обойдутся без тебя? — спросил Женька. — Чего ты переживаешь!

— Это невозможно. Мы — квартет. Я играю первую скрипку.

— Неужели такой важный концерт?

— В Кремлевском театре…

— В Кремлевском? — переспросил Женька. — Наверное, ответственный?

Мы с невольным уважением посмотрели на Петю. Шутка ли сказать: ответственный концерт из-за него проваливается!

Сейчас что-нибудь придумаю, — сказал Женька.

— Что ты можешь придумать? — произнес Петя. В голосе его была полная безнадежность. — Я и дороги туда не знаю…

Может быть, Петя Люлькин был хорошим скрипачом. Может быть, он был даже очень хорошим скрипачом. Но он не знал нашего Женьку. Он не знал, что стоит тому на минуту прищурить глаза, а там уже и беспокоиться нечего.

Женька на самом деле прищурил глаза, поднял подбородок кверху и затем посмотрел на нас, словно факир перед сотворением чуда. Было ясно, что он придумал, по меньшей мере, десять способов спасения концерта, а сейчас выбирает из них самый подходящий.

— Айда на трассу! — наконец воскликнул он. Мы побежали на улицу.

Женька бросился к стоянке такси.

Машин было много. Шоферы собрались у головной и о чем-то оживленно спорили.

— Выручайте! — крикнул им Женька. — Ответственный концерт проваливается!

Он в двух словах объяснил, в чем дело. Самый молодой шофер в черной кожанке весело оскалил зубы.