– А работенка тут, я вижу, не очень ударная, – скептически замечает Азаров. – Да и техники почти никакой.

– Вся техника на восстановлении главной магистрали. Партизаны ковыряют ведь её денно и нощно. Но Вейцзеккер пообещал все же одноковшовый экскаватор завтра прислать. А ты, кстати, набросай заявку на необходимые механизмы, а главное – на взрывчатку, чтобы она у нас заранее была припасена. С нею нынче тоже не легко.

– Ладно, это я сделаю, когда вернемся. А сейчас вы меня познакомьте с будущими курсантами, но не со всей пятеркой, а лишь с тем, кого считаете самым бесспорным, Хочу иметь представление, что тут у вас за народ. А с остальными уже потом, когда майор Вейцзеккер их утвердит.

– Пожалуй, это верно, – одобряет Дыбин. – Ты, я вижу, мужик осторожный. Никиту Комолова я тебе сейчас представлю. Он в путевом околотке дяди твоего до войны бригадиром был. Потом Комолова в армию мобилизовали, а Никита оттуда драпанул вроде тебя. Да ещё и застрелил кого–то из своих командиров, так что ему от Советской власти нечего ждать пощады. Тем более что один раз его уже пощадили: амнистировали за два года до отбытия полного срока за разбой. Он, правда, вкалывал в лагерях один за троих, это уж я точно знаю.

– Каким же образом? – удивляется Азаров.

– Внушил ты мне доверие, Тимофей, потому не утаю от тебя, что вместе мы с ним срок отбывали. А за что – не спрашивай. То есть он–то за разбой, а я по другой статье и по иному делу… Вон, кстати, и Никишка нас заприметил, спешит с докладом. Я его бригадиром тут определил по довоенной специальности.

– А, господин полицмейстер! – озорно кричит Комолов, протягивая Дыбину свою здоровенную, выпачканную землей пятерню. – Здравия желаем! Ну и работенку ты мне удружил. Целый день на сплошном пекле, да и работнички, прямо надо сказать, не стахановцы. К тому же еще и пропойцы. И чёрт их знает, где они самогон достают!..

– А ты, видать, у них за дегустатора? – укоризненно покачал головой Дыбин. – А что, если бы я сюда с господином Вейцзеккером прибыл? От тебя ведь за версту несёт.

– А ты меня лучше на другую работу устрой. Возьми к себе в городовые… Или ещё куда, а тут я вконец сопьюсь. Подносят ведь, гады, а у меня силы нет отказаться.

– Потерпи ещё малость, настоящим делом скоро займёшься. Познакомься вот с племянником покойного Куличева, Тимофеем Стецюком, бывшим лейтенантом Красной Армии. Может, под его начальством служить придется.

– Здравия желаю, товарищ лейтенант! – приложив руку к полям соломенной шляпы, рявкнул Комолов.

– Да ты что, совсем спятил? – рассердился Дыбин. – Какой он «товарищ»? Иди–ка проспись где–нибудь в холодке и моли бога, что господин Вейцзеккер тебя не видел и не слышал. А то бы тебя… – Он опасливо оглянулся. – Ну что ты с ним будешь делать! – сокрушенно вздохнул Дыбин, как только, пошатываясь, ушел Комолов. – Не понимают ведь, паразиты, что я их от немецкого начальства оберегаю. Будь бы над ними хоть какой–нибудь захудалый немецкий унтер, он бы им показал, как нужно работать…

– А им и надо это показать, – раздраженно замечает Азаров. – Разве ж это работа? И вы хотите таких людей рекомендовать в школу? Нет уж, подбором кадров для неё придется, видно, заняться мне самому, если, конечно, господин майор Вейцзеккер мне это доверит. А вам мой совет – не рекомендуйте вы ему этого Комолова. Не годится он для такого серьезного дела, как диверсии в тылу победно наступающей Красной Армии. Для этого нам нужны идейные враги Советской власти, а не уголовники, которым дорога лишь собственная шкура.

– И опять ты прав, Тимофей, – тяжело вздыхает Дыбин. – Спасибо тебе за совет…

На другой день Вейцзеккер сам побывал на строительстве железнодорожной ветки и лично беседовал с кандидатами в школу диверсантов. Вернулся он очень недовольный результатами своей инспекции.

– Что же это такое, господин Дыбин? – сурово отчитывает он начальника полиции. – Разве это работа? Это черт знает что, а не работа! С завтрашнего дня гнать всех в шею! Набрать новых! Где взять? Я тоже не знаю где, но завтра же полный штат строительных рабочих должен быть налицо; мобилизуйте на это всех трудоспособных жителей вашего города; в крайнем случае выгоняйте на трассу своих бездельников полицейских. Хоть раз в жизни пошевелите мозгами, господин Дыбин!..

Дыбин никогда ещё не видел Вейцзеккера таким разъяренным.

Он стоит перед майором по стойке «смирно» и механически бормочет:

– Виноват… Виноват, господин майор… Завтра же будет сделано, господин майор…

– Ну что вы заладили: «виноват», «будет сделано»? – все еще негодует Вейцзеккер. – Что будет сделано? Когда будет сделано? Да разве к завтрашнему дню возможно это, будь вы даже талантливейшим организатором? А вы ведь никакой не организатор, а… Ну да ладно, не буду вам говорить, кто вы такой, – презрительно машет рукой Вейцзеккер. – Идите, господин Дыбин, и действуйте!

У него сегодня вообще тяжелый день. Ночью партизаны снова пустили под откос два воинских эшелона. Черт их знает, как они ухитряются это делать! Местность по обе стороны дороги шириной до ста метров расчищена от кустарника. Мало того, начальник тылового района группы армий «Центр» приказал ещё и жителей выселить с двухкилометровой полосы каждой стороны дороги. А разве это помогло? Партизаны ухитрились сегодня пустить под откос эшелон даже на таком участке, на котором построено пять укреплений через каждые два километра с гарнизонами по шестьдесят человек. На том же участке сооружены еще и сторожевые вышки с пулеметами на всех переездах через дорогу.

А на восстановительных работах по ликвидации последствий этих крушений снова саботаж! И никакие репрессии не помогают. Видно, прав скептик Бауэр, инженер главной железнодорожной дирекции группы армий «Центр», сказав сегодня сгоряча, что все лучшие, кто остались на оккупированной нами территории, ушли в партизаны, а подонки, пошедшие к нам в услужение, ни на что не гожи. Когда–нибудь доведет Бауэра его язык до гестапо. Его бы, пожалуй, давно уже забрали, если бы не заступничество уполномоченного по военным перевозкам, считающего Бауэра незаменимым специалистом.

А этот болван Дыбин всё ещё стоит перед ним столбом, Похоже, что даже дар речи потерял. В его преданности нет, конечно, сомнений, но ведь дуб дубом…

– Ну, а что за публику вы подобрали для школы? – снова обращается к нему Вейцзеккер уже более спокойно. – Один Яценко, может быть, еще годится, а остальные просто шпана. Я не против уголовников, если уж нет ничего другого, но давайте тогда таких, у которых голова варит, а не пропойц. Нам не только отчаянность, но и сообразительность потребуется.

– Среди тех, кого я порекомендовал, не все ведь уголовники… – пытается оправдаться Дыбин.

Но Вейцзеккер раздраженно перебивает его:

– Я же вам сказал: пусть будут хоть уголовники, лишь бы толковые и не трусы. А эти дрожат передо мной от страха. Какие же из них диверсанты?

– Заробели слегка перед большим начальством – это же естественно, господин майор…

– А там, в советском тылу, не будут разве робеть? Это ведь просто чудо, что к нам попал такой стоящий человек, как Стецюк.

– С почерком его все, значит, в порядке?..

– Да, с этим благополучно. Почерк его. Но разве и этом только дело? Не верится, чтобы такой толковый человек… В общем, нужно его еще раз проверить…

Вейцзеккер согласовывает свой замысел с начальством, и оно не возражает.

А вечером он неожиданно подъехал к дому Куличева в тот самый момент, когда Азаров уже собрался ложиться спать.

– Вы извините меня, Тимофей Богданович, но у меня к вам неотложное дело.

– Слушаю вас, господин майор…

– Вы сами понимаете, что до создания школы диверсантов еще довольно далеко. А обстановка на фронте не из приятных. На нашем участке особенно. Не давая нам передышки, советские войска рвутся на Запад. Ценой больших жертв и усилий мы их приостановили на какое–то время, но они подбрасывают свежие силы. И не только по железной дороге, но и по шоссейным. Вот взгляните на карту.