— Как будто вы не знаете, какое «явление» ее поразило однажды и это продолжается до сих пор. А что, если его, гадюку, убить? — предложила я, намекая на известную в кругах книгочеев заумную личность.

— Не поможет, — авторитетно отклонила Гоголева мой метод в конкретно-очистительном процессе. — Этот человек, безусловно, является для нее травмирующим моментом. Но ее психика уже применилась к нему, как к камешку в обуви. Она страдает, но это привычное страдание. А может, даже плодотворное, — почему-то шепотом сообщила она. — Здесь кроется что-то другое. Это-то и надо выяснить. И давай, не затягивай, — прикрикнула, наконец, Гоголева, основательно входя в роль собственницы книжного магазина, если учесть, что теперь она заменяла мне Ясеневу. — Психика не любит длительного угнетения.

Так что, как видите, распоясавшейся я была не по собственному хотению, а по воле лечащего мою шефиню врача.

— Ты не ответила на мой вопрос, — продолжила свои наезды на меня Дарья Петровна.

— Сказать бы вам, что меня привез сюда Павел Семенович, да и дело с концом. Правдоподобно, трогательно, а главное, вы меня оставите в покое. Только боюсь, что тогда мне точно перепадет за враки. Конечно, — продолжала я, — глупо скрывать, что когда стало плохо и пришлось вызывать «скорую», чтобы меня отвезти в больницу, то я просилась именно сюда. Но это всего лишь совпадение, какие часто случаются. То есть совпадение в том, что мы обе заболели почти одновременно. Хотя, если подумать, так тут закономерного больше, чем случайного.

— Болтушка, — совершенно резонно заметила Ясенева и в порыве негодования отвернулась, ощущая явный дискомфорт оттого, что я вижу ее больной и беспомощной.

— Да, так я и говорю, что вы подобрали коллектив из людей, подобных себе. Ну, помните: дурак дурака, рыбак рыбака… Это как раз тот случай. Кроме того, мы же еще и учимся у вас, невольно с хорошим перенимаем и плохое.

— Уточни! — требовательно произнесла она, меж тем как глаза ее округлились страхом, смешанным с удивлением.

Боже, как она боялась навредить людям!

— Попробуем чуточку оглянуться, — разоткровенничалась я. — Что нас окружает? Ваша впечатлительность, тонкие чувствования, возвышенные эмоции. Так что же вы хотите? — в моем тоне прорезалась-таки искренность: — После ваших упражнений по подбору рифм со мной и не такое могло случиться!

Думаю, что моя околесица не была бесполезной. Не в том смысле, что помогала подсознанию Ясеневой в его катарсисе, а в том, что в поисках зла, к которому она невольно прикоснулась, еще не зная об этом, натолкнула ее интуицию на вполне конкретную фигуру. В принципе, я говорила правдоподобные вещи, и придуманная мной аналогия диагнозов напомнила ей другую аналогию, одинаково отразившуюся на наших подсознаниях. С этих пор она поверила мне, и ей этого было достаточно. Дальнейший треп она слушала автоматически, как слушают шум прибоя или шорох листвы, думая о своем.

А может, и правда все предопределено и между нами существовала та взаимосвязь, которая мне казалась придуманной для ее пользы, а на самом деле была истинной и обернулась благом, дорого стоящим Ясеневой? Но тогда я ни о чем не догадывалась, да и не догадалась бы, если бы она позже не рассказала об этом сама.

— Напоминаю, ты еще не рассказала, что же с тобой произошло.

— Да все Алешка! Такая уродина! И что я в нем нашла? — я вздохнула отнюдь не притворно, потому что дальнейшее в моем рассказе было той правдой, о которой я вас предупреждала. — Представляете, вчера заходит в наш магазин Светка, подружка моя, блондинка крашенная, да вы ее знаете, и говорит, что он обтирает наши углы с какой-то кондукторшей — рыжей, как и он сам. «Познакомься, — говорит он Светке, едва завидев ее. — Это моя коллега по работе». Родство душ! Светка говорит мне: «Ехала в аптеку — они уже стояли. Еду обратно — еще стоят. Решила зайти к тебе и сказать». Она оставалсь у нас не меньше часа. Потом ушла, но через полчаса звонит: «Когда я вышла, они все еще стояли, и не видно было, чтобы собирались расходиться». Как вам это нравится? Я прямо вся на нервах доработала до конца дня. Знаете, чего мне стоило не выйти и не устроить им скандал? Наверное, надо было так и сделать. Но я сдержалась, а ночью, нате вам, — бессонница. К утру встала в туалет и потеряла там сознание. Чуть не разбилась о раковину. Хорошо, мама еще сидела на кухне с квартальным отчетом. Подхватила меня, значит, откачала, вызвала «скорую». Ну, а дальше все пошло, как по маслу. Я им сказала про вас, куда я хочу попасть и почему. Приезжаем сюда, а тут Надежда Борисовна мне и говорит, что у вас, мол, тоже ночь была тяжелая, с приступом.

— Что она еще говорила? — отсутствующе спросила Ясенева.

Как видно, моя судьба ее беспокоила меньше, значит, подсознательно почувствовала, что я вру. Вот вам, бабушка, и Юрьев день! Я, конечно, обратила внимание на ее витание в облаках, но убедила себя, что она вновь готовит для меня упражнение по подбору рифм.

— Говорит, мол, твоей начальнице сон дурной привиделся, и на почве жуткого сна у нее развился приступ. Сказала, что нельзя вам плохие сны смотреть.

— Значит, говоришь, Павел Семенович тебя не привозил ко мне?

Вот человек! Возле нее живешь, как под микроскопом, такая вредная работа. Я поперхнулась от неожиданного счастья разоблачения, но она меня подзадорила:

— Что же ты замолчала? Рассказывай дальше.

— Гоголева, как только явилась в отделение, пошла на новеньких посмотреть. Но в эту ночь из ургентных была я одна, она и задержалась возле меня. «Не усмотрели, — говорит, — вы свою Дарью Петровну. А теперь у нее медленно выздоровление идет. Уж и не знаю, как сообщить об этом мужу». Так что Павел Семенович, — заверила я, — пока что ничего не знает, — закончив лечебно-фантастический рассказ, я облегченно вздохнула и откинулась на подушку.

Елизавета Климовна, спасибо ей, дабы не тратить время зря, а наоборот, провести его с пользой для дела, назначила профилактическое лечение моей изморной язвы желудка, и я регулярно принимала таблетки, ходила на уколы и сидела на диете.

11

Наконец, события начали приближаться к тому моменту, о котором он так сосредоточенно размышлял, и к нему в квартиру позвонили. Как и следовало ожидать, это пришла Лена за своими ключами. Ее руки оттягивали вниз две огромные сумки с продуктами.

Видно было, что она спешила попасть к нему, так как он сказал, что плохо себя чувствует и хочет пораньше лечь в постель. Кроме того, в этот вечер ей предстояло накормить своих прожорливых, как плодожорки, пацанов, оголодавших к тому же на общепитовских харчах в поездке. Хотя какой сейчас общепит? Его нет, в кафе да забегаловках, не говоря о ресторанах, дорого и все деликатесы готовят на кубиках Галины Бланка. Пусть сами и едят эту синтетику! Она была уверенна, что сыновья перебивались всухомятку бутербродами, хорошо, если по утрам пили чай.

Собаки тоже всю неделю сидели без горячей пищи. Теперь надо приготовить им кашу, рыбу да накормить, а то достанется ей за нерадивое отношение к ним.

От усердия шапка у Елены Моисеевны сбилась набок, а на лоб и уши, выбившись из-под нее, упали взмокшие от пота пряди волос. Это с неприязнью отметил Зверстр. Возвращая ей ключи, он пропустил мимо внимания пару опасливых мыслей, не оставивших после себя ни разумения, ни поступка — лишь выжавших в кровь каплю адреналина, от которого гулче забилось сжатое, как пружина, сердце.

Закрывая за посетительницей дверь, он проглотил подступивший к горлу нервный комок и это ему, на удивление, удалось. Давящий шарик спустился вниз по пищеводу, процарапал его когтями острой спазматической боли, и провалился в желудок, разлившись там подрагивающим холодком.

Зверстр посмотрел на часы, отметил, что в запасе у него уйма времени, которое он, все взвесив и ко всему приготовившись, не знал, куда деть. Он снова сел в кресло и, даже не поглядывая больше на экран телевизора, вперил бессмысленный взгляд куда-то повыше него, в стенку.