Таким образом, в свое время Клементина отправилась к тете Иоанне в сопровождении только своей девушки.

Новая девушка мисс Готекис была совершенным сокровищем. «Чистая, здоровая девушка», — говорил о ней подрядчик Готекис, который хорошо относился к низшим классам, — «знает свое место и умна. Дорожи этой девушкой, Клементина».

— Заметили ли вы, что она достаточно умна? — задала вопрос мать Готекис. — Совершенно достаточно для порядочной женщины.

— Я сама очень люблю эту девушку, — заметила мать Клементины, — ей можно довериться, и она ведет себя вполне хорошо.

Эти похвалы достигли даже слуха графини, которая в это время жестоко терпела от тирании пожилой фрейлины.

— Я должна сама повидать это «сокровище», — подумала графиня про себя, — надоели уж мне эти иностранные крысы.

Но в какое бы время, однако, графиня не являлась, «сокровище» это по той или другой причине, исчезало из дома.

— Вашей девушки никогда нет в то время, когда я прихожу, — смеялась графиня, — можно подумать, что она меня боится.

— Действительно, странно, — согласилась Клементина, слегка покраснев.

Мисс Готекис скорее обнаруживала, чем выражала свое одобрение девушке. Казалось, что она не может ни пойти, ни подумать без нее. Девушка иногда присутствовала даже при разговорах с лордом К.

Как и условились, брак должен был быть на основании разрешения мэра. Мистрисс Готекис решилась серьезно заняться всеми приготовлениями, но когда время пришло, оказалось, что совсем и не нужно брать на себя столько труда. Вся история была очень проста, и «сокровище» так хорошо понимало дело и так готово было взять на себя все, что нужно, что только в самый вечер перед венчанием семейство Готекис явилось на место, наполнив небольшое жилище тети Иоанны до краев.

Графиня и лорд поселились вместе у сестры графини, в одном имении на расстоянии около девяти миль и должны были утром, в день венчания, приехать в карете.

Тогдашний граф Б. был на рыбной ловле в Норвегии и домашние происшествия не интересовали его.

Клементина жаловалась на головную боль после обеда и рано отправилась спать. «Сокровище» тоже дурно себя чувствовало и казалось измученной и возбужденной. «Столько интереса обнаруживает в этом деле наша девушка, заметила госпожа Готекис, как будто это ее собственное венчание».

На утро Клементина все еще страдала головной болью, но уверяла, что она в состоянии выдержать брачную церемонию, если только все будут держаться на большом расстоянии от нее, так как иначе это ее измучит.

За полчаса до отправления в церковь, мать пошла навестить Клементину. Она была еще бледнее и сделалась еще более нервной и раздражительной. Она говорила, что ляжет в кровать и не встанет с нее, если ее не оставят в покое. Она почти выгнала мать из комнаты и заперла дверь за ней. Мистрисс никогда не видала своей дочери в таком раздражении.

Все отправились в церковь, а, она должна была с отцом приехать в последней карете.

Подрядчик, предупрежденный заранее, очень мало говорил с ней; только раз он задал ей вопрос, и она ответила ему тяжелым, неестественным голосом. Казалось, насколько можно было видеть из-под тяжелого вуаля, что она плачет.

— Ну, будет уж очень нерадостная свадьба, — сказал господин Готекис, погружаясь в задумчивость.

Венчание происходило не совсем так, как предполагали. В деревне услышали об этом и собрались в церковь, да, кроме того, половина общества из имения сестры графини настояла на том, чтобы поехать и принять участие в церемонии. Маленькая церковь была полнее, чем она была в продолжении многих лет.

Присутствие важной толпы расстраивало старого священника, непривыкшего к лицам высших людей, а первые звуки его голоса расстроили его важную толпу. Нельзя было разобрать ни одного слова, казалось, что он кричал от боли. Пришлось шепотом объяснять несчастие старого священника, а также объяснять, почему как раз его выбрали.

— Так захотелось Клементине, — прошептала мать. Ее отец и я повенчались в этой церкви и этот же священник крестил ее. Мой дорогой ребенок полон чувств. И я считаю, что это очень хорошо.

Все нашли это очаровательным, но хотели, чтобы все поскорее кончилось.

Все находили, что лорд К. говорил довольно громко, тогда как ответы невесты были очень неясны.

Вспомнили об истории с морским лейтенантом, и несколько сентиментальных женщин начали плакать от симпатии.

Не было недостатка в свидетелях, чтобы засвидетельствовать подпись. Прислужник указывал места и они подписывали свои имена, как обыкновенно делают люди в таких случаях, не читая текста. Затем кто-то вспомнил о том, что невеста еще не подписалась. Она стояла в стороне, все еще с опущенным вуалем и, казалось, забыла все. Когда ей сказали, она покорно прошла вперед и взяла перо из рук прислужника. Графиня подошла и встала позади ее.

«Мэри» — написала невеста слегка дрожащей рукой.

— Боже, — сказала графиня, — я и не знала, что вас тоже зовут Мэри, как странно! Но как вы пишите свое имя в метрике?

Невеста ничего не ответила, но написала: «Сюзанна».

— Ах, сколько у вас имен, моя милая! — воскликнула графиня, — когда же вы доберетесь до того, которое мы знаем?

«Руфь» — продолжала невеста, все еще не отвечая.

Воспитание не всегда предохраняет от выражения чувств. Графиня сорвала вуаль с лица невесты и Мария-Сюзанна-Руфь Сюелль покрасневшая, но все еще прекрасная, стояла перед ней.

В этот момент помогла толпа.

— Я уверена, что вы, графиня, не желаете скандала, — сказала Мэри тихим голосом, — дело сделано.

— Дело может быть переделано, и будет, — тем же тоном возразила графиня.

— Это моя жена, не забывайте этого, мама, — становясь между ними и кладя свою руку на руку Мэри, сказал лорд К. — Нам обоим очень жаль, что пришлось поступить таким образом, но мы хотели избежать споров. Я думаю, что нам лучше убраться прочь; пожалуй, мистер Готекис раскричится.

Доктор налил себе стакан вина и выпил его сразу. Должно быть в горле у него пересохло.

— А что же сделалось с Клементиной? — спросил я его. — Захватил ли ее морской лейтенант, пока все были в церкви, и увез ли ее?

— Это должно было бы случиться для единства общего впечатления. Кажется, что она и в самом деле вышла замуж за него, только спустя несколько лет после смерти подрядчика.

— Ну, а начал ли господин Готекис шуметь в церкви?

Но доктор никогда не кончает своих историй…

— Не могу сказать, — отвечал доктор, — я видел его только один раз и это было в собрании акционеров. Должен сказать, что я того мнения, что он-таки нашумел. Я уверен, что жених и невеста вышли себе спокойнейшим образом и сразу уехали, потому что это было самой умной вещью, — согласился доктор.

— Но как же она устроила с платьем для путешествия? — продолжал я. — Не могла же она пойти назад к тете Иоанне и переменить костюм.

У доктора не было соображения для деталей.

— Не могу вам сказать относительно этого, — возразил он. — Мэри была умной девушкой и могла подумать о деле. Все это графиня сообразила.

— Я люблю чистенькие истории, где все поставлено на свое место. Ваши современные романисты оставляют половину лиц, валяющимися бог знает где.

— Я этого не могу вам сказать, — возразил доктор, — но я думаю, что у ней хватило настолько рассудка. Ведь лорд К. был совершеннолетним, а с Мэри под рукой он знал, что делать. Кажется, они путешествовали два или три года. Когда я в первый раз увидел графиню, урожденную Мэри Сюелль, то подумал, что она настоящая графиня (впрочем, тогда я еще не слыхал этой истории), а графиню-мать принял за экономку.

Это было в конце августа. Он и я казались единственными людьми в клубе. Он сидел у открытого окна, а газета лежала около него на полу. Я подвинул кресло несколько ближе к нему и сказал:

— Доброе утро!

Он зевнул.

— Доброе утро! — ответил он, слегка картавя (тогда это как раз начинало входить в моду, а он был всегда очень корректным).