Но вдруг он увидел сдвинутый с места в комоде несессер с принадлежностями для бритья и нарушенную цветовую гамму выглаженных и аккуратно сложенных носовых платков. Он сложил их в семицветной последовательности радуги, чтобы легче было запомнить, и вот пожалуйста, желтый и зеленый цвета поменялись местами. Ситуация была не из шуточных.

— Ганс! — позвал Шеер. — Ты в комнате убирал?

— Когда же, господин гауптман? — ответил вопросом Лютке.

«Обыск… Шарили в мое отсутствие… Кто? Абвер или СД? О каком сюрпризе болтал Хейниш? Еще один пистолет в карман…»

Выбрившись и растерев лицо одеколоном, Шеер, помолодевший, свежий, вышел к машине. Лютке прогревал мотор.

— Куда, господин гауптман?

— В казино, Ганс!

По дороге машину несколько раз останавливали, проверяли документы. Чем ближе к казино, тем больше патрулей комендатуры и жандармерии.

— Хейниш усилил охрану, — отметил Шеер.

— Служба безопасности заботится о собственной безопасности, — Лютке весело усмехнулся. — Боятся, гады, собственных сборищ, не раз взлетали на воздух.

— Лишние разговоры, Ганс. Кроме того, не рано ли забыл, что ты заика? Не расслабляйся, даже когда со мной наедине.

— Слушаюсь, господин гауптман!

Он лихо остановил машину возле входа в казино, ловко открыл гауптману дверцу, вытянувшись.

И все–таки Шеер опоздал. Из зала долетали звуки аккордеона и писклявый голос певички, лепетавший о любви солдата фюрера. «Айн фюрер» — «айн золь–дат» — «айне нахт…».[17] Адольф Шеер, чтобы не привлекать излишнего внимания, проскользнул вдоль стены под прикрытием декоративных пальм к столику. Многие из присутствующих успели подвыпить. На эстраде изгибались полуголые танцовщицы. Певичка, накрашенная как манекен, слащаво клонилась к герою вечеринки — самому Хейнишу, который красовался в новом серебряном шитье оберштурмбанфюрера на великолепно подогнанном мундире.

«Будет оргия. Непременно. Певичка законтрактована Хейнишем. Танцовщиц на всех не хватит. Кавалеры перессорятся. Без мордобоя не обойтись… Это точно!»

Чья–то рука легла на его плечо. Шеер оглянулся. Это был Вилли Майер, странно бледный, даже веснушки потемнели на его лице. Хотя, впрочем, на подвыпившего он не походил.

— Идемте, господин гауптман. Я укажу ваше место.

— Мне необходимо засвидетельствовать свое уважение господину оберштурмбанфюреру.

— Стоит ли ему сейчас мешать? — Майер бросил взгляд на Хейниша, который встал из–за стола, согнулся и припал губами к обнаженной руке певички, — Разве вы не видите, господин Хейниш очень занят — закусывает только что употребленную песенку.

— А вы остроумный человек, Вилли!

— Досадный недостаток, который приносит лишние хлопоты.

— Почему?

— Шутки далеко не все понимают, хотя каждый считает себя непревзойденным шутником.

— А вы какого мнения о себе?

— Скверного.

— Почему же? В шутке сказывается своеобразие ума.

— Разум… Кому он нужен? И в каких пределах?

— Откуда этот минор, Вилли?

— Просто паршивое настроение… Я заказал отдельный столик для вас обоих и позаботился о цветах… Фрейлейн Бергер ждет вас, господин гауптман.

— О, Вилли, — растроганно сказал Шеер, пораженный этим меланхолическим признанием. — Я даже не предполагал…

— Не надо, Адольф, — остановил его и в самом деле неуместную сейчас благодарность Майер. — Все хорошо! Я даже рад, что фрейлейн вскоре покинет этот бедлам. В Берлине ей будет лучше… Надеюсь, у вас серьезные намерения?

— Самые серьезные! Клянусь целым миром! — горячо заверил Шеер.

— Вот и ваш столик.

— Рад видеть вас, фрейлейн Кристина! Эти чудесные розы вам очень к лицу.

— Все хлопоты господина Майера. Не знаю даже, как отблагодарить нашего милого Вилли — он проявил исключительную заботу. — Кристина тоже задумчиво поглядывала на торжественно молчаливого унтерштурм–фюрера, потом тихо добавила: — С самого начала…

— Только лично о вас, — уточнил Вилли. — Я не люблю преувеличений… Вы позволите осушить с вами бокал?

— О, Вилли, неужели вы оставите нас?

— Я решительно поддерживаю фрейлейн, — сказал Шеер, наливая в высокие бокалы шампанского. — Прошу вас, Вилли, будьте нашим гостем хотя бы и в этом балагане!

Вилли усмехнулся и поднял бокал:

— Если так — остаюсь! — Он осушил бокал одним глотком, — Но для этого я вынужден оставить вас на несколько минут.

— Вилли, мы с нетерпением ждем вас, — повторил Шеер, и на этот раз он не кривил душой.

Он сел рядом с Кристиной, поднял бокал, нежно заглянул в ее синие глаза.

— Я так редко вижу тебя, Кристина! Все заботы и беспокойство… А тут еще — арест Михальского…

— Для меня тот арест — полная неожиданность. Я ничего не знала о нем, — сказала Кристина и с горечью добавила: — Я в неведении… Представляешь, Адольф, как все немцы…

— Успокойтесь, фрейлейн, — заставил себя улыбнуться Шеер. — Я радуюсь, что из восточной фольксдой–че ты успешно превращаешься в типичную рейхсдой–че. — Он провел взглядом по залу, разглядывая всех, кто сидел за столиками, остановившись на центральном — Хейниша. — Приятели шефа — кто они?

Кристина ответила, не сводя с него глаз, потягивая небольшими глотками искристое, янтарное шампанское.

— Ну, майора Штюбе ты знаешь… Слева от шефа — руководитель абверкоманды Арнольд, прибыл из Ставрополя… Рядом с ним — барон Шилинг.

— Чем занимается?

— Руководит строительством оборонных сооружений в нашем расположении.

— Что же его связывает с Хейнишем?

— Не знаю. Какие–то частные дела…

— Кто еще там?

— Справа, если можно так сказать, местные — политический руководитель абвергруппы–203 «Бергманн» обер — лейтенант Теодор Оберлендер, твой «коллега» по истории… За ним рядом — два оберштурмбанфюрера СС Клебер и Летх, руководители зондеркоманды–12А…

— Что за команда?

— Копия, созданная по образцу и подобию зондер–команды–10А. Между ними состоялось разделение: десятая уничтожает советских людей в Краснодарском крае, Адыгее и Чечено — Ингушетии, а двенадцатая — на остальной оккупированной территории Северного Кавказа. Штаб находится в Пятигорске, филиал — в Ставрополе, оперативные отряды — в Кисловодске и Саль–ске. Хейниш на них чуть не молится… Все они убивают, грабят…

— Майер — тоже?

— Вот он не принимал участия ни в одной карательной акции.

— Действительно, заставляет призадуматься… Чего же он хочет?

— Кажется, изо всех сил тащит меня из эсэсовского болота…

К столику вернулся Вилли. С ним были Штюбе, Кеслер и еще какой–то плотный, приземистый, крепко скроенный с распаренным малиновым лицом майор.

— Извините, фрейлейн, — обратился к Кристине Майер, — ваша красота опасна как огонь, на который

1Г.8

слетаются мотыльки, чтобы сгореть. Но ничего, служба безопасности в моем лице сохранит крылышки наших друзей неповрежденными. Наш дорогой чревоугодник Кеслер ограничится закусками и самым примитивным шнапсом — шампанское не подходит к его любимым сосискам с тушеной капустой. Наш друг майор Штюбе изысканно будет млеть, растроганный собственными комплиментами. А наш меднолицый ас из люфтваффе майор Густав Готтфрид от всего этого будет искренне хохотать и пить все, что попадет под руку. И начнет из вашего бокала, фрейлейн!

Густав Готтфрид действительно захохотал, с удивлением глядя на бокал, который вдруг обнаружил в своей руке.

— Неужели это в самом деле ваш бокал, очаровательная фрейлейн? — зашелся он радостным смехом. — Нет, я таки законченный болван. Или, может быть, предметы живут собственной жизнью? Особенно бокалы, которые сами — буквально сами! — прыгают мне в руки! Что вы скажете на это, фрейлейн?

— Скажу, что с вами не соскучишься, господин майор.

— О, ваша правда! Гоните меня от вашего стола сразу…

— Господин Готтфрид, — вмешался в разговор Шеер, — если речь идет только о напитках…

— Только об алкогольной метафизике, уверяю вас…

— Тогда о чем речь? Напитков хватит!