Верона лежала и думала.

Рагос и его миллионы, его молодость, его нежная кожа, пышные волосы, молодая стройная фигура, его новая для нее любовь, которую ни с кем не придется делить…

Карди вернулся подстриженный и свежий, в синем пиджаке и новых фланелевых брюках. Тридцати трех лет ему, пожалуй, нельзя было бы дать, но все же он был сильный, изящный мужчина.

— Пойдем на террасу пить чай, милочка! Ты освежишься, Я устрою тебя поудобнее.

Верона приколола большую белую шляпу, отделанную настурциями всех оттенков — от золотого до оранжевого.

Рагос остановился у их столика.

— Я решительно уезжаю в полночь, — любезно сказал он, — с Девантсами на их яхте. Вы обедаете там сегодня, говорили мне?

Безмятежные глаза дружелюбно выдержали взгляд Вероны. Улыбнувшись, он прошел мимо.

В конце концов Девантсы решили устроить свое прощальное празднество в отеле. Они были американцы — радушная, добрая и очень счастливая пара. Девантс славился как спортсмен и очень пришелся по душе Карди.

Пообедали за небольшим круглым столом в выходившей на море комнате со сплошной стеклянной стеной: Девантс с женой, Жуан Рагос, некий муж по фамилии Перетц, чета Гревиллей, англичанин — яхтовладелец и его сестра, крупная женщина, мастерски игравшая в бридж.

Мужчины уселись затем за покер, за исключением Рагоса, который предпочитал бридж.

— Так вы решительно уезжаете? — спросила его Верона.

— Мне, видите ли, незачем оставаться, мадам, — охотно ответил он.

Она взглянула на него из-под длинных ресниц:

— И нет причины, почему бы вам хотелось остаться?

— Причина была, ее нет теперь.

Он ловко тасовал карты, проворно двигая длинными пальцами. Как все красивые мужчины, он был очень интересен в вечернем костюме.

От волнения обычно очень белые щеки Вероны красиво зарделись.

Она неожиданно сказала:

— Как тут жарко.

И миссис Девантс тотчас предложила выйти на террасу. Рагос и Верона шли, конечно, рядом.

— Вы дадите мне закурить? — попросила Верона; пальцы их встретились, когда он подносил спичку; он мягко, но уверенно сжал ее пальцы. Они стояли в тени в самом дальнем от окна углу; издали к ним доносился голос миссис Девантс, она и миссис Варвик уселись в низкие кресла.

Пальцы Рагоса сомкнулись тесней; другая свободная рука коснулась плеча Вероны, спустилась к локтю. Он шептал едва слышно: "Поцелуйте меня", и когда Верона невольно подалась назад, внезапным ловким движением привлек ее к себе.

— Ах вы, дорогая, маленькая дурочка, — прошептал он и впился губами в ее губы.

И через плечо увидел выходившего на террасу Карди, увидел и понял, что тот видел.

Отпустив Верону, он обменялся с ней несколькими небрежными фразами и прошел к Карди, который стоял подле миссис Девантс, по-видимому слушая, что она говорит.

Рагос отвел его в сторону.

— Вы, разумеется, хотите драться со мной? Моим секундантом будет Перетц, вы можете взять Девантса или Варвика. Я хочу, чтобы ваша жена вышла за меня замуж, — ничего не могу с собой поделать. Сам собирался сказать вам.

Он продолжал бы еще долго объясняться, если бы Карди не оборвал его таким страшным, хотя и шепотом произнесенным проклятием, что он испуганно отшатнулся, моментально лишившись дара речи.

Другие ничего не заметили. Верона смеялась или делала вид, будто смеется какому-то замечанию Варвика.

Рагос первый положил конец веселью. Он подошел к Вероне и вполголоса приказал:

— Вам надо идти, скажите, что вам нездоровится, поторопитесь.

Она, как ребенок, послушалась его и пять минут спустя вместе с Карди направилась к себе.

— Не согласитесь ли вы зайти ко мне после того, как проводите вашу сестру? — спросил Карди Варвика перед уходом. — Дело не терпит отлагательства. Сожалею, что приходится обременять вас, но…

— Я приду, разумеется, — ответил с готовностью Варвик, недоумевая, что хочет от него Карди, но ничего не подозревая и потому нисколько не тревожась.

Девантсы так и отплыли, ничего не зная. Рагос проводил их, громко кляня свою "незадачливость", он вынужден остаться в Рио; по возвращении к себе в номер он нашел телеграмму, вызывавшую его немедленно в Пауло, он едет туда этой же ночью автомобилем.

Вернулся к себе он вместе с Перетцем, молодым кубинцем, который играл в покер. Тот только выразительно кивал на каждое замечание Рагоса, который считал нужным распространяться насчет разных деталей.

Раздался стук в дверь, и в комнату вошел Варвик; его загорелое лицо блондина было абсолютно бесстрастно, и в светлых голубых глазах нельзя было ничего прочесть.

— На пистолетах, разумеется, — воскликнул молодой Перетц чуть не с ликованием.

— Я не знаток по части дуэлей, — серьезно сказал Варвик. — Сеньор Перетц и я должны, очевидно, гарантировать нашим участием, что игра будет честная. Ручаюсь за это своим честным словом.

Он поклонился и вышел.

Рагос снова оживленно заговорил:

— Остается позаботиться о докторах и обезвредить полицию.

Перетц пришел в сильнейшее возбуждение, черные глаза его горели.

— Я не боюсь никаких неприятных последствий, — говорил Рагос. — Гревилль человек чести. Нельзя не восхищаться им. Как ты находишь?

— О да! Он прекрасный наездник и прекрасный игрок, — с энтузиазмом согласился Перетц.

Он уехал в автомобиле Рагоса, предварительно опрокинув стакан виски. Через час он должен был вернуться обратно.

Верона лежала у себя в спальной, скорчившись на кровати. Из соседней комнаты доносились шаги Карди, спокойный голос Варвика. Потом Варвик ушел, и она слышала, что в ванной открыли кран.

Может быть, Жуан ранит Карди или Карди его — в наши дни никогда дуэли не кончаются трагически.

Как бы там ни было — теперь Карди знает — этого уже не изменить, а раз он знает — он должен дать ей свободу. Она ничего плохого не сделала, совесть ее чиста, Карди должен понять.

Какие мужчины — дети! И как они склонны к мелодраме! Драться! Будто может быть какой-нибудь толк! Казалось бы, война должна была научить их, что…

О! как это все гадко… гадко… все в целом, и страшно… и ей не к кому обратиться.

Рыдания потрясали ее. Карди, уже совсем готовый, услышал их.

Он вошел, остановился в дверях, посмотрел на нее — комочек из кружев и шелка на широкой постели. Отблески света играли в ее волосах, и от этого они казались уже не золотыми, а почти пламенными.

Душа его тоже была охвачена пламенем, которое то замирало, то вспыхивало с новою силой, сжигая все здравые мысли, все сердечные импульсы.

Он посмотрел на Верону, и его охватило страстное желание убить ее, схватить ее рукой за горло и трясти до тех пор, пока она не повиснет, как изломанная игрушка, которая держалась только на проволоке.

Отчетливо представилась ему картина: его загорелая рука на белой шее Вероны, ее бледное испуганное лицо, ужас в глазах…

Она. почувствовала его взгляд на себе, приподнялась на руках и повернула к нему заплаканное лицо.

— О, Карди, как ты мог… как ты можешь…

Он расхохотался и повторил за ней с убийственной иронией:

— Как ты мог? Отправляясь к месту казни, не выпьешь ли чашечку чаю — тебе два куска или один?

Три глупых, дрожащим голосом произнесенных слова: "Как ты мог?.." вдруг раскрыли ему всю нечистую тривиальность этой женщины, всю ее внутреннюю ничтожную сущность.

Однажды она уже разбила его жизнь, а когда время и он сам, с помощью рук и глаз, измученных страданием по ней, кое-как склеили обломки, — он снова отдал свою жизнь в ее маленькие ручки с заостренными белыми пальчиками, отдал вторично, как дурак — проклятый, набитый дурак!

Можно ли порицать такое жалкое; пустое существо, для которого нет лучше забавы, как разрушать?

— Что ты собираешься делать? — слезливо спросила Верона.

Он подошел к кровати и посмотрел на нее сверху вниз.