— Он говорит, что у тебя появился парень!
Вплоть до этого момента моя мама не внесла в диалог ничего, кроме: «У моей детки будет детка!» Она повторяла это через равные интервалы, расстояние между которыми сокращалось по мере того, как кровь в ее венах сменяло «шардонне». Но, услышав слово «парень», она внезапно обратила на меня все свое внимание.
— Джесси! У тебя есть парень! Кто он?
— У меня нет парня, мам.
— А я слышала, что есть, — сказала Глэдди.
— И я, — поддакнул Mo.
— Не верьте всему, что слышите, — ответила я. — Особенно если это говорит Маркус Флюти.
— Извини, девочка! Но он сказал, что ты и этот его приятель Лен собираетесь вместе пойти на танцы, — сказала Глэдди.
— ТЕБЯ ПРИГЛАСИЛИ НА ТАНЦЫ? — одновременно воскликнули мама и Бетани.
— Нет!
— А я слышала…
Я пустилась в объяснения, что Лен пригласил меня, однако танцы отменили, и вместо этого мы завтра вечером организуем антитанцы.
Только представьте, какие крики ужаса испустили мама и Бетани, пораженные возможностью остаться без вечера танцев в честь начала каникул.
— Я не знаю насчет этого Лена, — проскрипела Глэдди, когда улеглось волнение. — Но Тутти-Флюти ничего себе парнишка, верно?
— Да, — согласилась я. — Ничего себе.
— Плохо, что Тутти-Флюти не интересуется тобой.
Ее слова припечатали меня сильнее, чем кулак Майка Тайсона.
— Ээээ…. — забормотала я подобно Лену. — Он… эээ… так сказал?
— О да, — ответила она. — Ему нравятся твои мозги, Джей Ди, но ты ему не нравишься, и прости меня, если я что не так сказала.
Нет. Все так. От стыда у меня навернулись слезы и капнули прямо в тарелку. Не важно, насколько мне больно, важно, что это неплохая новость, верно? Теперь я точно знаю, что Маркус меня больше не хочет. Его намерения в отношении Лена чисты как слеза.
— Этот Лен… да он из штанов готов выскочить ради тебя, — подмигнув морщинистым веком, проговорила Глэдди.
Она, мама и Бетани захихикали.
В течение всего разговора Г-кошелек, Mo и папа были полностью поглощены собственной дискуссией о возвращении в игру Майкла Джордана. В такие моменты я особенно остро хочу, чтобы у каждогочлена моей семьи были яйца. Включая меня.
Двадцать третье ноября
Антитанцы войдут в историю Пайнвилля как одно из лучших и самых шумных событий.
Антитанцы войдут и в мою собственную историю, как один из самых странных вечеров в жизни, с того момента, как я села к Лену в машину, и до того мига, как он отвез меня домой.
Давайте не будем вдаваться в подробности попыток мамы и сестры навести на меня марафет — я решительно отвергла их попытки сделать из меня роковую женщину, мой выбор — любимые джинсы и футболка с эмблемой Тура Джексонов 1984 года. Пройдем мимо скучной прелюдии, во время которой мама, папа, Бетани, Г-кошелек, Глэдди и Mo выстроились на лестнице, чтобы надлежащим образом встретить моего «нового парня». Пропустим часть, где мы с Леном обменялись неловкими комплиментами, к вящей радости нашей аудитории, и направились к дверям. Лен приехал на отцовском синем «Сатурне», у которого было примерно столько же шарма, сколько у гигантского кадиллака из семидесятых.
— Джесс? Я не могу. Гм. Сделать это, — сказал он, едва повернув ключ в замке зажигания.
— Что? Ты не можешь выступать?
— Гм…
— Можешь, Лен!
— Просто слишком много. Гм. Давления.
— Я знаю, этой ночью ты просто докажешь всем, что ты лучший…
Он захныкал.
— Расслабься, Лен! Ты замечательно выступишь! Ты же много репетировал, да?
Руки Лена стиснули руль.
— Верь мне, — сказала я, нежно погладив его плечо. — Ты отлично сыграешь.
Он снова захныкал, как доберман, которому французский пудель надрал задницу.
Лен оказался предусмотрительным и провел звуковой контроль еще утром, так что все, что ему оставалось делать, это трястись в ожидании выхода. Когда мы приехали, стало еще хуже. Полукруглый подъезд к дому Сары был заполнен машинами и молодежью. Да, эта вечеринка на пути к тому, чтобы стать легендарной. Не только старшеклассники, но и прочие подростки были открыты для секса, наркотиков и рок-н-ролла. Все пребывали в особенно праздничном настроении, потому что Пайнвилль отделал Истленд с разгромным счетом 21:7.
— Боже мой! — закричала Сара, увидев меня и Лена. — Я дико рада тебя видеть! — Она смачно расцеловала меня. Пиво, очевидно, разжижило ее мозги до предела.
— Боже мой! Лен! Сегодня большой вечер, не так ли? — Она ткнула его локтем под ребра, едва не сбив с ног.
— Гм. Мне нужно отойти. Гм. До начала шоу. Извините.
И он поспешил прочь с гитарой, перекинутой через плечо. Я не знаю, где он надеялся отсидеться в одиночестве, ведь дом был набит битком. В течение пяти секунд я вычислила Скотти, который выглядел до крайности несчастным в своем костюме, и Мэнду, просто излучавшую секс в своем черном платье, у которого не было ни спины, ни переда, с разрезом до промежности. Было бы вернее назвать его идеей платья, нежели настоящим платьем. Никто из них ничего не сказал мне, поскольку их рты были полны слюной друг друга.
Как бы то ни было, вечеринка очевидно приобрела мифический размах, ибо я увидела даже Тэрин Бейкер. Угадайте, кто был с ней?
— Привет, Джессика!
— Привет, Пол! — Я гордилась собственной крутостью. Такой, что я поприветствовала Тэрин, которая тихо выглядывала из-за его плеча.
— Привет, Тэрин! Как поживают параллелепипеды? — Это я к теме нашего репетиторства.
Она пожала плечами и обвела взглядом комнату, словно искала нечто особенное, как охотник, надеявшийся получить десять очков, если поймает поющую рыбу.
— Ты уже послала запрос в Колумбийский университет?! — прокричал Пол между глотками пива.
ПИВО! О боже. Я надеялась, что, увидев меня с пивом, не вспомнит он о том, как я блевала этим пивом ему на ботинки.
— Джессика?! — крикнул он громче, думая, что я не слышу. — Ты уже подала документы в Колумбийский университет?!
— Вообше-то…
Он хлопнул себя по щекам, шокированный.
— Джессика! Ты меня просто поражаешь…
— Что?
— Ты позволила одиннадцатого сентября остановить тебя?
— С ума сошел?!
— Вот именно этого они и хотят! — Его руки бешено жестикулировали, он был весь взвинчен, как, должно быть, на своих митингах. — Разве ты не видишь? Страх — величайшая форма тирании. Лучший способ бороться — это протест и желание жить на полную катушку!
Тэрин что-то прошептала ему на ухо.
— Послушай, я должен идти. Помни, еще не поздно изменить решение.
Затем он пристально взглянул мне в глаза и припечатал напоследок:
— Колумбия.
Колумбия. Колумбия. Колумбия.
Нью-Йорк. Нью-Йорк. Нью-Йорк.
Смерть! Террор! Страх!
— Это ты, типа, с Полом Парлипиано говорила? — спросила Бриджит, выдергивая меня из моей истерии. Я с облегчением повернулась, с ней рядом стоял Пепе.
— Так это был… — Пепе протянул мне стакан с пивом.
— Он самый, — ответила я. Сделав большой глоток, я с приятным удивлением обнаружила, что пиво вовсе не отдает кошачьей мочой, как обычное Лучшее Пиво Милуоки, которое всегда пили на вечеринках.
— Что это? — спросила я.
— MGD, — ответил Пепе.
— Не шутишь? Слишком хорошее пиво для Пайнвилльской вечеринки.
— Вот те крест, — улыбнулся он, и мы стукнулись кулаками.
— А он, типа, все еще гей? — спросила Бриджит.
— Подозреваю, что да, — ответила я.
— Плохо, — отозвалась она.
— Что — плохо? — спросил чей-то голос.
Я повернулась налево и увидела стоящего рядом Маркуса.
— Плохо то, что, типа, будущий муж Джессики — гей, — отозвалась Бриджит.
— Да, прискорбно, не так ли? — проговорил он, задержав свой взгляд на мне чуть дольше, чем нужно.
— Удачи, Маркус, — сказала Бриджит.
— Если нервничаешь, представь, что все вокруг тебя в нижнем белье, — предложил Пепе. — Я так всегда делаю на сцене.