— Мэри Рэмсботэм воистину потрясающая женщина! — воскликнул Гриндли-младший, издатель журнала «Хорошее настроение». — Прямо-таки удивительно, почему до сих пор ни один мужчина не додумался на ней жениться.

— О, эти мужчины! — вскричала мисс Фоссет. — Вам бы только безмозглое создание с хорошеньким личиком!

— Разве эти качества всегда совпадают? — со смехом спросила миссис Гриндли-младшая, урожденная Гельвеция Эпплярд.

— Исключения подчеркивают правило, — отозвалась мисс Фоссет.

— Изумительное высказывание, — с улыбкой заметила миссис Гриндли-младшая. — Иногда меня изумляет, как можно говорить, не имея представления о том, что говоришь!

— Толшно пыть, щелофек, который влюпился ф нашу драшайшую Мэри, — задумчиво произнес доктор Смит, — лищность фоистину неопыкнофенная.

— Послушать вас, можно подумать, что она прямо-таки чудище... то есть, чудовище, — поправилась мисс Фоссет, кинув беглый взгляд на Малыша. — Я не вижу мужчины, который был бы достоин ее.

— Я хощу скасать, — пояснил доктор, — што он толшен пыть щелофек фытающийся... в смысле ума. Мущина, тостойный фнимания тостойнейшей ис шенщин.

— Скорее, он достоин внимания какой-нибудь хористки, — вставила мисс Фоссет.

— Будем надеяться на лучшее, — сказал Питер примиряюще. — Никогда не поверю, что такая умная, даровитая женщина, как Мэри Рэмсботэм, даст себя провести.

— Мой опыт подсказывает, — сказала мисс Фоссет, — что в подобных делах дают себя провести именно умные люди.

К несчастью, мисс Фоссет оказалась права. Недели через две, когда богемный кружок был впервые представлен жениху мисс Рэмсботэм, первым побуждением кружка было воскликнуть: «Боже правый! Неужто на такое можно было...» Однако, увидев преображенное лицо и дрожащие руки мисс Рэмсботэм, богемное окружение, вовремя спохватившись, вместо этого пробормотало: «Ах, как приятно познакомиться!» — и деревянным тоном выразило свои поздравления. Реджинальд Питерс оказался смазливым, на удивление глупого вида молодым субъектом лет двадцати с небольшим, с курчавыми волосами и безвольным подбородком. Однако мисс Рэмсботэм он явно представлялся молодым Аполлоном. Впервые они повстречались на одном из множества модных в те годы политических диспутов, посещение которых мисс Рэмсботэм считала полезным для сбора журналистического «материала». Питерсу меньше чем за три месяца удалось превратить мисс Рэмсботэм, некогда обладательницу ярко выраженных радикальных взглядов, в ярую сторонницу джентльменской партии. Она буквально упивалась его маловыразительными, бесцветными политическими взглядами, над которыми совсем недавно лишь весело бы посмеялась, и ее открытое лицо излучало полное восхищение. Во всем, что не касалось ее жениха, в вопросах — а их оказалось не так уж мало, — в которых он либо не разбирался, либо как-то не участвовал, мисс Рэмсботэм сохраняла свойственный ей здравый смысл и остроумие. Однако в его присутствии она почти не раскрывала рта, заглядывая ему в несколько водянистого вида глаза с благодарным видом ученицы, черпающей мудрость в речах учителя.

Это нелепое обожание снизу вверх, чрезмерно раздражавшее ее друзей, которое даже предмету ее любви, обладай он хотя бы толикой ума, показалось бы смешным, очевидно, доставляло мисс Рэмсботэм истинное наслаждение. По натуре эгоистичный и капризный субъект, Питерс, пользуясь услугами блестящей светской особы, извлек для себя немалую практическую пользу. Мисс Рэмсботэм, которая была знакома с множеством интересных лиц в Лондоне, доставляло упоительное удовольствие представлять своего жениха повсюду. Ее друзья снисходили к нему только ради нее; чтобы угодить ей, общались с ним, старались принять в свой круг, тщательно скрывая свою неприязнь. Свободный доступ во все увеселительные места помог Питерсу сберечь его скудные средства. Интуиции у Питерса хватало, чтобы понимать: ему, занимавшему должность судебного адвоката, связи мисс Рэмсботэм могут оказаться весьма полезными. Она нахваливала его перед известными адвокатами, водила на чаепития к судейским женам, весьма заинтересовавшимся его личностью. В ответ Питерс прощал мисс Рэмсботэм ее многие недостатки, всякий раз напоминая ей об этом. Благодарность мисс Рэмсботэм не знала границ.

— Ах, как бы мне хотелось быть помоложе и попривлекательней! — со вздохом говорила она своей закадычной приятельнице. — По мне бы, я и так неплоха; я к себе привыкла. Но Реджи так тяжело от этого. Я точно это знаю, хотя он никогда открыто об этом не говорит.

— Пусть только попробует, мерзавец! — отвечала Сьюзен Фоссет, которая после тщетных попыток в течение месяца смириться с этим молодцом, заявила в конце концов, что постарается лишь скрыть свое крайнее неприятие и на большее не способна. — Кстати, мне непонятно, к чему вообще все эти разговоры. Ведь ты же не говоришь ему, что ты молодая и красивая, верно?

— Моя дорогая, я всегда говорила ему только правду, — отвечала мисс Рэмсботэм. — Я не собираюсь этим кичиться, мне казалось, что так лучше. Видишь ли, к несчастью, я выгляжу на свой возраст. Большинство мужчин этот факт восприняли бы иначе. Ты представить себе не можешь, какой он чудесный. Он уверил меня, что, обручаясь со мной, он все прекрасно видел и потому нет нужды сосредотачиваться на неприятном. Это такое чудо, что он увлекся мной, — он, у ног которого может оказаться половина женщин Лондона.

— Полагаю, что для них он в самый раз, — согласилась Сьюзен Фоссет. — Но уверена ли ты, что он любит тебя?

— Дорогая моя, — отвечала мисс Рэмсботэм, — вспомни высказывание Ларошфуко. «Один любит, другой соглашается быть любимым». Мне уже довольно того, что он позволяет себя любить. Это больше, чем я имею право ожидать.

— Да ты просто дура! — открыто провозгласила закадычная подруга.

— Я знаю, — согласилась мисс Рэмсботэм, — но я никогда не знала, что быть дурой так восхитительно!

День ото дня богемное окружение дивилось и негодовало все более и более. Юный Питерс оказался даже не джентльменом. Проявлять знаки внимания он полностью предоставил ей. Именно мисс Рэмсботэм помогала Питерсу надеть пальто и лишь после этого сама накидывала свой плащ; она таскала всякие свертки, она вслед за ним входила в ресторан и выходила оттуда. Лишь заметив, что за ними кто-то наблюдает, Питерс предпринимал попытку принять на себя ритуал мужской опеки. Он грубил ей, препирался с ней при людях, открыто ею пренебрегал. Богема кипела бессильной злобой, однако вынуждена была признать: что касалось самой мисс Рэмсботэм, такого счастья, какое доставил ей этот Питерс, всеми усилиями своего содружества богемное окружение доставить ей не смогло. В глазах ее появился мягкий свет, и они тотчас наполнились необыкновенной глубиной и выразительностью. Энергия, которая так и била в этой женщине ключом, теперь пробуждалась в ней волнами, и обычно пылавшие щеки то розовели, то бледнели. Любовь вдохнула жизнь в ее густые темные волосы, и они обрели загадочность, полутона.

Эта женщина молодела на глазах. Она посвежела. В ней стало явным спавшее до поры томление естества; в ней проснулась женственность. Голос обрел новые звучания, выдавая скрытые возможности натуры. Богемное окружение поздравило себя с тем, что, в конце концов, все это дело может возыметь неплохой результат.

Но тут обожаемый Питерс все испортил, полностью проявив свою натуру и, вопреки всем светским условностям, влюбившись сам и по-настоящему в юную продавщицу кондитерской. И лучшее, что он смог придумать в данных обстоятельствах, — это рассказать все мисс Рэмсботэм, предоставив ей самой решать, как теперь быть.

Мисс Рэмсботэм повела себя так, как предсказал бы всякий, кто ее хорошо знал. Возможно, в тиши своей маленькой и славной четырехкомнатной квартирки, что располагалась над ателье в доме по Мэрилбоун-Роуд, отослав на выходной свою строгую и важную служанку, мисс Рэмсботэм и пролила кое-какие слезы. Но даже если и так, их на лице ее не осталось и следа, дабы не омрачать благоденствие мистера Питерса. Мисс Рэмсботэм лишь поблагодарила его за откровенность и, приняв на себя толику боли, избавила их обоих от осложнений в будущем. Что было вполне понятно: ведь она знала, что по-настоящему он никогда не любил ее. Мисс Рэмсботэм считала Питерса мужчиной, который никогда не полюбит в общепринятом значении этого слова, — при этом мисс Рэмсботэм не добавляла, что сам Питерс этого мнения не разделяет, — и раз так, раз он просто позволяет себя любить, значит, они вместе будут счастливы. Но случилось иначе — что ж, хорошо, что ясность к нему пришла достаточно рано. Итак, готов ли он принять ее совет?