Благодаря этому Даусон, всегда склонный косо посматривать на случайных пришельцев, встретил Сэн Винсента с распростертыми объятиями. Особенно благосклонно отнеслись к нему женщины. По части развлечений и организации всевозможных увеселений он не знал себе равных и скоро сделался незаменимым участником всех подобных мероприятий. Он не только стал помогать в постановке спектакля, но как-то незаметно и естественно оказался режиссером. Фрона, по уверениям своих друзей, питала слабость к Ибсену. Таким образом, выбор пал на «Кукольный дом», причем Нору должна была играть сама Фрона. Корлису — ему принадлежала инициатива постановки этого спектакля — поручили роль Торвальда. Но он, по-видимому, вскоре утратил всякий интерес к спектаклю и отказался от участия в нем, ссылаясь на занятость работой. Сэн Винсент, со своей всегдашней готовностью, вызвался заменить его. Корлис явился на одну из репетиций, но от того ли, что был очень утомлен после сорокамильной поездки на собаках, или от того, что Торвальду приходилось по ходу пьесы несколько раз обнимать Фрону за талию и шутя дергать за ухо, только он больше на репетиции не являлся.

Вэнс в самом деле был очень занят и если не разъезжал, то все свободное время проводил в совещаниях с Джекобом Уэлзом и полковником Тресуэем. Дело, несомненно, было связано с крупными интересами: об этом достаточно свидетельствовал тот факт, что у одного лишь Уэлза вклады в горные предприятия составляли несколько миллионов. Корлис был прежде всего работник и практик. Убедившись, что его основательным теоретическим знаниям недостает практического опыта, он с жаром взялся за работу. Он сам порой изумлялся близорукости людей, возложивших на него такие ответственные обязанности, полагаясь на одни лишь рекомендации. Он поделился этими соображениями с Тресуэем. Однако полковник, признавая его недостатки, тем не менее, уважал и любил его за искренность, восхищался его рвением и быстротой, с которой тот схватывал все нужное.

Дэл Бишоп, не желавший работать ни на кого, кроме собственной персоны, нанялся к Корлису, потому что это давало ему возможность лучше послужить себе. Фактически он сохранил полную свободу действий и в то же время, попав в прекрасные условия, быстрыми шагами близился к достижению своих целей. Его снабдили всем необходимым, включая великолепную упряжку собак, с тем, чтобы он объезжал ручьи, на которых шла добыча золота, и держал глаза и уши востро, охраняя интересы хозяина. Дэл Бишоп был прирожденным золотоискателем и потому, честно исполняя свои обязанности по отношению к хозяину, в то же время вынюхивал, не попадется ли где золотая жила. Постепенно он накопил множество самых разнообразных сведений о характере различных залежей и расположении пластов и жил, которые он приберегал к лету, когда почва оттает и потоки воды позволят ему проследить золотоносную жилу от речного русла до горного склона и истоков.

Корлис был хорошим хозяином, он не жадничал, но считал себя вправе требовать от рабочих, чтобы они работали не менее усердно, чем он сам. Люди, попадавшие к нему, либо закалялись и оставались, либо уходили, разнося на все корки сурового хозяина. Джекоб Уэлз сразу оценил молодого инженера и не переставал расточать ему хвалы. Фрона с удовольствием выслушивала их, ибо ей всегда нравилось то, что нравилось отцу. Но на этот раз удовольствие еще увеличивалось от того, что речь шла о Корлисе. С тех пор, как он зарылся в работу, она почти не видела его, между тем как Сэн Винсент начал все больше заполнять ее досуг. Ей нравился его здоровый, оптимистический взгляд на вещи, и, кроме того, он вполне соответствовал ее идеалу нормального человека и излюбленному расовому типу. Вначале она не вполне верила в его рассказы. Но сомнения понемногу рассеялись. Все говорило в пользу Сэн Винсента, и даже люди, скептически относившиеся к слухам об его удивительных приключениях, сдавались, услышав повесть из уст самого героя. Достаточно было хоть немного знать те местности, о которых он упоминал, чтобы убедиться в точности его замечаний. Да, Сэн Винсент знал то, о чем говорил. Молодой Соли, представитель Беннокского Газетного Синдиката, и Хольмс из Фэруэзера помнили его возвращение в свет в 91-м году и сенсацию, произведенную этим событием. А Сид Уинслоу, журналист с Тихоокеанского побережья, познакомился с Сэн Винсентом в «Клубе путешественников» вскоре после того, как он сошел с американского сторожевого судна, на котором он прибыл с Севера. Со временем Фрона и сама убедилась, что пережитое оставило глубокий отпечаток на жизненной философии Сэн Винсента. Помимо всего, в нем были сильно развиты черты первобытного человека и страстная расовая гордость, не уступавшая ее собственной. В отсутствие Корлиса они часто бывали вместе, катались на собаках и все ближе узнавали друг друга.

Все это отнюдь не нравилось Корлису, особенно потому, что их и без того короткие свидания теперь почти всегда проходили в присутствии третьего лица. Вполне естественно, что молодой человек не чувствовал к Сэн Винсенту особенного расположения. Точно так же и другие мужчины, бывшие свидетелями или слышавшие о происшествии в казино, с некоторым недоверием приняли его в свою среду. Тресуэй имел неосторожность раз или два пренебрежительно отозваться о нем, однако поклонники Сэн Винсента так горячо вступились за журналиста, что полковник благоразумно решил держать язык за зубами. Как-то раз Корлис, присутствуя при восторженном панегирике из уст миссис Шовилль, позволил себе недоверчиво улыбнуться, но гневный румянец, вспыхнувший на щеках Фроны, и движение ее бровей вовремя предостерегли его.

В другой раз он был настолько неблагоразумен, что в припадке раздражения упомянул о свалке в казино. Вэнс увлекся и чуть было не рассказал о таких вещах, которые не пошли бы на пользу ни Сэн Винсенту, ни ему самому. Однако Фрона, по своей наивности, наложила печать на его уста, прежде чем он успел выболтать что-нибудь.

— Да, — сказала она, — мистер Сэн Винсент рассказывал мне об этом. Вы, кажется, познакомились с ним в тот вечер? Вы и полковник Тресуэй мужественно защищали его. Он восхищался вами обоими и, сказать правду, воспевал ваши подвиги с настоящим энтузиазмом.

Корлис жестом отклонил от себя похвалы.

— Нет! Нет! Судя по его рассказам, вы вели себя геройски. Я с удовольствием узнала об этом. Как, должно быть, приятно и в то же время полезно дать иногда волю зверю, который живет в нас. Особенно хорошо это для современного человека, который так далеко ушел от всего естественного, изнежился и болезненно перезрел. Сбросить с себя все искусственное и набушеваться вволю! А где-то, в глубине души, внутренний руководитель, бесстрастный и спокойный, следит за всем происходящим, говоря: «Это мое второе „я“. Смотри! Я обессилено сейчас, но все же остаюсь невидимой пружиной и продолжаю управлять тобой. Другое „я“, мое прежнее, буйное, исконное „я“, слепо неистовствует, как дикий зверь, но „я“, стоящий в стороне, взвешиваю все обстоятельства и позволяю ему бушевать или приказываю успокоиться». О, как прекрасно быть мужчиной!

Корлис не мог сдержать насмешливой улыбки, и это сразу заставило Фрону насторожиться.

— Расскажите мне, Вэнс, что вы чувствовали при этом? Разве я неверно описала ваше состояние? Разве вы не испытывали этого раздвоения? Разве вы не держались в стороне как наблюдатель? И не дрались в то же время, как разъярившийся зверь?

Вэнс вспомнил то мимолетное изумление, которое он испытал, оглушив человека кулаком, и кивнул головой.

— А гордость, — неумолимо продолжала она, — а стыд?

— Не… немного того и другого, но больше гордости, чем стыда, — сознался он, — в то время я, кажется, чувствовал безумное ликование; потом появился стыд, и я полночи не мог сомкнуть глаз.

— А в конце концов?

— Одолела, кажется, гордость. Я ничего не мог поделать с ней. На следующее утро я проснулся с таким чувством, словно заслужил накануне свои первые шпоры. Я против воли испытывал чрезвычайную гордость и ловил себя на том, что мысленно сокрушал чьи-то ребра. Затем снова возвратился стыд и я старался хитрыми доводами поколебать его и вернуть к себе уважение. В конечном результате победила гордость. Битва была честная и открытая. Я не искал ее и был вовлечен в бой самыми лучшими побуждениями. Я не жалею о происшедшем и готов повторить то же самое, если это будет нужно.