– Не без вмешательства в работу заклинателей Слайва, – тихо сказал Арарис.

– Я не понимаю, – сказала Китаи.

– Они заклинатели фурий воды, Китаи, – пояснил Эрен, с койки над Тави. Тави услышал шелест бумаги, когда молодой курсор перевернул страницу в своей книге. – Они необходимы на любом морском корабле, чтобы помешать левиафанам ощутить нас.

– Левиафаны, – сказала Китаи. – Как те, что пожирали отходы и канимов в Элинархе?

– Те были только сорок или пятьдесят футов в длину, – сказал Эрен. – Детёныши, так сказать. Взрослый левиафан, даже довольно маленький, разбил бы этот корабль в щепки.

– Зачем ему делать такое? – спросила Китаи.

– Они защищают территорию, – ответил курсор. – Они нападут на любое судно, вошедшее в воды, которые они считают собственностью.

– И эти заклинатели могут помешать этому?

– Они мешают левиафанам заметить судно, – сказал Эрен.- Конечно, если разыграется хороший шторм, иногда левиафаны находят корабль.

После задумчивой паузы, он добавил:

– Мореходство – это опасное занятие.

Китаи зарычала.

– Тогда почему бы нам не пристать к берегу, где вода слишком мелкая для приближения этих зверей, чтобы позволить леди попытаться его исцелить?

– Нет, – Тави удалось рявкнуть. – Нет времени… чтобы тратить его… из-за моего изнеженного желу…- Он замолчал, прежде чем успел закончить слово, и снова согнулся.

Китаи поддерживала его, пока его рвало, потом приложила фляжку с водой к его губам. Тави пил, хотя это казалось бессмысленным.

Вода едва успевала попасть в желудок, прежде чем его покинуть. Мышцы на его животе горели от постоянного напряжения и ныли от боли.

Тави взглянул вверх, чтобы найти мать, смотрящую на него, с нежностью и озабоченным выражением на лице.

– Возможно, ты не должен говорить здесь таких вещей, – сказала она.

– Пока мы не повышаем голоса, это не должно быть проблемой, стедгольдер, – сказал Эрен. – Мы уже в открытом море. Солёные брызги делают невозможным призывание фурий воздуха. Всем, кто хочет подслушивать, придётся это сделать физически.

– Он прав, – тихим голосом сказал Арарис. – И не обращай внимания на чувство юмора Демоса, Исана. До тех пор, пока у нас есть немного воды, чтобы поить капитана, с ним всё будет хорошо. Он в конце концов привыкнет к морю.

Китаи издала неодобрительный звук, но не очень агрессивный. Ее манеры стали более изысканны за время ее прибывания в Алере, подумалось Тави, но ее длительная усталость, вызванная излечением ее руки с помощью фурий, плюс ее забота о нем, давили на нее все больше и больше.

– Когда? – Так же тихо спросила Исана. – Мы в море уже четыре дня. Сколько еще нужно времени?

– Столько, сколько будет нужно, – произнес Арарис терпеливо.

Тави слышал, как сингуляр поднялся и направился к двери каюты. Он остановился, чтобы обнадеживающе сжать плечо Китаи. Когда Тави открыл глаза, чтобы взглянуть на него, Арарис ответил ему одной из своих редких улыбок.

– Как бы то ни было, я знал еще одного человека, который был настолько же плохим моряком.

Тави почувствовал, как его рот дернулся, пытаясь изобразить, что-то вроде улыбки.

– Я пойду посплю, – проговорил Арарис, – Побуду около него ночью.

Китаи сердито подняла взгляд на сингуляра, как будто бы хотела возразить, но не стала. Тави предположил, что, после четырех бессонных ночей, мешки под глазами наконец-то перевесили ее гордость.

Тави провел остаток дня, борясь со своим бунтующим желудком и размышляя о прелестях скоротечного суицида. Он дрейфовал между сном и приступами острой тошноты. К тому времени, как лучи дневного света стали исчезать, Китаи лежала, свернувшись калачиком в нижней части своей койки, и крепко спала.

Как только наступила ночь, Тави, с помощью Арариса, шатаясь вышел на палубу. Большая часть экипажа после захода солнца разошлась по своим койкам и гамакам, и лишь немногие остались на палубе.

Тави растянулся у основания грот-мачты, где, как он надеялся, качка будет меньше чувствоваться. Он смотрел, как звезды начали появляться на чистом, ясном ночном небе, и в первый раз за много дней по-настоящему заснул.

Когда он проснулся, первое, что он заметил, была небольшая, но постоянно растущая боль в желудке от голода.

Ночь стала приятно прохладной, хотя и не менее ясной, и, когда он сел, он был почти ошеломлён поразительным отсутствием дезориентации. От прежней тошноты осталось лишь слабое эхо. Он медленно встал и потянулся.

– Попробуй сосредоточиться на звездах, или на горизонте, – произнес мягкий голос у борта корабля. – Иногда это помогает.

Тави прошёлся по палубе и остановился возле леера, рядом с Арарисом. Сингуляр смотрел на воду, направив взгляд вдаль, и Тави был готов долго стоять рядом с ним, молча.

Волны бились о корабль с постоянным глухим рокотом, а позади них в кильватере оставался светящийся след. Тави повернулся лицом к ветру, стараясь не обращать внимания на ноющие мышцы живота, и наслаждался тем, что морская болезнь прошла.

Арарис нарушил молчание.

– Ты уже поговорил с ней?

– Не совсем, – ответил Тави. – Ещё не время.

– Она любит тебя. Очень сильно.

– Я знаю, – тихо сказал Тави. – Но…

– Но от этого не легче, – добавил Арарис.

Тави кивнул.

– Ты понимаешь почему мы делали то, что делали?

Он снова кивнул.

– От этого тоже не очень-то легче.

Арарис посмотрел на воду. Затем оттолкнулся от перил и бесшумно ушел. Вернувшись, он предложил Тави что-то плоское и прямоугольное, очень похожее на сухой хлеб.

– Корабельные крекеры, – сказал он. – Хорошо для скисшего желудка.

Тави благодарно кивнул и откусил кусочек хлеба.

Он был мягче щебня, однако с небольшим трудом он смог разжевать его до нескольких кусков и они смягчились во рту пока он жевал. На вкус немного черство, но живот стал чувствовать себя стабильнее после нескольких кусков.

Прожевав, Тави спросил.

– Каким он был?

Арарис повернулся к нему в темноте.

Тави не мог видеть выражение его лица, только блеск глаз. Арарис посмотрел на него некоторое время, а затем повернулся к морю.

– Высокомерным, – сказал он, наконец. – Нетерпеливым. Вспыльчивым.

Его зубы блеснули.

– А также сочувствующим. Умным. Щедрым. Бесстрашным.

Арарис вздохнул.

– Слишком много "также".

Тави молчал, ожидая.

– Септимус никогда не довольствовался вещами, какими они были. Куда бы он ни пришел, он старался сделать место лучше, чем оно было. Когда он видел несправедливость, он старался исправить её. Найдя жертв, он предлагал им помощь, либо мстил за них. Вцепившись зубами в спор, он выигрывал его или умирал. Я ни разу не видел, как он грубил ребенку, или пнул собаку, или надевал шпоры на сапоги, когда ездил верхом.

Когда он сражался, это было как гроза, идущая на войну, и я никогда не видел никого, лучше него владеющего клинком. Мы бы пали на копья сердцами – мы, его сингуляры. Мы все верили, что он станет великим Первым Лордом. Таким же великим, как и настоящий Гай Прайм. Он был первым из Граждан, голосовавших за отмену рабства, ты знал?

Тави покачал головой.

– Нет.

– У него была привычка делать союзниками своих врагов, – сказал Арарис. – Ты бы видел его драки с Антиллусом Рокусом в академии – но они стали друзьями. У него была… своего рода харизма. Он мог угрожать человеку, не принижая его гордости. Если бы он был жив, он бы…

Арарис смолк на мгновение. Он прочистил горло и сказал.

– Всё было бы иначе.

– Если бы, – сказал Тави. Слово несло намного больше чем должно было – горечи, тоски, печали.

Арарис взглянул на океан.

– И он любил твою маму больше, чем воздух и свет. Он пошел против воли отца, женившись на ней. У Гая были иные планы в отношении того, кто был бы для него подходящей женой.

– Как… – Тави прочистил горло. – Как ты думаешь, он был бы… хорошим отцом?

– Он бы любил тебя, – сразу же сказал Арарс. Он нахмурился. – Но…