— Вы настоящая королева зимы, моя Люсиль, — обратился к ней полковник Тресуэй.

Она тряхнула головой и рассмеялась. Снимая свои меха и уличные мокасины, она весело болтала с ним, не обращая ни малейшего внимания на Корлиса, стоявшего в двух шагах. В стороне несколько танцоров терпеливо поджидали, чтобы она закончила разговаривать с полковником. Рояль и скрипка заиграли вступление к шотландскому танцу, и Люсиль повернулась к ожидавшим ее кавалерам.

Повинуясь какому-то внезапному влечению, Корлис вдруг подошел к ней. Для него самого поступок этот явился полнейшей неожиданностью, он и не помышлял о чем-либо подобном.

— Я очень сожалею… — сказал он.

Глаза Люсиль гневно блеснули, когда она обернулась в его сторону.

— Я повторяю, что очень сожалею о происшедшем, — снова произнес он, протягивая руку. — Я вел себя, как трус и невежа. Можете ли вы простить меня?

Она заколебалась и, наученная горьким опытом, стала быстро искать в уме причину, толкнувшую его на этот шаг. Но вдруг лицо ее смягчилось, и она взяла протянутую руку. Теплая дымка затуманила ее глаза.

— Спасибо, — сказала она.

Ожидавшие ее танцоры начали проявлять нетерпение, и она унеслась в объятиях красивого молодого человека в шапке из меха желтого сибирского волка. Корлис вернулся к своему собеседнику в прекрасном расположении духа, сам удивляясь своему поступку.

— Черт знает что за безобразие, — глаза полковника все еще следили за Люсиль, и Вэнс понял, что он хочет сказать. — Корлис, я живу на свете шестьдесят лет и, смею вас уверить, прожил их как следует, а между тем женщины представляют для меня теперь еще бóльшую загадку, чем прежде. Посмотрите-ка на них, посмотрите на всех этих женщин! — Он обвел взглядом зал. — Бабочки, светящиеся мотыльки, которые смеются, поют и танцуют на краю адской бездны. Не только Люсиль, все они такие. Взгляните на Мэй с челом Мадонны и языком подзаборного хулигана. А Миртль! Ведь это старинная английская красавица, сошедшая с полотна Генсборо, чтобы распутничать в танцевальных залах Даусона. А Лаура, какая чудесная мать вышла бы из нее! Разве вы не представляете себе ребенка у ее груди? Это лучшая часть накипи, — я знаю, что новые места всегда привлекают к себе все наиболее ценное и выдающееся. Но что-то тут неладно, Корлис, что-то неладно. Жизненный пыл давно уже угас во мне, и я смотрю на вещи правильнее и трезвее, чем прежде, и думается мне, что должен явиться новый Христос с проповедью нового спасения, экономической или социальной, — в наше время это безразлично: мир жаждет обновления.

Зал все время то наполнялся, то пустел, особенно в промежутках между танцами, когда пьющая публика лавиной устремлялась через широкую дверь, из которой доносилось хлопанье пробок и звон стаканов. Полковник Тресуэй и Корлис, присоединившись к этому потоку, подошли к стойке, около которой толпилось около пятидесяти мужчин и женщин. Они очутились рядом с Люсиль и молодым человеком в желтой волчьей шапке. Он был безусловно красив, и его прелесть еще усиливалась теплым румянцем на щеках и ласкающим блеском глаз. Он, собственно говоря, не был пьян, ибо прекрасно владел всеми своими движениями, но находился в том восторженном, приподнятом настроении, которое вызывает виноградный сок. Голос его звучал чуточку громче и веселее, чем обычно, и он оживленно и остроумно болтал, занимая свою даму. Одним словом, он находился в том неустойчивом состоянии, когда пороки и добродетели человека могут очень легко проявиться в резкой форме. Он поднял стакан с вином, и человек, стоявший рядом с ним, в эту минуту нечаянно толкнул его руку. Красавец вытряхнул вино из рукава и выругался скверным словом, рассчитанным на то, чтобы вывести человека из себя. Неловкий сосед вспылил не на шутку и с такой силой ударил владельца волчьей шапки кулаком по лицу, что тот отлетел к Корлису. Не удовлетворившись этой расправой, он снова начал наступать на поверженного противника. Женщины обратились в бегство, оставляя свободное поле действия мужчинам. Часть присутствовавших стояла за то, чтобы разнять дерущихся, а часть — за то, чтобы очистить место и дать им помериться силами.

Однако красавец в волчьей шапке не пытался вступить в бой или достойным образом встретить вызванный им гнев и, закрыв лицо руками, начал отступать. Толпа требовала, чтобы он принял бой. Тот попытался было взять себя в руки и подбодриться, но при виде наступающего противника струсил и увернулся в сторону.

— Оставьте его. Он заслуживает хорошей взбучки, — сказал полковник Вэнсу, проявлявшему желание вмешаться. — Этот молодчик не станет драться. Мне кажется, что если бы он отважился сделать это, я, пожалуй, простил бы ему многое.

— Но не могу же я спокойно смотреть, как его станут избивать, — возразил Вэнс. — Если бы он защищался, это не казалось бы так бесчеловечно.

Увидя, что из носа красавца и неглубокой ссадины под его глазом течет кровь, Корлис бросился к дерущимся. Он сделал попытку разнять их, но, нажав слишком сильно на рассвирепевшего победителя, свалил его с ног. У каждого из участников трактирной драки всегда найдутся друзья среди присутствующих, и, прежде чем Вэнс успел сообразить, в чем дело, один из приятелей упавшего оглушил его ударом кулака. Дэл Бишоп, горевший желанием вмешаться в бой, стремительно налетел на человека, посмевшего оскорбить его патрона. Началась общая свалка. Толпа моментально разделилась на партии и вмешалась в драку.

Полковник Тресуэй, забыв в это мгновение, что жизненный пыл давно в нем угас, размахивал трехногим стулом, вертясь в самой гуще сражающихся. Двое полицейских, присутствовавших в казино в качестве гостей, присоединились к нему и вместе с полдюжиной других посетителей стали на защиту человека в волчьей шапке.

Однако шумная и ожесточенная схватка вызвала лишь местный беспорядок. В глубине бара буфетчик по-прежнему разливал напитки, в соседнем зале играла музыка, танцы продолжались как ни в чем не бывало. Среди игроков царило обычное оживление, и только несколько человек, сидевшие у ближних столов, проявляли некоторый интерес к разгоравшемуся скандалу.

— Вали их на пол, выкидывай вон! — вопил что есть мочи Дэл Бишоп, сражаясь плечом к плечу с Корлисом.

Корлис крикнул ему что-то в ответ, но тут на него навалился дюжий погонщик собак, и Вэнс очутился на полу, под ногами разбушевавшихся драчунов. Противник крепко держал его, и молодой человек чувствовал, как зубы погонщика впиваются в его ухо. С быстротою молнии он увидел перед собой все свое будущее и себя самого одноухим уродом. В тот же миг, словно по вдохновению свыше, большие пальцы его рук уткнулись в глаза противника, с силой нажимая на глазные яблоки. Люди топтали его, падали на него, но Вэнс почти не чувствовал толчков и ударов. Одно лишь было ясно: по мере того, как пальцы давили сильнее, зубы нехотя разжимались. Он нажал чуточку крепче (еще немного, и этот человек лишился бы глаз), и зубы, разомкнувшись, выпустили его ухо.

Вэнс ползком выбрался из свалки и поднялся на ноги у стойки бара. Он уже не чувствовал прежнего отвращения к драке. За этот короткий миг Корлис убедился, что в сущности очень похож на других людей. Стоило ему испугаться за одну из частей своего тела, и двадцати лет культуры как не бывало. Игра без ставок — бессмысленная забава, и Корлис только тут понял, что оживляемая циркуляция крови, вызываемая гимнастикой и спортом, совсем не похожа на ту горячность и прилив энергии, которые развиваются в схватке, где тело борется с телом и где ставка — жизнь или утрата какого-либо члена. Уцепившись за перила стойки, он с трудом поднялся на ноги и в ту же минуту увидел, что какой-то человек в беличьей дохе собирается запустить пивной кружкой в полковника Тресуэя. Пальцы, привыкшие к обращению с пробирками и кистью, сжались в твердый кулак, который метко и уверенно опустился прямо на скулу замахнувшегося кружкой человека. Тот выронил свое оружие, и сам свалился на пол вслед за ним. В первую минуту Вэнс опешил и, только придя в себя, сообразил, что ударил этого человека бессознательно; это был первый удар, который он нанес в своей жизни, и трепет восторга заставил сильнее забиться его сердце.