Потайной радиопередатчик, известный Центру под названием «Травиата», был вмонтирован в патефон устаревшей марки, несколько громоздкий, но весьма добротный, безотказный. Это был патефон известной английской фирмы «Виктор», марка «Голос его хозяина». Фабричная марка изображает пса, сидящего перед рупором граммофона и внимающего своему хозяину.

Под аккомпанемент пластинок Ингрид проводит радиосеансы.

Этьена предупредили, что в Германии появились специальные приборы для радиопеленгации, немцы в этой области радиотехники обогнали всех, и русских в том числе. Итальянцы не умели засекать радиопередатчики даже в радиусе трех километров, но где гарантия, что гестапо, при столь нежной дружбе с итальянской контрразведкой, не поделится с ней своими секретными приборами?

Этьен требовал от Ингрид предельной осторожности. Это по его настоянию молодая певица стала такой непоседливой квартиранткой.

Появились косвенные признаки того, что радиосыщики установили круглосуточную слежку на волне, которой пользовалась Ингрид. Тогда «Травиата» применила систему, которой научил ее опытный Макс Клаузен: тот менял длину волны через каждые двести пятьдесят слов передачи. А так как «Травиата» отказалась от волны, на которой работала прежде, контрразведка ее, по–видимому, потеряла.

Второй совет Клаузена также оказался весьма полезным: после каждой радиопередачи, какой бы короткой она ни была, «Травиата» меняла код. При таком условии Этьен мог быть уверен, что итальянские дешифровщики будут сбиты с толку, им никак не найти ключ от шифра, даже если они снова обнаружат «Травиату» в эфире.

Радиокод, разработанный Клаузеном, представляет систему чисел, которые перестраиваются в определенном порядке, в зависимости от дня недели. Шифр, которым пользовалась Ингрид, опирался на слово «Бенито». Каждая из этих шести букв несла свою цифровую нагрузку и своеобразно переводила на язык цифр весь алфавит.

У Ингрид и у Фридриха Великого, работавшего на радиосвязи в Швейцарии, был под рукой один и тот же международный статистический справочник, битком набитый цифирью. Милан и Лозанна заранее уславливались, с какой страницы, с какой строчки и с какой буквы в слове начнут они свои очередные вычисления. А потом уж следовало помнить, на какой цифре окончится последний разговор и с какого слова начнется новая радиограмма, по новому коду, обусловленному тем или другим днем недели.

Но и это еще не все! Помимо скользящей волны и переменчивого кода, время передач также непостоянное — у Ингрид подвижная шкала.

Ингрид появилась в Милане незадолго до нового, 1936 года. Этьен воспрянул духом — так долго молчала «Травиата». А радист, который работал прежде, мог передавать лишь телеграммы, зашифрованные Этьеном, потому что шифр тому радисту не доверяли. Ингрид же, несмотря на молодость, была опытным работником, ученицей Клаузена. Этьен не знаком с Максом Клаузеном, но в Центре его считают лучшим радиоспециалистом. Про Клаузена говорили, что он может смонтировать радиопередатчик в чайнике, заварить в нем ароматный чай и напоить им даже самого привередливого англичанина.

У «Травиаты» существенный недостаток — она обеспечивает радиопередачи только на небольшое расстояние, ее радиограммы можно принимать лишь в Швейцарии или в Тироле. Но разве расстояние между «Травиатой» и ее радиособеседниками измеряется только километрами или высотой альпийских гор? Их разделяет граница фашистского государства!

Встретившись с Кертнером 18 июля, встревоженная Ингрид рассказала:

— Меня вызывала сегодня Лозанна. Фридрих слушал Испанию. В эфире какая–то неразбериха. В Бургосе на полуслове прервали передачу. В Сеуте много раз повторяли одну и ту же фразу, — и произнесла по–испански: — Над всей Испанией безоблачное небо.

— Вот оно, «пронунсиаменто», — Кертнер слегка побледнел.

Фашистский мятеж в Испании увеличил поток оперативной информации. «Голос его хозяина» не замолкал подолгу, пока в конце августа «Травиата» не вышла из строя.

Ингрид ходила с заплаканными глазами. Этьен не думал, что хладнокровная рослая немка так разнервничается!

Для того чтобы вылечить «Травиату» от внезапной немоты, нужно было достать четыре новые кварцевые пластины.

Достать кварцевые пластины в Милане и в Турине не удалось. Ну что же, пришлось Анке Скарбек изменить торговой фирме, где она всегда покупала химикалии для фотоателье «Моменто», и отправиться за химикалиями в Рим.

Однако кварцевые пластины, которые Анка привезла из Рима, не спасли положения. То ли передатчик требовал пластин другого рода, то ли Ингрид по радиокоду не смогла получить точных инструкций о том, как именно пластины нужно установить и как устранить помехи.

Центр решил прислать специалиста. Опытному Редеру, а иначе говоря, Фридриху Великому пришлось на время бросить свой радиопередатчик в Лозанне и поехать в Милан, благо туристский сезон еще не закончился, а театральный сезон уже начался.

Согласно расшифрованной телеграмме, Ингрид должна стоять, держа в руках папку с нотами, 8, 12 или 16 сентября в 2 часа дня на пьяцца Доумо, так, чтобы иметь в поле зрения фронтон собора, памятник Виктору–Эммануилу и пространство между ними. В один из назначенных дней Ингрид встретит блондина лет тридцати, высокого роста, с портфелем из крокодиловой кожи и с номером газеты «Фолькишер беобахтер», торчащим из кармана.

Господин спросит Ингрид по–немецки: «Не скажет ли фрейлейн, как пройти к часовне Сфорцеска?», на что Ингрид должна ответить: «Я иду в том направлении и могу вам показать часовню».

Если свидание в указанные дни не состоится, Центр дает три резервных дня: 19, 20 и 21 сентября в тот же час.

По–видимому, в Центре не знали о давнем и близком знакомстве Ингрид с Фридрихом Великим, о том, что кодированная радиосвязь между ними помогает обоим переносить разлуку и что Фридрих Великий с помощью шифра уже объяснился Ингрид в любви, а ее ответ, также зашифрованный, вселил в него надежду: как только обстоятельства позволят, они съедутся вместе, чтобы не разлучаться…

Короче говоря, не обязательно было тратиться на «Фолькишер беобахтер», Ингрид узнала бы его и без газеты, торчащей из кармана.

Он прилежно осматривал достопримечательности Милана. Кертнер дважды уступил ему свои билеты в оперу, и дважды соседкой случайно оказывалась Ингрид.

А когда Фридрих Великий уехал, хозяйка Ингрид обратила внимание на то, что ее квартирантка вновь стала усердно заниматься музыкой…

Вот и вчера Ингрид допоздна сидела за роялем и разучивала трудный пассаж в арии.

Вошла хозяйка и внесла скальдино — жаровню с углями.

— Погрейтесь, синьорина Ингрид. Ветер северный… Про такой ветер у нас в Милане говорят: свечи не задует, а в могилу уложит.

— Вы так любезны, синьора Франческа. Не помешаю, если еще немного помузицирую?

— Сделайте одолжение! Мой Нунцио тугоухий, а мне вязать веселее.

Хозяйка ушла, Ингрид бесшумно заперла за ней дверь на ключ. Она подсела к роялю, несколько раз подряд спела арию. Продолжая напевать, Ингрид подошла к патефону «Голос моего хозяина» и поставила пластинку. Знаменитая певица исполняла ту самую арию, какую только что ученически пела Ингрид. Она открыла заднюю стенку патефона, выдвинула радиопередатчик, быстро настроилась, нашла в эфире своего Фридриха и начала передачу…

14

В вестибюле отеля «Кристина» толпились военные в испанской, итальянской, немецкой форме, преимущественно летчики.

— К сожалению, мы вынуждены отказать вам в гостеприимстве, — развел руками портье. — Как видите… — он показал на военных, — в «Кристине» теперь совсем другие гости.

Кертнер протянул визитную карточку:

— Я от консула Дрегера.

— Вы бы сразу сказали! Тысяча извинений. Вот ключ от вашей комнаты. К сожалению, только третий этаж. Все апартаменты ниже заняты генералом Кейпо де Льяно.

Этьен подошел к лифту. Каковы же были его удивление и радость — из лифта вышел Агирре, элегантный, одетый в военную форму.