— Вы меня интригуете, господин оберштурмбанфюрер!

Только теперь Штюбе сообразил:

— Позвольте и мне, господин оберштурмбанфю–рер…

— Не позволю, Штюбе! Вечером, в казино… Примите это как приглашение.

— Очень благодарен! И господин историк разделит наше общество?

Хейниш понял его и отрезал не очень вежливо:

— Обязательно. Особенно если вы так настойчиво требуете… До встречи, Штюбе! Будьте любезны, скажите Майеру, пусть зайдет ко мне вместе с фрейлейн Бергер. Вас это не затруднит?

— Нисколько, господин оберштурмбанфюрер!

Вилли Майер с фрейлейн Бергер не заставили себя ждать, но тактично остановились поодаль от Хейниша, который вел оживленный разговор с господином Ше–ером.

— Как продвигаются твои творческие дела, Адольф? Тебе никто не мешает?

Господин корреспондент сразу воодушевился, красочно описывая, как его захватила эта необычайная поездка на суровый Северный Кавказ, где даже неприступные горы отступают перед немецкой бронированной силой, где Эльбрус увенчан тевтонским стягом, где на поле брани силой оружия решаются судьбы народов и континентов…

— Я присутствовал при битве в Эльхотовых воротах. Это было воистину титаническое зрелище! Борьба гигантов… А генерал Траугот Герр! Лично повел вперед танки, чтобы пасть в очистительном огне исторического ристалища… Подвиг его незабываем!

— Ты действительно написал о нем волнующие строки, Адольф, а эта мистическая картина «Ворот Танато–са» в горах… Просто ошеломляет! Похоронные факелы из горящих танков и кладбищенская тишина… В твоих строчках ощущается торжественная символика Вагнера. Это не обычная военная корреспонденция, совсем нет… Я недаром берегу экземпляр газеты.

Хейниш выдвинул ящик, вытащил газету, развернул ее, рассматривая.

— Исторический'снимок — генералы Герр и Хольман направляются к головным машинам, чтобы возглавить броневые колонны. Ну что же, дорогой Адольф, сегодня ты будешь иметь материал и от меня! В нашем ведомстве тоже не ротозеи сидят.

— О, рассказ об успехах СД украсит страницы любой книги!

— Увы, Адольф, и в самом деле было бы так, если бы можно было обо всем рассказывать. Только — в пределах возможного… Ты припоминаешь убийство городского бургомистра, сознательного борца против большевистского режима, господина Даурова?

— Еще бы! Ведь это загадочное убийство произошло как раз в день моего приезда.

— Совершенно верно. Так вот: никакой загадки больше не существует!

— Что вы говорите?

— Именно! Убийца схвачен. Фрейлейн Бергер…

— Неимоверно! Неужели фрейлейн…

— Ты неправильно меня понял. Не фрейлейн Бергер, она нам только поможет поговорить с преступником… Вилли, приведите арестованного!

Через минуту два здоровенных эсэсовца — на палаческую работу палачей подбирали мускулистых амбалов — в сопровождении Майера не ввели, а приволокли повисшего у них на руках забрызганного кровью заключенного. Голова его склонилась на грудь, ноги волочились по полу.

— Стоять! — гаркнул Хейниш.

— Подними голову, ты! — громко приказал майор.

— Подними голову, — перевела флейлейн Бергер.

Арестант никак не реагировал. Тогда Хейниш схватил его правой рукой за чуб и резко дернул вверх.

— Узнаешь, Адольф? — спросил торжествующе.

— Боже мой! — воскликнул тот. — Господин Михальский, заместитель…

— …И убийца господина бургомистра, — закончил Хейниш. — Бросьте его назад в подвал! — приказал эсэсовцам. — Ну как, господин корреспондент? Впечатляет?

— Ничего не понимаю, — пожал плечами Шеер, — неужели для того, чтобы занять эту никчемную должность бургомистра…

— Что ж, мотив — тоже не из последних, — медленно произнес Хейниш. — И его можно было бы принять за абсолютно достоверную версию, если бы не подкинутый приговор.

— Приговор?

— Да, вот он, единственная нить для следствия, оставленная на месте преступления. Видишь, бумага откуда–то вырвана небрежно, торопливо, контур сверху имеет характерную ломаную линию. Осталось только выяснить, откуда выдран листок.

— И выяснилось?..

— Из блокнота самого Михальского!

— А если его вырвал кто–то другой?

— Отпечатки пальцев выдают преступника с головой. Листок вырван из середины блокнота, то есть из того места, которого никто не касался, кроме самого Михальского… А вообще было продумано неглупо: нападение горцев, выстрел в окно, приговор со списком «обреченных», в котором фигурирует и фамилия убийцы… Так что, Адольф, ты видел настоящего большевика и очень опасного, оставленного для конспиративной работы. Представляешь, какое коварство? Азия…

— Прекрасный материал, — отметил Шеер, — настоящий детектив. Вы позволите мне ознакомиться с делом?

— Кто сказал «а»… Знакомьтесь от «альфы» до «омеги», Адольф! Тут все ясно. Как на кладбище…

Хейниш первый захохотал от собственной грубоватой шутки.

— Однако пока что дело движется не очень хорошо, точнее, не так быстро, как нам хотелось бы, этот Михальский упрямо молчит. Проявление типичного боль шевистского фанатизма.

— Я верю в успех, господин оберштурмбанфюрер, — щелкнул каблуками Шеер. — Говорю это как неисправимый и убежденный эгоист. Ваш успех — это успех моей книги!

— А ты льстец, Адольф! Но приятный, так как не скрываешь своего здорового отношения к делу. Я тебя познакомлю, пока еще идет следствие по делу Михальского, с убийством, до конца выясненным. — Он поднял палец и добавил многозначительно: — В нем использован даже тайный агент СД! Кличку она имела «Эсме–ральда»…

— Имела?

— Да, она казнена… Великолепный сюжет? Наш следователь Кеслер стрелял ей в затылок… Ну, ты эту жанровую картинку сам распишешь.

— Но кто был убит?

— Ах, так! Ты же не знаешь… Убили заместителя коменданта, обер — лейтенанта Фридриха Вильгельма

Мюллера. К слову, найден его дневник еще с тех времен, когда он был только лейтенантом и служил в карательном подразделении. Если понадобится для книги, считай дневник покойного Мюллера своей собственностью.

— Ну и наследство…

— Веревка висельника спасает другого от петли. Так берешь дневник?

— Надо сначала глянуть — я не покупаю наугад, — усмехнулся Шеер, беря довольно толстую тетрадь с плотной обложкой из узорчатой искусственной кожи. На первой странице красовалась каллиграфическая надпись «Дневник лейтенанта Ф. Мюллера. ГФП[16]. 1942 год». — Ну, полистаем. — Он развернул дневник на первой попавшейся странице и начал читать вслух: — «9 марта. Мне приснился кошмарный сон, и я проснулся в третьем часу ночи. Причиной сновиденья были 30 под–ростков — шпионов, которых я расстрелял недавно. И как геройски умеет умирать эта большевистская молодежь! Что это такое? Любовь к Отчизне, к коммунизму, которая растворена у них в плоти и крови?»

— Фанатики! — презрительно бросил Хейниш, — Тупые фанатики, равнодушные даже к смерти! Животное отсутствие воображения.

«Некоторые из них, — читал дальше Шеер, — особенно девушки, несмотря на пытки, не пролили ни одной слезинки, не хныкали и во время расстрела. Это же доблесть! Они разделись догола, как им было приказано (одежду надо продать целой), легли на живот и получили по пуле в затылок. Один подросток требовал даже пулю в сердце…»

— Беру, — сказал Шеер. — Судя только по этому отрывку, дневник Мюллера — документ поразительной силы! Заурядный человек не смог бы такое описывать спокойно.

— Мюллеру из–за этой работки докучали ночные кошмары, — с кислой миной сказал Хейниш. — Потому, наверное, и пил, не помня себя. Но кто об этом знал? Вот и допился до того, что подстерегла пуля.

— Что, опять Михальский? — сделал круглые глаза Шеер.

— Да нет, русский разведчик… Но ты обо всем узнаешь из дела! К тому же и мое время исчерпано… Надеюсь, Адольф, ты не забыл про сегодняшнюю скромную вечеринку и про сюрприз, ожидающий тебя?

Когда гауптман Шеер вернулся от Хейниша домой, на улице уже стемнело. Но на Северном Кавказе темнота не показатель времени: солнце прячется за горы и почти сразу же вспыхивают звезды. Сумерки длятся недолго. Поэтому, не глядя на часы, Шеер неторопливо стал наводить лоск, готовясь к вечеринке. Судя по всему, соберется занятная компания, паноптикум эсэсовско — абверовской элиты…