– Вы думаете, они смогут меня узнать?

– Надо полагать.

– Я могу отрастить бороду…

– Не успеете, – усмехается Огинский. – События могут развиваться быстрее, чем отрастет ваша борода.

Некоторое время они едут молча. Потом майор снова спрашивает:

– Вам ведь приходилось уже бывать в Овражкове. Когда вы там были в последний раз?

– На прошлой неделе. С разведывательной целью, так сказать. К местным властям присматривался на всякий случай. Господина бургомистра лицезрел и его дружка Дыбина. Из укрытия, конечно, так что они об этом и не подозревали. Видик у них в полном соответствии с репутацией. Неограниченными властителями себя там чувствуют… А вот и Овражков показался.

За небольшой редкой рощицей мелькают убогие домики овражковского предместья.

– У них ведь нет застав при въезде в город?

– Днем никого, а ночью полицейский пост. Городишко–то даже до районного значения не дорос. Мы как теперь, прямо к бургомистру?

– Нет, сначала к какому–нибудь полицейскому посту. Спросим, как к нему проехать. Нужно сделать вид, что мы тут впервые.

– Тогда придется прямо к полицейской управе. Днем других постов в Овражкове нет. Не нагнали еще на них страху партизаны. Командир приказал ничем их пока не тревожить.

– И правильно рассудил, – одобрил Огинский. – Городишко пока не имеет особого значения для немцев, а предприми мы тут активные действия, сразу же разместят в нем какую–нибудь карательную часть.

«Опель–капитан», сбавив ход, идет теперь по главной улице Овражкова, подпрыгивая на многочисленных выбоинах асфальта. Редкие прохожие бросают на него тревожные взгляды.

– Эй, Иван! – кричит в открытое боковое окно Азаров. – Как проехать в полицай управа?

Какой–то пожилой мужчина торопливо машет рукой вдоль главной улицы и поспешно сворачивает за угол.

– Ну зачем вы его? – строго спрашивает Азарова Огинский. – Все переговоры с местными жителями буду вести я, а вам не следует привлекать к себе внимания.

– Да разве ж смог он меня рассмотреть?

– Все равно я не разрешаю вам делать этого.

– Ясно, товарищ майор.

Но вот и полицейское управление. Азаров останавливает машину так, чтобы майор оказался со стороны дежурного полицейского, уже вытянувшегося по команде «смирно» при виде эсэсовской формы Огинского.

– Здравия желаем, господин штурмбанфюрер! – рявкает полицай.

«Научился в эсэсовских чинах разбираться, гад», – мысленно ругается Азаров.

– Как в ратхауз… в ратуша как проехать, к господин бургомистр? – спрашивает полицая Огинский.

– Они не в ратуше, господин штурмбанфюрер, – все еще не отрывая руки от козырька фуражки, докладывает полицейский. – Они у себя дома. Праздник у них сегодня. Именины–с…

– Вас ист дас – имениныс? – удивленно поднимает плечи Огинский.

– День рождения–с, – поясняет полицейский. – И господин начальник полиции тоже там. Прикажете проводить?

– Найн, не надо проводить, – машет рукой в черной кожаной перчатке Огинский. – Сами будем находить. Где есть это?

Полицейский наклоняется к Азарову и знаками показывает, куда нужно ехать.

– Фэрштэйн? – спрашивает он.

– Фэрштэйн, фэрштэйн, – сердито бурчит Азаров и, чуть не сбив полицейского, резко включает скорость.

– Напрасно вы с этими гадами так деликатно, товарищ майор, – говорит он недовольно. – С ними надо…

– Ну вот что, Азаров, вы теперь для меня только шофер Ганс, а я для вас – штурмбанфюрер Мюллер. И никаких советов прошу мне не давать. Кстати, я передумал искать квартиру бургомистра самостоятельно. Вернемся к полицейскому управлению и воспользуемся их услугами.

– Яволь, герр штурмбанфюрер!

Как только машина снова подъезжает к полицейскому управлению, Огинский машет рукой полицаю:

– Мы сбились с путь… Гебэн зи мир бегляйтэр…

– Провожатого нам, шнэллер! – уточняет Азаров.

Дежурный торопливо вызывает из управления какого–то тощего дядьку в помятом мундире и, оставив его за себя, проворно вспрыгивает на крыло машины со стороны шофера.

– Тут недалеко, – говорит он Азарову. – Вот до того угла, а потом налево… Нах линкс, фэрштэйн?

А когда машина сворачивает налево, полицейский показывает на кирпичный дом, заметно отличающийся своей добротностью от остальных строений улицы.

– Вон в той хаузе они проживают. Мне как теперь, назад возвращаться или сбегать доложить?

– Доложите, – велит ему Огинский. – Шнэллер! Живо!

Как только полицейский уходит, майор торопливо шепчет Азарову:

– А вы не выходите из машины. Там, в их берлоге, все равно ведь ничем не сможете мне помочь. Держите лучше машину наготове на всякий случай.

Успевший уже заметно захмелеть тучный бургомистр города Овражкова смотрит на «штурмбанфюрера» счастливыми глазами.

– Вот радость–то, честь–то какая! – слегка заплетающимся языком говорит он. – Большое спасибо, господин штурмбанфюрер, что почтили меня своим присутствием в столь торжественный день. Покорнейше прошу вас отведать нашей русской, известной во всем мире водки.

И он протягивает Огинскому большую, налитую до краев рюмку. Огинский брезгливо нюхает ее и морщится:

– Фи, самохонка!

– Да нет же, господин штурмбанфюрер, ей–же–богу – водка! Ну хоть глоточек за мое здоровье…

Но Огинский решительно отталкивает руку бургомистра, и водка выплескивается на его огромный живот.

– Наин, господин бургомистр, найн! Прежде дело, а потом водка. Есть тут среди ваш гость кто–нибудь, кто знает дойч – немецкий язык?

– Мой секретарь, господин штурмбанфюрер. Эй, Каблучков, живо к господину штурмбанфюреру!

Он манит кого–то пальцем, будто собачонку. Из–за стола не без труда вылезает поджарый, средних лет мужчина в вышитой косоворотке.

– Вот, господин секретарь, – протягивает ему Огинский документ, отобранный у Мюллера. – Форлэзэн унд юберзэтцэн.

Увидев на бланке черного немецкого орла с распростертыми крыльями и со свастикой в когтях, Каблучков заметно трезвеет и начинает медленно, с большими паузами переводить. Немецкий знает он, видимо, не очень твердо: Огинскому то и дело приходится его поправлять. А когда Каблучков кончает перевод, Огинский небрежно кивает ему:

– Данке, господин Башмячков…

– Каблучков, – деликатно поправляет секретарь.

– Фэрцайэн зи, биттэ, господин Каблучков. – Повернувшись к Куличеву, Огинский спрашивает его: – Кто тут есть из ваш подчиненный, который занимайт фэрант вортлихен постэн?

– Ответственный пост, – переводит Каблучков.

– Вот два моих помощника, – показывает Куличев на стоящих неподалеку от него старомодно одетых пожилых мужчин.

Теперь вообще никто уже не сидит, все стоят, вытянув руки, по стойке «смирно». Смущенно переминаются с ноги на ногу и женщины, не зная, что им делать.

– А вот тот, – указывает бургомистр на рослого сутуловатого мужчину, – начальник местной полиции, господин Дыбин со своими помощниками.

– Зер гут, – удовлетворенно произносит Огинский. – Останетесь тут вы, господин бургомистр, и вы, господин начальник полиция. Остальные – шагом марш! Пусть они будут немножко погулять во дворе. Вы, господин Каблучков, тоже идите проветриваться. Мы будим как–нибудь разбираться тут сами, без ваша помощь.

Все, кроме Куличева и Дыбина, поворачиваются кругом и почти строевым шагом идут к двери.

– У меня их хабе кайне цайт… Как это? Ага! У меня нет времени ожидайт, когда кончится ваш именин…

– О, пожалуйста, господин штурмбанфюрер! – угодливо восклицает Куличев. – Именины от нас не уйдут.

– А теперь, как это у вас говорится? Ближе к делу, да? Надеюсь, вы знайт, кто есть такой господин гаулейтер Заукель?

– А как же, господин штурмбанфюрер! Кто же не знает генерального уполномоченного по использованию рабочей силы в оккупированных восточных областях? И мы с господином Дыбиным честно…

– Нет, не честно! – грозно прерывает бургомистра «штурмбанфюрер». – Разве вы не получайт через рейхскомиссар ваша область указание гаулейтер Заукель? Он приказал прекратить отправка в Германия в качество рабочей силы бывших советских железнодорожник?