Перечислять гипотезы можно долго. Не лучше ли остановиться на двух фактах?

Факт первый: наблюдения с самолетов показали, что и хорошо тренированные голуби летят домой отнюдь не по прямой. Их трасса порой напоминает замысловатые виражи слаломистов. Причем, поначалу они частенько отправляются совсем не в том направлении, которое нужно. Но потом какая-то неведомая сила возвращает их на путь истинный.

Второй поразительный факт открыли в 1973 году. И он тоже осложнил расшифровку хоминга — инстинкта возвращения к дому. Однажды ночью американские орнитологи осветили голубиное гнездо. И увидели чудо: слепые, еще не зрячие птенчики начали трясти головами, пытались протестующе махать жиденькими крыльями и подавать голос. Вспышка света выводила их из себя и в том случае, когда на голову птенцов надевали светонепроницаемый колпачок. Но если прикрывали тело, а незрячие глаза оставляли снаружи, птенцы света не замечали. Объяснение может быть одно — голуби кожей чувствуют свет. Какие биохимические процессы лежат в основе этого, еще предстоит открыть. Однако орнитологи сразу же предположили, будто светочувствительная кожа как-то помогает птицам находить дом.

А если дело не в коже и не в магнитных силовых линиях? Если секрет в глазах? Красные голубиные глазки на самом деле большие — чуть ли не во всю голову. Просто они прикрыты оперением и кожей. Многим они кажутся невыразительными, рыбьими. А голубеводы, кроме красного глаза, различают еще и соломенный, скороглазый (цвета зрелого проса), серебряный, вишневый и, наконец, янтарный. В темноте голуби видят плохо, и одно время хотели вывести ночную породу почтовых птиц, которые летали бы, когда пернатые хищники спят. Но сделать этого, видимо, пока не удалось.

В сетчатке птичьих глаз больше светочувствительных клеток, чем в сетчатке других животных. Особенно густо такие клетки заполнили углубление, называемое центральной ямкой. Она выступает в роли подзорной трубы — увеличивает изображение. Возле этой подзорной трубы находится орган, вроде бы не имеющий отношения к зрению, — так называемый гребешок. Он что оглобля в глазу: там, где у нас действуют тысячи светочувствительных и нервных клеток, у птиц расположилась налитая кровью складка, похожая на мехи баяна или гармошки.

Думается, что гребешок помогает пернатым путешественникам во время миграций, а голубям — при выполнении курьерских заданий. Так написано в книге профессора Г. Г. Демирчогляна «Фоторецепция птиц». Его исследования убеждают в том, что гребешок сродни темным противосолнечным очкам. Благодаря ему птицы смотрят на солнце не мигая.

Голубиными глазами интересовались многие. Пишут, что их цветное зрение лучше человеческого: неопрятные сизари, загаживающие подоконники, различают малейшие оттенки, ускользающие от изощренного взгляда специалистов-текстильщиков, сортирующих ткани.

Голуби видят и тончайшие нарушения на поверхности отшлифованных деталей, и крошечные трещины в стекле. За несколько дней «профессиональной подготовки» они усваивают, что, если по конвейеру плывет хорошая деталь, нужно вести себя спокойно. Если же деталь плохая, бракованная, следует клюнуть рычажок. Деталь с конвейера сбросит механизм, а перед клювом на некоторое время откроется кормушка.

Окончив такие краткосрочные курсы, голуби как-то «встали» на конвейер московского завода, чтобы сортировать шарики для подшипников. В первый день все было нормально. А на следующий птицы закапризничали — начали браковать все шарики подряд. Экспериментаторы думали и гадали — почему — и выяснили, что птицы не капризничали, а повысили свою квалификацию, отправляли в брак шарики со следами пальцев. Пришлось протирать продукцию, чтобы придирчивые контролеры сочли ее доброкачественной. Мастерство пернатых контролеров росло не по дням, а по часам. И самое интересное то, что они ни разу не «схалтурили», ни разу не забраковали хорошую деталь, хотя «зарплату» получали сдельно.

Выяснилось, что голуби сами учатся друг у друга, наблюдая за поведением видавшего виды собрата. Предполагают даже, что сильная и опытная птица может заставить другую подражать себе.

...Обитатели улиц — сизари ловко избегают колес автомашин, попрошайничают и хозяйничают на балконах, как у себя дома. И казалось бы, им все трын-трава! Но нет — они часто болеют. То насморк подхватят, то бронхит. Или маются животом, наевшись соли, которой дворники зимой посыпают улицы (из-за этого птицы часто отмораживают ноги).

Безобидный с виду сизарь способен принести к нам в дом настоящее горе: заразить людей орнитозом (картина этой болезни сходна с воспалением легких). Не все птицы погибают от орнитоза. Некоторые, переболев, становятся вирусоносителями: вирус сохраняется в их помете и носовой слизи. Так что угощать голубя с рук, может быть, и приятно, но небезопасно. И не нужно умиляться, когда ребенок кормит голубя с растрепанными перьями и с хвостом, запачканным серыми выделениями.

В некоторых городах мира голубей теперь видимо-невидимо. Они пачкают памятники и карнизы, отираются возле столовых и кафе и не брезгуют ни пирожками с мясом, ни мороженым. И все это отнюдь не улучшает санитарное состояние улиц. Чтобы уменьшить численность пернатых нахлебников, американцы, например, добавляли в корм препараты, снижающие их плодовитость.

...В стародавние времена в Москве голубей было не так-то уж много. Их не пугал колокольный звон, и «божьи птички» устраивали гнезда прямо на ступеньках колоколен. Жили они и в причудливых башенках Петровского дворца (Петровско-Разумовское), сделанных специально для них. В первую неделю великого поста по обеим сторонам громадного Москворецкого моста устраивался «постный рынок», где шло традиционное кормление голубей (вспомните картину К. Юона «Кормление голубей на Красной площади»)...

К середине сороковых годов нашего века московские сизари выжили лишь кое-где на Арбате, Солянке и Ново-Басманной улице. Наиболее густая стайка увивалась возле ресторана «Аврора», где птиц подкармливали работники ресторана. Эти немногочисленные голуби и стали родоначальниками нового нашествия птиц. В. К. Рахилин, специально интересовавшийся этой историей, писал, что в научных публикациях тех лет фигурировали даже номера домов, где жили пернатые. Теперь такой перечень занял бы объемистую книжищу.

В Москве в середине пятидесятых годов все радовались голубям. В самых больших стайках тогда было по 20—30 птиц. Для них строили жилье, на площадях усердно подкармливали. В 1960 году их поголовье перевалило за 160 тысяч. Когда голуби начали всюду путаться под ногами, голубятни исчезли с площадей и из скверов. Но остановить «пернатую оккупацию» города не удалось. Сколько их сейчас — вряд ли известно: Москва быстро растет, и голуби заполняют новые кварталы, где пенсионеры наперебой кормят их хлебом, кашей, картошкой. А между тем специальные бригады городской ветеринарной службы отлавливают бурно размножающихся нахлебников.

Товарищи, не стоит бездумно способствовать росту голубиных стай! Все хорошо в меру.

У Джонатана Свифта есть строки, имеющие некоторое отношение к вороватому представителю нашей фауны. Писатель рассказывает, как однажды утром главный секретарь по тайным делам великой империи Лилипутии поведал Гулливеру о страшнейших бедствиях, вызванных свирепым указом императора. Указ обязывал разбивать куриные яйца только с острого конца.

Corvus corone

«Этот указ до такой степени озлобил население, что... был причиной шести восстаний, во времена которых один император потерял жизнь, а другой — корону... Насчитывают до одиннадцати тысяч фанатиков, которые пошли на смертную казнь за отказ разбивать яйца с острого конца. Были напечатаны сотни огромных трудов, посвященных этому вопросу. Однако книги тупоконечников уже давно запрещены, и сама партия лишена права занимать государственные должности».