Малознание — опасная вещь. Лучше уж вообще ничего не знать. А то столько домыслов голове роится, что поневоле становишься параноиком и шизофреником.

Помещение было тем же, но обстановка его изменилась до неузнаваемости: толпа лакающих пиво джерри, громкоголосый лающий комментатор в четырех телевизорах, выставленных на стол в центре зала, густой дым нервничающих болельщиков — футбольный карнавал не располагал к доверительной беседе. Странно, вроде бы русские с лимонниками играют — что здесь смотреть среднестатистическому немцу?

И понятно, что в назначенное время в кабачке Мильке не появился. Вместо того у Луиджи пиликнул телефон и после непонятного диалога с неведомым собеседником, он поднялся и сказал:

— Они нас вели от аэропорта. Встреча переносится в другое место. У нас двадцать минут.

Ох уж эти мне шпионские игры! Почему нельзя все делать по-простому? Зачем эта таинственность, секретность? Как в дешевом голливудском боевике. Хвосты-явки-провалы.

Мильке пришел с другим провожатым. Думаю, не хотел светить свой контакт перед одним и тем же человеком, каким бы доверенным он ни был.

Лу вместе с Берндтом в очередной раз отправились покурить. Оглядев забегаловку во всех углах и проверив туалет, за ними удалился и провожатый Мильке.

— Здравствуйте, — Мильке сразу начал говорить на русском. — Прошу простить мне мою подозрительность. Издержки профессии. Береженого бог бережет.

— Что заставило вас так спешить, герр Эрих? — я порядком устал за этот день, и на всякие политические реверансы мне хотелось наплевать с Эйфелевой башни.

— Вот это, — он вынул из внутреннего кармана фотографию и положил ее на стол передо мной.

Вот если бывают в мире слова грязнее матерных, то я очень расстроился в тот момент, что их не знаю. Первый курс, первый звонок и я на крыльце института рядом с Анькой! Еще не лысый, но узнаваемый. В югославской тройке серо-синего колера — мама ездила за ней в Москву. Не только за ней, конечно. Но привезла и костюм, пригодившийся мне сначала на выпускном, а потом и в институте. И говорить что-то о невероятном сходстве глупо: если они отследили мою встречу с Анькой в Вене, и за такой срок — за сутки — смогли добыть и переслать эту фотографию, тягаться в шпионском умении с ребятами Мильке мне бессмысленно.

— Откуда у вас это? — мой акцент стал совершенно не нужным.

— В свое время мое министерство добилось для коллег из КГБ таких же прав при работе на территории ГДР, как у нас. Мы стараемся этого не афишировать. И они стараются не сильно разглашать факт, что и нашим сотрудникам дарованы на территории СССР те же полномочия, что и коллегам из Комитета.

Вот это откровение! Хотя чего я удивляюсь? Примерно так же обстоят дела у МИ-5 и ЦРУ. Если ЦРУ закон запрещает работать на территории США, то про МИ-5 этот закон ничего не говорит.

— И что теперь?

— Если я правильно понимаю, Захар, то ваше нынешнее положение — результат какой-то игры ваших органов. Первого Управления. Думаю, что цель этой игры — сохранение потенциала СССР и его приумножение под прикрытием капитуляционистской деятельности вашего лидера. Возможно, с демонтажем социалистической системы.

Я не знал, что ему отвечать. Штирлиц бывал близок к провалу, а я только и делаю что проваливаюсь. И никаких отходных путей. Чертова Стрельцова, как дорого мне встало твое существование!

— Я не настаиваю на непременном раскрытии ваших планов, — продолжал Мильке. — Скажите мне, кто стоит за вами? Чебриков или Крючков?

— От этого что-то зависит?

— Всё.

Вот интересно — кто из них больше устроит Мильке? И почему только эти двое? Ну Чебриков — Председатель КГБ, это понятно, а кто такой Крючков? Кроме фамилии ничего не помню. Крючков-ГКЧП, но это будет еще нескоро. Кто он сейчас? И почему в вопросе слышится противопоставление этих двух людей? Разве не должны быть наши органы сплоченны и монолитны? Черт меня дернул лезть в рыцари плаща и кинжала! Раскрыли на раз-два. Прав был Серый — чем меньше отсвечиваешь, тем легче живется. Однако отвечать что-то нужно. Серый был не в восторге от обоих.

— Ни тот, ни другой, — кажется, мне удалось удивить герра Мильке.

— Третья сила? Кто же?

Была ни была! Не хочется, чтобы сорвалась такая рыба.

— Кручина. Но он все будет отрицать. И понятно почему.

Сказать, что дедушка Эрих удивился — не сказать ничего. Он едва со стула не упал.

— Кручина ведет самостоятельную игру? Так не бывает. Он просто бухгалтер.

Я развел руками: «больше мне сказать нечего».

— Тогда получается, что те деньги, что считаются казной партии и есть состояние Майнце?

И я повторил жест в значении: «ну если ты такой догадливый, то мне добавить нечего».

— Любители, — фыркнул Мильке. — Идиоты. Глупые головы. Или это отчаяние? Не могу понять, почему то, что можно сделать правильно, нужно делать через задницу? Тяжело с вами, русскими, работать. Но приходится. Потому что с теми, кто на другой стороне, работать вообще невозможно. Только подчиняться.

Он недолго помолчал, теребя край белой выглаженной салфетки.

— Я передам вам свои документы, Захар. И буду ждать от вас выполнения ваших обещаний.

Собственно, какой у него на самом деле выбор? Нет никакого. Лучше уж что-то, чем неизвестность.

— Мне нужно, чтобы в то время, когда все случится, ваши сотрудники имитировали уничтожение архива, — это была моя «домашняя заготовка». — Пусть жгут, рвут, режут и кромсают и занимаются только этим. Никто, кроме вас, не должен знать о сохранности переданных мне документов.

— Разумно, — согласился Мильке и потер свои скрюченные ладони. — Мы найдем, что уничтожить. Самое важное соберем — зарплатные ведомости, переписку с руководством пионерских лагерей и кляузы сограждан друг на друга — будем жечь с оркестром, чтоб запомнили навсегда. За них не беспокойтесь, никто не сможет сказать, сколько заплатила Штази герру Шмидту в апреле 1963 года.

В самом деле, у любого ведомства за сорок лет работы скапливается столько макулатуры, что для уничтожения ее потребуется привлечение тяжелой армейской техники. Между тем бумаг, реально чего-то стоящих, в этой горе — едва на три портфеля.

— И я хочу исчезнуть из Германии, когда все случится. — Слова дались ему непросто, и он сразу пояснил свое решение: — Мне не нужен суд надо мной в таком возрасте. Мне не нужна такая трибуна. Потомки все равно оценят по-своему.

— У вас есть время выбрать хорошее место. Можете взять с собой нескольких людей, из тех, кто вам дорог или может понадобиться. В разумных пределах. Полк гренадеров даже мне спрятать будет непросто.

— Я сообщу, — Мильке поднялся и потянулся к фотографии, так и лежавшей на столе. — Я сообщу, когда и где следует получить груз. И потом решим, как мне выбраться из Берлина.

Он демонстративно порвал снимок и высыпал обрывки в пепельницу.

— Сожгите, — сказал пока еще всесильный глава «Штази», тяжело развернулся и вышел наружу.

А я понял, что еще десяток снимков и вся моя подробная биография не войдут в те портфели, что мне обещаны. Главное, чтобы исполнитель на месте, тот, что добыл эти снимки, не вздумал копать глубже, выясняя, кто еще исчез вместе с Захаром Майцевым.

Этот длинный день, растянувшийся для меня в какое-то бесконечное заполярное утро, когда толком солнца не видно и постоянно висит над головой серая хмарь, подсвеченная рассеянным и тусклым светом, завершился далеко за полночь — когда я вернулся в свою холостяцкую халупу на Риджент-канал.

Даже неугомонная Стрельцова уже дрыхла без задних ног, а бедолага Том безрадостно досматривал, как методично голландцы раскатывают в тонкий блин ирландскую сборную.

— Что Том, наши выиграли? — спросил я, плюхаясь рядом с ним на диван и ослабляя галстук, изрядно мне надоевший.

— Мне жаль, сэр. Наши бездарно слили всю игру, теперь поедут домой, — пробормотал охранник. — Да и как бы они выиграли, если эти чертовы русские бегают по полю так, будто в задницы им залили по пинте скипидара? Наверное, каждого из них в номере ждет агент КГБ и они знают, что лучше бы им не проигрывать! А пасы? Восемьдесят пять процентов передач — точно в ноги! Это не у наших, сэр. Если бы вы посмотрели на их Ми-кай-ле-тенко, Беланофф, Рац, громилу Бубнофф, на эту ловкую обезьяну в воротах — Дасаефф, вы бы не спрашивали, кто победил. А у нас забивать вынуждены защитники! Адамс прибежал и чудом спас нас от позорного безответного проигрыша! Кажется, я два часа назад видел игру новых европейских чемпионов, сэр. И это не сборная Бобби Робсона. Зато мисс Анна радовалась и даже три раза поцеловала меня — по числу голов — в щеку. Она тоже поставила пять моих фунтов на свою сборную. И выиграла семь.