Двое лежали на скальном возвышении и рассматривали железную дорогу, прикидывая, что делать дальше. Каждые три-четыре часа проползали гусеницы товарных поездов. Они состояли сплошь из платформ, груженных лесом или прокатом, и одной крытой решетчатой, в которой сидели люди, вероятно, сопровождение. Составы тащились на паровой тяге. Дизеля, видимо, полагались только катерам, джипам и грузовикам. Даже окутавшись голографической иллюзией, попасть в вагон и спрятаться так, что никто не заметит до ущелий Сансья, абсолютно нереально.

Опустилась темнота. Вспомнив опыт путешествия на барже, десантники и тут решили выгрызть норы в дереве. Опустившись на платформу с пиломатериалами, до рассвета выломали нишу объемом около двух кубометров. Отсидев в ней день практически не шевелясь, ночью выбрались на доски.

Поезд неторопливо тащился мимо невысоких отрогов гор. Угольный дым смешивался с запахами провинциальной осени.

Перекусив продуктами, конфискованными на катере, безбилетные «зайцы» забились в нору. Таясь днем и вылезая ночью, без приключений доехали до Трех ущелий. Олег усвоил, чем длиннее и безмятежнее пауза, тем жарче будет дальше.

Компы высчитали, что до места, куда доставили первого жука на антиграве, десять километров. Не желая объясняться по поводу порчи досок, пассажиры скользнули меж сцепки на шпалы и пропустили последние вагоны над головой. Пробираясь по скалам и зеленке, к полудню вышли к плотине ГЭС и, срочно перебудив в Европе мирно дрыхнущих коллег, передали изображение.

— Господа, если мы за сорок лет продвинемся настолько, вундерваффе у нас в кармане, — первым откликнулся Голдберг.

— Или заберем у китайцев, — мрачно пошутил Родригес. — Если отдадут.

Олег молчал. У него не было слов для описания увиденного. Подходили только матерные, восторг вперемешку с завистью.

Исполинская дамба плотины обуздала могучую Янцзы. Уровень воды еще должен был подняться на пару метров, затопив кусок речной долины. Но не это ошарашило двух шпионов, поднявших общую тревогу.

Все пространство по берегам, насколько хватало глаз, на многие километры было сплошной стройкой и промышленной зоной. За ней шли бесконечные жилые кварталы. В небе кружил вертолет.

— Семнадцатый век, ребята, — вздохнул Олег. — В Америке жгут свечи, в Европе — ведьм, и не все верят, что земля круглая. Беня, ты говорил мне, что я военный. Мое дело доложить обстановку, получить приказ и выполнить. Доклад получил — командуй. Могу разнести на хрен часть плотины, если рухнет — внизу все смоет до Тихого океана. Могу перебить здешних боссов. Но снести город не получится, нужен хотя бы атмосферный штурмовик.

— Ждать и наблюдать. Решение должен принимать Тибет или даже Совет Земли. Они в двести один раз медлительнее.

— Понятно. Только если наши новые друзья сопоставят брошенную баржу, сгоревший катер и нору в досках, даже самые тупые поймут, что к ним кто-то проник. Если нас найдут и прижмут, извини, по уставу десантник обязан действовать по обстановке, даже если ту обстановку придется сильно испортить.

40. ЗЕМЛЯ-2. 19.09.1670–27.09.1670. ТРИПОЛИ

В заливе Габес на юге Туниса бросили якоря у западной оконечности острова Джерба. Эскадра уменьшилась, но не от боевых потерь. Матросы переходили на захваченные суда, пока на собственных не осталось лишь минимально допустимое количество людей. Трюмы заполнились товаром. «Энола Гей» ушла сопровождать парусники до северо-восточной оконечности Туниса и встречать разгрузившиеся корабли. За время похода количество захваченных или уничтоженных османских судов разного тоннажа приблизилось к трем сотням. Судоходство вдоль берегов страны практически парализовано, ущерб огромен, но на очереди Триполи.

В ожидании «Энолы» и транспортов килевали корпуса, очищая от наростов, делали мелкий ремонт, отдыхали. Голландцы в своих лучших традициях сделали рейд по рыбацким деревушкам острова, согнали мужчин покрепче да женщин помоложе. Предлагали адмиралу угоститься девочкой, но Мохаммед брезгливо отказался. Кончится поход, и он начнет устраивать личную жизнь в Париже. Насилие над бедной и грязной берберкой его никак не привлекло.

Наконец, получив сообщение с вернувшихся кораблей, обошли остров с юга и объединили эскадру. Перегрузили на «Миссури» уголь и снаряды. Отсюда до Триполи рукой подать.

В этом порту Мохаммед решил изменить тактику. Подавив артиллерию двух фортов, «Миссури» и «Энола Гей» открыли пулеметный огонь по берегу, где видели следы погрузки-разгрузки судов. Затем в шлюпку посадили одного из захваченных голландцами невольников, вручили ему большой лист бумаги с текстом ультиматума и отправили на берег к подножию одного из полуразрушенных фортов.

Шлюпка с импровизированным гюйсштоком на носу и белым парламентерским полотнищем подгребла к мелководью, там высадила посланца, который, размахивая свитком, побрел к берегу, поминутно озираясь в боязни получить в спину порцию свинца. Короткий текст ультиматума гласил, что если бей не хочет, чтобы Триполи повторил судьбу Туниса и Алжира, нужно договариваться об условиях. Время прибытия в порт — в пределах часа. После этого короткий демонстрационный расстрел, снова час, потом порт и город превращаются в руины.

Всё замерло. Жаркое, но уже не такое обжигающее сентябрьское солнце разогревало стальные палубы пароходов. Открыли люки, Мохаммед в бинокль разглядывал притихшее побережье. Он знал, что срок в один час нереален. Хотя бей — выходец из янычар и воин, нужно время, чтобы получить и осмыслить письмо, посоветоваться с подельниками, влезть в парадный халат и прибыть в порт. Часа явно мало. Поднялся маленький беспилотник. На одной из улочек — процессия, спешащая в порт. Не успевают. Придется сдержать угрозу. В сторону от предполагаемого янычарского маршрута унесся пяток снарядов главного калибра и десяток пятидесятимиллиметровых. Кусок припортовых складов смахнуло как метлой, среди малых одномачтовых судов начался нешуточный пожар.

Османы остановились в нерешительности. Но публичность — великая вещь. Хоть грамотных мало, по пути к бею содержание послания стало известно многим. Струсить и дать расстрелять город — значит, потерять власть, а с ней и жизнь.

Сгрудились у уреза воды. До шлюпки метров двадцать, один из самых пестро одетых носителей чалмы подобрал полы расшитого халата и пошлепал по воде, смешно поднимая ноги в остроносых сапожках. Его втянули в шлюпку, несколько ударов веслами, и шлюпка подошла к борту «Энолы».

— Ты — бей?

— Нет, господин. Я — верховный евнух повелителя. Он ждет на берегу.

— Передай ему, что не верю османским собакам ни на грош. В Алжире мой посланник сошел на берег, ему отрубили голову. Пришлось снести это логово шакалов. У твоего бея осталось полчаса. Да, передай ему, если дернет бежать, клянусь бородой пророка, перебью всех, кто толпится у воды, не дам захоронить до захода солнца, а потом остатки скормлю свинье. Хорошо меня понял, шайтаново отродье?

Отпущенный незадачливый посол в мокрых шароварах вернулся на берег, начал что-то эмоционально объяснять, махал руками, потом упал на колени и продолжал уговаривать тучного господина. Начальственного вида янычар гневался, угрожал, сыпал приказами, которые никто не бежал исполнять, и в итоге поплелся к шлюпке. Стараясь держаться достойно, он не засучил халат, и дорогая расшитая ткань волочилась по мусору и водорослям.

— Мои требования. Первое — десять тысяч европейских невольников не старше двадцати пяти лет. Второе — корабли для их отправки в Европу. Третье — двести килограммов золота в любом виде. Даю тебе время на все — четыре часа.

— Но, господин…

— Я не закончил. Передашь султану, что пока он не издаст указ о смертной казни за пиратство в отношении европейцев и не пришлет посольство в Париж по поводу компенсации многолетнего разбоя, я пройду вдоль всего побережья до Дарданелл, сжигая все города и захватывая все корабли. Потом спалю столицу.