— А я купил новую машину. С люком! Хочу вас покатать.

Я блаженно откинулась на спинку стула и сказала глухим голосом:

— И я хочу.

— Тогда я сейчас буду. Выходите через десять минут.

Эта возможность отдохнуть была послана мне самой судьбой. В отличном настроении я взбила прическу повыше, наярила помадой губы, ухмыльнулась отражению в зеркале и завиляла несуществующим лисьим хвостом к выходу.

Машина стояла у подъезда. «Ауди», с люком! Расплывшаяся рожа владельца светилась еще больше, чем новая покупка. Вилен Борисович не выскочил мне навстречу, предупредительно не распахнул передо мною дверь, как бывало раньше, — он вальяжно потянулся через сидение пассажира и небрежно отщелкнул ее изнутри. Я постояла возле образовавшейся щели, а потом, досадливо плюнув в сторону, уселась рядом с водителем. Хлопнув дверью резче, чем нужно, я уставилась вдаль.

— Завидуете? — воззрился на меня счастливый владелец иномарки.

— Ненормальный, да? — возмутилась я.

— Тогда бросайтесь на шею и поздравляйте меня!

— Вы открыли мне дверь, как напросившейся пассажирке.

— Ка-атенька! Сегодня мой день, — протяжно и весело пожурил он меня.

Я прикоснулась к его руке, лежащей на руле:

— Поздравляю! Легких вам дорог и безопасной езды.

— Другое дело! — бросил он, и мы покатили.

Вилен Борисович разоткровенничался:

— Вы знаете, что я подумал тогда, когда вы стучали пальцами по столу и делали из меня придурка?

— Не-а! Вы тогда, спасибо вам, промолчали, и сейчас не надо вспоминать.

— А чё? Интере-есно же.

— Если вам интересно, говорите, — согласилась я.

— Так вот, подумал я тогда: «Ну, подожди, зараза, вот запрягу тебя, и будешь на меня работать, раз такая умная!» Представляете?

— И что, получилось запрячь?

— Ни черта! Вы — кремень.

— Креме-ень, — на его манер протянула я. — Кремень, да не очень. Вот долбанут меня еще раз, и посыплется из меня щебень.

— Это кто вас долбанет? И почему «еще раз»? — с угрозой в голосе поинтересовался он.

— Долба-али уже, — снова в тон ему произнесла я.

— И, вообще, что это значит — «долбать»? Ну-ка, быстро! — Он остановился на обочине, оперся локтем о дверцу машины, подпер пальцами подбородок и приготовился сосредоточено слушать.

Не помню, как долго я рассказывала свои приключения, но завершила словами:

— Остается долг на сумму упущенной ими прибыли и мне нечем его покрыть.

На него это не произвело впечатления, он все так же неподвижно сидел и все так же сосредоточенно смотрел на меня. И вдруг расхохотался — раскатисто, заразительно, искренне. Долго смеялся чистым, совсем неуместным, но не обидным смехом. Он откидывался на спинку сидения, припадал к рулю, обхватывал его руками, и все смеялся.

Я не выдержала:

— Весело, да? Вылезу я и из этого дерьма. Вот увидите, вылезу! Худшее уже позади. Господи, какой вы… — я подыскивала подходящее слово и не находила его, — непредсказуемый, — выдохнула с облегчением.

— Ага. Сейчас ваш непредсказуемый расскажет вам еще одну вещь, и тогда уже смеяться будете вы.

— Рассказывайте, чего уж там. Откровенным сделался, — сжалась я в ожидании нового воспоминания.

— Да, так во-от. Раззнакомился я с вами поближе и понял, что ни черта от вас не получу. Как-то ловко вы это умеете: будто и в руках, а чуть сожми их — вы и выскочили. На все мои предложения соглашались, энергично принимались за дело, заинтересованно обсуждали со мной все детали. А потом незаметненько так, исподволь подсовывали мне мысль, что я — дурак, шиш вы будете на меня работать, и фиг я от вас получу. Причем, я сам — сам! — это открывал. А вы по-прежнему, независимая и самостоятельная кошечка, готовы были откликнуться на любое мое «мяу».

— Очень смешной рассказ. Вспомните, любые ваши затеи я честно обсуждала с вами и, видя их надуманность или несостоятельность, пыталась отговорить вас от них. Мне это нисколько не смешно, а только лишний раз дает повод подчеркнуть, что вы иногда все-таки прислушиваетесь ко мне. Это хорошо.

— Это не ваши слова.

— Не мои? А чьи же?

— Это Гаврик так говорит мне каждый день.

— Ну, знаете… Я с Гавриком не договаривалась на сей счет.

— Конечно. Я к тому это сказал, что, мол, знаю себе цену. Мне не трудно любые горы свернуть, любую стену лбом пробить, в игольное ушко пролезть. Я все могу, но как исполнитель. Вы с Гавриком — люди другой породы. Но оставим это, смешное в другом.

— Еще что-то? Терплю все… Вы бы хоть за город выехали, что ли, раз так приспичило поговорить. Крутимся тут в заторах!

— Вот-вот, за город. Вы в самую точку попали. Так и я рассуждал. Думаю: «Женщина красивая, умная, хваткая. Погуляем пару раз за городом, подышим воздухом, а там и стану я с ней спать. И чем раньше, тем лучше», — он замолчал.

— Ну? — вырвалось у меня.

— Что «ну»?

— Спать, говорю, чего со мной не стали?

— А понял, что вам это ни на хрен не нужно, — просто ответил он. — В молодости у меня баб было — кучами. Никаких проблем!

— А сейчас? — поддержала я разговор.

— И сейчас не жалуюсь, — хмыкнул он. — Умнее только стал, размениваться неохота.

Я любила его необыкновенно, с ним мне было хорошо и легко, но я не предпринимала попыток сблизиться еще больше. Потому что он был мужчиной, не прощающим людям их слабостей, а особенно женщинам. Тем более что я понимала — женщин он вообще не воспринимает всерьез. Нет, он мне нужен был в качестве друга, и ни в каком другом. И я сказала:

— Нашли когда говорить о пустом. Впрочем, вы — приятный и привлекательный мужичина. Клянусь, я завидую вашим женщинам.

— Так за чем же дело стало?

— Не хочу терять вас.

— То есть? — он проявлял удивительное непонимание человеческой души. Или женской? Или моей?

— То есть, я дорожу нашей дружбой и не хочу ее портить.

— Чем дорожите? Я без Гаврика — никто.

— Неправда. Гаврик без вас тоже был бы другим Гавриком. И я была бы другой. Вы — исполнитель, истинно так. Но не простой исполнитель, а… — я снова подбирала слова: — побуждающий, сообщающий импульс. И потом… ваша экспрессия! Вы, как нейтрино, не существуете в состоянии покоя. Возле вас заряжаешься, напитываешься энергией. Вот!

— Вы же говорите, что я несу всякую чушь, — съехидничал он.

— Да, чушь. Но зато как убежденно вы ее несете! Она служит отличным материалом для принятия правильных решений, которые легче и быстрее приходят к тем, кто слушает вас… — подумав, я добавила: — и к вам в том числе.

— Не все-е воспринимают мои слова как чушь, — протянул он с ноткой обиды на меня. — Умная очень! А я, между прочим, недурно решаю вопросы и многих умею убедить.

— Конечно. Просто мы с вами разные, и еще неизвестно, кто кому нужнее. Мне, как и вашему Гаврику, интересен сам процесс преодоления. Я люблю лезть черту на кулички, за что часто получаю пинки под зад, мне противен быт, меня тошнит от его неизбежности. С какой миссией я послана в мир? Или Гаврик? У каждого она своя и каждому ее надо исполнить. Вот если вы считаете, что такие люди, как я и Гаврик, — катализаторы процессов, катализаторы жизни, то нам больше, чем другим нельзя расслабляться, копаться в мелочах, блудить, мараться до мерзости. Нельзя!

— Высо-окую планку берете, — будто с завистью произнес он, а потом добавил с невольным предвкушением: — смотрите, падать будет больно.

Мы подъехали к моему дому. Когда я уже подошла к подъезду, он меня окликнул:

— Минуточку, моя леди!

Я возвратилась, подумав, что забыла что-то в машине.

— Относительно… вашей докуки. Завтра я привезу вам письмо, что вы нам ничего не должны, никаких финансовых или иных претензий у нас к вам нет.

— Так их и нет. Зачем мне такое письмо?

— Затем, что Гаврик закроет ваши позиции перед этими… — он сдержал крепкое словцо, — бартером. Бартер вашим киевлянам уйдет завтра, а наше письмо будет датировано двумя неделями позже.

— Я ничего не понимаю, — растерялась я.