— Когда я была совсем маленькой девочкой и жила в Дайе, среди индейцев. Но весной, после вскрытия реки, мы дадим вам первые уроки, мистер Сэн Винсент и я. Таким образом, вы вернетесь к цивилизованной жизни, несколько пополнив свое образование новыми приобретениями. Я не сомневаюсь, что этот спорт вам очень понравится.

— Разумеется, под руководством такого очаровательного ментора, — любезно проговорил он.

— А как, по-вашему, мистер Сэн Винсент, понравится мне этот спорт? Вы сами любите его? Вы, который держитесь всегда на заднем плане, скупитесь на слова и остаетесь для всех нас вечной загадкой. Мне кажется, что вы владеете глубочайшей мудростью, почерпнутой из громадного опыта, и просто не желаете поделиться с нами. — Маркиз быстро обернулся к Фроне. — Я, кажется, говорил вам, что мы старые друзья, это дает мне право подтрунивать над ним. Не так ли, мистер Сэн Винсент?

Грегори кивнул головой, а Фрона заметила:

— Я уверена, что вы познакомились где-нибудь на краю света.

— В Йокохаме, — коротко объяснил Сэн Винсент. — Одиннадцать лет назад, во время цветения вишен. Но маркиз Курбертэн несправедлив ко мне и явно насмехается. Боюсь, что я бываю иногда чересчур болтлив.

— Вы просто мученик, — пошутила Фрона, — мы изводим вас своими приставаниями. Но что поделаешь: вы так интересно рассказываете.

— Кстати, расскажите нам о каком-нибудь приключении в лодке, — попросил француз. — Что-нибудь страшное, чтобы волосы зашевелились.

Они пододвинулись поближе к объемистой пылающей печке (дело происходило в гостиной миссис Шовилль), и Сэн Винсент рассказал о мощном водовороте в Бок-Каньоне, о грозных порогах Белой Лошади и о малодушном товарище, который покинул его в критическую минуту, а сам обошел по берегу. Все это произошло девять лет назад, когда Юкон был еще неизведанной страной.

Через полчаса в комнату с шумом ворвалась миссис Шовилль, ведя за собой Корлиса.

— Ах, эта гора! Я совсем задыхаюсь! — простонала она, стягивая рукавицы. — Вот уж не везет! — объявила она через минуту с не меньшей энергией. — Этот спектакль никогда не наладится! Не суждено мне быть миссис Линден! Крогстад отправился на прииски, на Индейскую Реку, и никто не знает, когда он вернется. Крогстад (она обратилась к Корлису) — это мистер Мейбрик, а у миссис Александер невралгия, и она не выходит из дому. Итак, репетиции сегодня не будет, это ясно.

— Единственной наградой за то, что я решилась выйти и заставила вас всех ждать, была встреча с этим оригиналом.

Она подтолкнула Корлиса вперед.

— О, вы не знакомы! Маркиз Курбертэн — мистер Корлис. Если вы откроете богатые залежи, маркиз, советую вам продать их мистеру Корлису. Он богат, как Крез, и покупает решительно все, лишь бы дело было хорошее, а если вы и не найдете ничего, все равно продавайте. Он профессиональный филантроп, имейте это в виду. Но, поверите ли? — снова обратилась она ко всему обществу. — Этот удивительный субъект любезно предложил проводить меня до верха горы и поболтать по дороге… Поболтать! Но наотрез отказался зайти посмотреть на репетицию. Однако, узнав, что никакой репетиции не будет, мистер Корлис, словно флюгер, немедленно изменил направление. И вот он здесь, хотя и уверяет, что ему бы следовало быть теперь на Ручье Миллера. Говоря между нами, всем известно, какие темные делишки…

— Темные делишки! Смотрите! — вмешалась Фрона, указывая на кончик янтарной трубки, торчавшей из наружного кармана Вэнса. — Трубка! Честь имею поздравить!

Она протянула руку, и Корлис добродушно пожал ее.

— Во всем виноват один Дэл, — рассмеялся он. — Когда я предстану пред престолом вечного судии, Дэлу придется выступить вперед и ответить за этот грех.

— Во всяком случае, это прогресс, — заметила Фрона. — Теперь вам остается только завести себе для постоянного употребления какое-нибудь крепкое, выразительное словцо.

— О, уверяю вас, я уже кое-чему научился, — подхватил он, — без этого никак нельзя управлять собаками. Я могу теперь с вашего разрешения, не поперхнувшись, чертыхаться с утра до ночи и с ночи до утра. Я заметил, что на упряжку чрезвычайно хорошо действует, например, клятва костями фараона и кровью Иуды. К сожалению, лучшие перлы моего собачьего жаргона не могут быть произнесены в присутствии женщин. Однако обещаю вам, наперекор всей преисподней, ее владыке сатане…

— Ах! Ах! — взвизгнула миссис Шовилль, затыкая уши пальцами.

— Мадам, — с серьезным видом заговорил Курбертэн. — К сожалению, это плачевное обстоятельство вполне соответствует истине: северные собаки погубили массу человеческих душ. Они послали в ад гораздо больше грешников, чем все другие причины, вместе взятые. Разве не так? Предлагаю присутствующим мужчинам высказаться по этому вопросу.

Корлис и Сэн Винсент торжественно подтвердили его слова и принялись оглушать чувствительную даму потрясающими и душераздирающими рассказами о собаках.

Курбертэн и Сэн Винсент остались завтракать у миссис Шовилль, предоставив Корлису проводить Фрону домой. По молчаливому согласию, словно желая продлить спуск, молодые люди свернули направо, пересекая мириады проложенных пешеходами и санями тропинок, которые сбегали вниз к городу. Была середина декабря, и день выдался ясный и холодный. Вялое полуденное солнце, с трудом подняв свой бледный диск над южным краем горизонта, сконфуженно скользило вниз, так и не достигнув зенита. Его косые лучи преломлялись в морозной пыли, и весь воздух казался сотканным из мельчайших алмазных осколков, сверкающих, переливающихся, брыжжущих огнями и искрами, но холодных, как ледяная даль.

Фрона и Вэнс прорезали эту сияющую волшебную завесу; снег ритмически поскрипывал под их мокасинами, а дыхание, срываясь с губ, превращалось в лучезарное сияние. Оба молчали: ни ему, ни ей не хотелось говорить, так сказочно прекрасно было все кругом. Под ними, между грандиозным куполом неба и белой пустыней, темнел золотой город, ничтожное и грязное пятно, слабый протест против беспредельности, вызов человека бесконечному.

Вдруг где-то, совсем близко, раздались мужские голоса и понукания. Фрона и Корлис остановились. Послышался сердитый лай, топот ног, и упряжка заиндевелых волкодавов, высунув горячие красные языки и раскрыв пасти, взобралась на откос и свернула на тропинку впереди них. На санях лежал длинный узкий ящик из грубо сколоченных еловых досок, не оставлявший никаких сомнений относительно своего содержимого. Двое погонщиков, женщина, тупо следовавшая за гробом, и одетый в черное священник, составляли траурный кортеж. Немного дальше собак снова пустили по откосу, и они под щелканье бича, с визгом и лаем потащили вверх бесчувственный прах к ожидавшему его на вершине холма вырубленному во льду последнему убежищу.

— Один из завоевателей, — проговорила Фрона.

Корлис уловил ее мысль и ответил:

— Да, все это воины, сражающиеся с морозом и воюющие с голодом! Я понимаю теперь, почему расы, спустившиеся с Севера, приобрели господство над миром. Они принесли с собой отвагу, выносливость, беспредельную веру и безграничное терпение. Чему же тут удивляться?

Фрона выразительно посмотрела на него, но не произнесла ни слова.

— «Мы разили своими мечами, — произнес нараспев Вэнс. — Я испытывал такую радость, словно рядом со мной на ложе лежала моя светлая невеста. Я прокладывал себе путь окровавленным мечом, и воронье следовало за мной. Яростно сражались мы; огонь испепелил жилища людей, мы спали в крови тех, кто охранял входы».

— Вы чувствуете это, Вэнс? — воскликнула она, быстрым движением сжимая его руку.

— Кажется, начинаю чувствовать. Север научил меня и продолжает учить. Вещи, мне давно знакомые, получают совершенно новую окраску. Однако я все еще не совсем уверен в своей правоте. Все это кажется мне чудовищным эгоизмом, великолепным сном.

— Но ведь вы не негр и не монгол и не происходите ни от негра, ни от монгола?

— Да, — рассуждал он, — я сын своего отца, и род наш восходит к морским викингам, которые никогда не ночевали под прокопченными балками крыши и не осушали свой рог у домашнего очага. Застой черной расы и беспримерное в истории распространение тевтонов по всему земному шару несомненно имеет свои причины. В расовой наследственности таится, по-видимому, какая-то особенность, иначе я не откликнулся бы на этот призыв.