Разговор оставил легкий неприятный осадок в душе, не более того.

3

А вечером позвонила Лариса. Она не жаловалась, не плакала, сказала глухим, осевшим голосом:

— Погиб Сергей. Что за рок? У меня никого не осталось.

— Я приеду? — робко спросил он.

— Да. Жду тебя послезавтра, ближе к вечеру.

— Лара?

— Да.

— Когда это случилось? Что-то нужно?

— Две недели назад. Ничего не надо, просто приезжай.

И вот он собирается, и нравится себе, и у него хорошее настроение. Черт знает что! Ему представлялись различные ситуации, в которых он обретал Ларису, но о таком ужасе он, конечно, не думал. Но не лицемерить же теперь перед собой! Лара стала свободной, и зовет его — разве не об этом он мечтал?

Приподнятость настроения сменилась грустью, словно на весеннее небо выплыло облако и ненароком прикрыло солнце. Видно грусть, — подумалось ему, — является обратной стороной достигнутой цели, победы. Победы? Разве он боролся за то, что сейчас происходит? Разве стремился доказать свое превосходство, свою более преданную, чем у других, преданность; свою более надежную надежность, более нежную нежность? Разве он бросал вызов сопернику? Нет.

Мысль не понравилась, и он понимал, почему не понравилась — потому, что была правдой. Его заслуга состояла только в том, что он заявил Ларисе о себе, признался в чувствах. И все. А когда ему дали от ворот поворот — молча удалился. Да, не затаил обиды, не обозлился, не стал враждовать, а, наоборот, поддерживал ровные дружеские отношения. И что из этого?

Надеялся ли он? Пожалуй, нет. Просто не отказывал себе в том удовольствии, которого алкало сердце влюбленного: видеть, слышать, все знать о предмете своей любви.

Ему повезло, вот и все. «Кощунственная мысль, грешная», — промелькнуло в трезвом уме, и он отогнал ее от себя. Такое стечение обстоятельств можно назвать как угодно, только не везением.

Он не смог найти точного определения случившемуся, и это усугубило подступающую досаду. Настроение продолжало меняться не в лучшую сторону. «Вот так получается всегда, когда много берешь в голову. Вспоминается — ну и вспоминай на здоровье. Зачем анализировать, копаться: отчего да почему?» — выговаривал себе. С тем душа получила свободу и снова устремилась в прошлое.

Он отогнал витавшие в голове мысли о победе и везении, запретил себе философствовать, заторопился, занервничал. Самоанализ, переоценку собственных качеств, сомнения — вот что подарил ему возраст. А как было хорошо без них! «Буду думать о приятном», — пообещал себе, выбирая подходящий галстук к новому костюму, который собирался надеть. Но настроение иссякло, пропало вдохновение, исчерпался подъем. Дымчато-сизой тучей начало надвигаться состояние странное, не имеющее названия. Движения стали автоматическими, а устремления души — согласованными с намеченным планом. Так цветок, распускаясь, наливается соком, азартом жизни, пружинит лепестками, истекает нектаром, а затем, истратив силы, стоит себе под солнцем, безмятежно и светло, но как бы ни в чем уже не участвуя, как бы отыграв свою партию, и покорно ждет неизвестного продолжения, зависящего уже не от него.

Господи, она сказала «к вечеру», так долго ждать! А время, как назло, замедлило бег. Он ничем не мог занять себя, не мог усидеть на месте. В день отъезда, несмотря на то, что поезд уходил поздно вечером, на работу не пошел. Ездил по городу, делал покупки себе, собирал подарки ей, готовился. Этот бесконечный день!

И тут вспомнил, что еще и завтрашний день надо будет где-то и как-то скоротать. Нет, просто слоняться по городу он не сможет, это пытка какая-то. А других знакомых, у которых можно было бы провести время, в Кривом Рогу у него не было. Решение пришло неожиданно: он поедет через Днепропетровск. Мысль ухватилась за эту идею, начала ее развивать. Так, там живет Крутько Евдокия Филипповна — автор учебника по природоведению для пятого класса. В издательстве запланировано заключение нового договора с нею на доработку этого учебника с тем, чтобы в нем учитывались особенности флоры и фауны регионов Украины. Там же живет и Коваленко Афанасий Ильич — заслуженный учитель Украины, преподающий математику в одной из средних школ, отличный методист. Он разрабатывает по их заказу новые рабочие тетради для десятого и одиннадцатого классов по алгебре и началам анализа, а договор они так и не подписали. Наверное, пришла пора сделать это, пусть старичок работает уверенней, а то, небось, волнуется, что работу не возьмут, и пропадут даром его усилия и время.

Александр сел за компьютер, вытащил оттуда типовой договор на подготовку авторской рукописи рабочей тетради, а потом составил и отпечатал новый договор на доработку учебника по природоведению, таких договоров у них раньше не было и ему пришлось импровизировать. Подумав, он решил, что не лишним будет завизировать новый договор с Крутько у юриста. Кстати, заодно и командировку оформит, соединит личную поездку с делом. Да, так он и сделает.

Возвращаться домой после поездки в издательство не хотелось бы: сборы закончены, все упаковано, и делать тут больше было нечего. Он решил, что на работе погуляет по Интернету, может быть, найдет там интересные картинки для еженедельника на 2003 год, который сейчас готовился к запуску в печать. Александр вытащил из шкафа новое демисезонное пальто: черное, кашемировое. Затем снял с плечиков осуществившуюся мечту — серый костюм-тройку, достал с полки длинный голубой шарф. Оделся, оценивающе посмотрел в зеркало — денди! Не годится все это, не к случаю наряжаться. Ах, первые попытки выглядеть, наконец, достойно положению не находят востребованности в обстоятельствах жизни! Жаль, а он так старался изменить образ, приобрести новый, деловой имидж.

Забросив отобранные вещи назад, достал и надел проверенный временем джинсовый костюм — сорочку и брюки, старый свитер, кроссовки, потом подумал и намотал вокруг шеи новый голубой шарф, просто потому, что старый успел выбросить. Снова посмотрел в зеркало, взъерошил волосы и хихикнул:

— Нет, Михалыч, не носить тебе светских шмоток, так и помрешь вечным пацаном, — подмигнул и тщательно зачесал рассыпающиеся пряди.

Надел кожаную куртку, примерился, не будет ли холодно без головного убора, и, решив, что не будет, закинул за плечо черную спортивную сумку и вышел из дому.

На первом этаже вдруг остановился, будто его ударило током. Показалось, что он чего-то не сделал, что-то забыл. «Может, утюг не выключил? — стоя в нерешительности, вспоминал он. — Так я и не гладил ничего. Может, чайник на огне оставил?»

Разом нахлынула тоска — не хотелось возвращаться перед дальней дорогой. Тоска сменилась тревожным предчувствием: что-то недоброе должно произойти, что-то злое, а затем эти эмоции смело острое желание вновь оказаться в своей квартире, закрыться там, не выходить никуда. «Сдурел, что ли! — ругал себя. — День-деньской на улице. Что может случиться? Нервы выпускают коготки, надо будет съездить на отдых. Вот начнется зима, и махну в Карпаты». Он все еще раздумывал, что делать. Чувство тревоги не проходило, сжимало сердце, волнами морозца пробегало по коже, липкой паутиной пеленало душу.

И тут он вспомнил Петьку Федотова, своего сослуживца, который рассказывал, как однажды почувствовал безотчетную тревогу, выходя из дому, а вечером пришел в пустую квартиру, обобрали. Александр вышел из подъезда, осмотрел окрестности, ища заинтересованный взгляд, — ибо что еще можно было почувствовать, как не пристальное око наблюдателя. Но ни во дворе, ни в ближайшей округе никого не было. «Может, в подъезде сидят, где-нибудь между этажами?» Пришлось возвращаться. Не поленившись, он поднялся лифтом на самый верх, а потом, не спеша, спустился вниз, стараясь двигаться бесшумно. Но и тут никого не нашел и не встретил.

Сосущее беспокойство, сопровождающееся неотступным холодком, не покидало, даже, казалось, усиливалось. Ничего не оставалось, как зайти в квартиру и, наконец, постараться избавиться от своих страхов. Уже отомкнув замки, подумал, что за это время туда могли войти чужие. «Ну и срамота!» — выругал себя и тут услышал шум на верхнем этаже: кто-то хлопнул дверью и начал спускаться вниз.