Как он взвился... Шипит, но молчит. На дрючок косится.

  -- Ты - ребёнок, я - воин. Я тебе служить не могу.

  -- Ты не воин, ты - дурень. Если не можешь разглядеть истину даже в таком маленьком объёме как этот. (Я себя в грудь ткнул). Хочешь уходить -- уходи, кроме меня ты здесь никому не нужен.

   Вечером Ноготок пришёл. Вроде за мазью. Тут и остальные подошли. Сколько Чарджи над ним не прикалывался, насчёт "отвалится", а Ноготок за него просит:

  -- Господин, если ты его прогонишь - он седмицы не проживёт.

  -- Как так? Он при барахле -- чего надо купит. При сабле -- если что -- отобьётся.

   Объяснили малолетке попаданскому. На Руси в одиночку в дорогу не ходят. Никто. Даже нищие в ватажки сбиваются. Прокормиться так тяжелее, а вот выжить... Всякий человек, способный создавать хоть какой-нибудь прибавочный продукт -- имеет товарную ценность. Хоть на цепи сидеть и вместо петуха кукарекать. Местные хозяева прихватывают таких... прохожих и к делу какому-нибудь попроще приставляют. А зимой, когда от такого человека толку мало, а кормить надо -- в лес на мороз. Волкам на пропитание. Или осенью торговцам: в Степь, гречникам... да хоть куда. Лишь бы серебрушку дали.

   Так что по Святой Руси - только гурьбой, только вместе, в толпе, ватажке, коллективе. Свободная охота на рабов как стимул коллективизма.

   Не чувствуешь сегодня "локоть, а также плечо" - завтра будет "гораздо не ещё".

   Не только прохожих ловят и "холопят". Самих холопов и сводят со дворов, и просто воруют. Недавно у княгини в Новгороде служанку украли. Тут же пару раз быстренько перепродали куда-то не то в Полоцк, не то в Витебск. Но по тому делу хоть розыск пошёл. Не международный с Интерполом, а хоть Всероссийский - с выкликанием на торгах. А у простых владетелей - рабов и рабынь сводят постоянно. Поэтому, например, по "Русской Правде", за убийство чужого холопа штраф 5 гривен, а за воровство - 12.

   В одиночку даже славный боец Чарджи долго не продержится. Человеку спать надо. А он и одет хорошо, и оружие дорогое, и сам молодой и красивый. Товар -- первый сорт. Да еще чужак. И без службы. Искать или мстить никто не будет. Опоят или просто во сне повяжут. Был иналом, станет аналом. Ну или как новый хозяин соблаговолит пользовать.

   Как-то мне такая "товарность" всякой особи хомосапиенсов... Умом понимаю, а на уровне рефлексов -- не доходит. До моих коллег-попаданцев, очевидно, тоже. Но я-то при своём специфическом здешнем опыте вроде бы должен... И крепостное право в моей России всего полтораста лет как отменили. Почти все мои современники -- потомки недавних рабов. Причём не в столь уж далёком колене. А вот... не доходит.

   "Человечество смеясь расстаётся со своим прошлым". Это Ремарк, "Чёрный обелиск". На тему того, как бывшие пацифисты и дезертиры с фронтов Первой мировой стали с восторгом милитаризировать Германию и строить Третий рейх. До них тоже... "не дошло".

   Как-то у Ремарка... безысходно. "Смеясь"... и ничего с этим не поделаешь. Свойство такое у хомосапиенсов. У Герцена -- конструктивнее: "Человек, не знающий истории, подобен дереву без корней -- всякий ветер его валит". Здесь хоть какое-то решение просматривается: берёшь человека, делаешь его "человек знающий". Глядишь, и не завалится. На "ветру". Одна беда: власть предержащие это тоже очень хорошо знают. И очень волнуются, когда ветер с их стороны несёт, а "ветровал" не получается.

   Я не про украинские или азербайджанские учебники истории. Это уже не тема для обсуждения, это уже контингент для лечения. У Кащенки. Но вот тут, рядом царица Тамара вычистила Грузию до блеска. Чтоб ни одна строчка про её отца и деда, не совпадающая с "линией партии"... Мономах тоже в части "Россия -- страна с самой непредсказуемой историей" потрудился. Но Русь большая, "всех не перевешаете". Своё вкинуть в информационное поле можно, а вот чужое убрать... Вот, к примеру, и дошёл до нас апокриф о встрече Христа и Гаутамы исключительно в русском варианте.

   Зрелище фигурной резьба с моими комментариями Чарджи и доконало. Принёс мне клятву верности. На сабле своей. Вести себя стал приличнее, сказанное -- исполняет. Но ухмылку свою издевательскую -- не убрал. С остальными задирается. Так... аристократически-издевательски. А бабы на него заглядываются -- парень молодой, красивый, одет богато. Сплошная секс-экзотика. Мачо мачастый. Мужики местные, естественно, тоже звереют. Вообщем -- скоро будут бить. Не знаю кто кого, но мне, как хозяину, надлежит свары избежать. При такой хуторской демографии -- конфликт неизбежен.

   Интересный у Акима хуторок. Девятнадцать персон мужеского полу в фазе полной половой зрелости. Ещё два "аксакала". Которые отнюдь не глубокие старики. С не столь ярко выраженными, но вполне присутствующими потребностями. Один недомерок, в моем лице. Тоже очень озабоченный. И восемь женщин.

   Шесть замужних. Из них две хорошо беременные, две кормящие. Две оставшихся были с Ноготком и Чарджи в ту достопамятную ночь. И получили от мужей урок в полном объёме. Светана до сих пор со двора не выходит.

   Ещё есть незамужние -- две штуки.

   Хозяйка, Марьяша, вдова свежеприготовленная, лежит плашмя. Даже на панихиду не вышла. Пришлось мне самому к ней идти. Обошлось без эксцессов и насильственных действий. Пришёл, раскрыл её. Всю. Оглядел тело в следах побоев, перевязки сломанных рёбер и ноги. И напомнил:

  -- Ты меня обещала слушаться. И не выполнила. Первый раз на Степко в Сновянке глаз положила. Помнишь что он с тобой сделал? Второй раз мне с мужем своим изменила. Тайны мои ему рассказала. Видишь как он тебя? Теперь ты мне не хозяйка. Наоборот -- я тебе брат. Хоть и не родной. Теперь ты и по этой причине меня слушаться должна. Хоть где слукавишь... Сдохнешь мучительно.

   Марьяшка тихонько плакала. Громко не могла -- рёбра болят. Погладил дуру по голове. Кажется, новые родственные отношения как-то перевели для неё ситуацию в разряд понятных и правильных. Брат над сестрой - хозяин. Так что на прощание она мне и руку поцеловала. Главное -- Ольбег успокоился, а то его мать от моего имени трясти начинало. И мальчишку, на неё глядючи -- тоже.

   Вторая безмужняя баба в усадьбе - Домна. Повариха, стряпуха, поилица-кормилица, утешительница всей детской части усадьбы. Тоже вдова. Только давняя. Детей нет. Первые роды были ранние, неудачные -- ребёнок умер, и очень тяжёлые. С тех пор её и разнесло. Сейчас в ней пудов девять. Больные ноги, крикливый голос, уйма энергии и полное отсутствие всякого страха перед людьми. Мужики сами ее побаиваются. Чарджи -- наглец гонористый, но когда баба Домна на него со скалкой пошла... убрался из поварни, и без остальных туда больше не ходит. И внутри -- молчит.

   Я уже сказал: у меня с ней -- контакт. Как часто бывает -- на ровном месте. В окружении собственной глупости. Пришёл как-то в поварню, никого нет, а столы грязные. Ну не люблю я беспорядка. Зануда я. Взял тряпку и пошёл столы протирать. Мы же тут кушать будем -- должно быть чисто. Тут Домна заявилась. Постояла в дверях и тихонько к скамеечке -- ноги у неё крутит. Посидела, посмотрела, выдала:

  -- Первый раз в жизни вижу, как мужик столы протирает.

   Поглядела на мою радостную улыбку типа "а мы и не такое могем" и припечатала:

  -- Ещё раз увижу -- пришибу мокрой тряпкой. Не смей. Увидят -- засмеют. Тебя. Хоть ты и боярыч.