...И в этих неземных просторах волшебной красоты я отложил в сторону свой раскалённый автомат, а женщина посмотрела мне прямо в душу глазами цвета фиалок и лёгким поцелуем, который ....

– Ах ты ж ё-фары-дадон!

Меня сдёрнул с небесной высоты и брякнул о мою кровать звонок в дверь. С трудом сбрасывая остатки сна, я рванулся в прихожую, по дороге ободрал ногу о тумбочку, и, шипя все матюки, накопившиеся за сорок пять лет моей жизни, торопливо запахивая халат забренчал ключами в дверном замке.

На лестничной клетке, суровый и неприступный парнишка лет пятнадцати протянул мне сложенную телеграмму и учётную книгу.

Кое-как накарябав то, что называется подписью, я кивнул почтальону, и, вернув книгу, поскорее захлопнул дверь, из которой ледяной ветерок поднимал дыбом кожу на моих ногах.

Часы показывали половину шестого утра. Парнишку – почтальона от неотвратимого возмездия за оборванный прекрасный сон могла спасти только важность телеграммной информации, и вот какой был текст:

"Связи выборами Борисыча главой чертей ждём рыбалку".

Подписи не было, но кроме старинных друзей такую телеграмму про Борисыча, дать не мог никто. Черти – это я и мой друг Сергей, нас звали на рыбалку наши друзья, живущие в селе. А избрали, Борисыча, конечно, не главой чертей, а главой районного центра, по поводу чего и объявлялась рыбалочка с выпивкой.

Парнишка был спасён. Благожелательность сменила сонно-гневное настроение, и я поплёлся на кухню варить утренний кофе.

Затарахтела зёрнами старенькая кофемолка. Ароматный кофейный запах привёл меня в празднично – приподнятое настроение и я закурил свою первую утреннюю самую вкусную сигарету. Кофе в турке приподнялся коричневой аккуратной пенкой и я погасил огонь плиты.

Прихлёбывая из любимой чашки, потягивая сигаретку, я размышлял, позвонить Серёге прямо сейчас или пожалеть его.

Только пришла мысль, что кто-кто, а Серёга меня жалеть не стал бы, раздался резкий телефонный звонок.

Сонный Сергей, радостно сообщил, что получил телеграмму из села, дал мне один час на сборы, и назначил встречу на городской автостанции.

Я был рад повидаться с нашими друзьями. Глянув на расписание, я прикинул в уме, что автобус едет от города до нужного нам села часа полтора, что ходу от сельской автостанции до дома Борисыча ещё с полчаса, и высчитал, что мы с Серёгой успеем до отъезда купить ещё каких – нибудь подарочков в честь такого события, как выборы нашего друга руководителем крупного районного центра.

Я и Сергей городские жители, но – "все мы родом из деревни", и в детстве на все лето наши родители благополучно сплавляли нас в село к бабкам, речке, и закадычным друзьям. Но последнее время судьба и жизнь не давали часто видеться с ними, и мы соскучились друг за другом.

Собираясь-намываясь-укладывая вещи, я радовался за Борисыча, размышлял о том, что это очень справедливо – выбрать главным человека, который всю свою жизнь прожил на одном месте этой земли, и лучше других понимает, что надо для неё сделать.

Так что, селяне выбрали человека грамотного, опытного и неглупого.

Невольно начали припоминаться весёлые и грустные, романтические и трагические истории из жизни наших друзей. Такие, которые обычно накапливаются у любого человека, дожившего до сорокапятилетнего возраста.

Когда чистил зубы, я вспомнил первую сделку маленького Борисыча, засмеялся и чуть не поперхнулся своей зубной щёткой.

Санька от родителей получил сельскую основательность, неторопливость, сообразительность и находчивость.

Ещё мальчишкой он прекрасно обустроился на родной земле и чувствовал себя на ней полным хозяином.

Ему было шесть лет, когда однажды утром, досыта наевшись рассыпчатой гречневой каши с молоком, он увидел, что мать отвернулась, и сунул два крупных ломтя душистого ржаного хлеба в громадные карманы штанов. Эти специальные штаны сшила ему бабушка, учитывая, что наказывать Саньку за разорванные карманы и просить перестать набивать их бесполезно. Всё равно туда будут утрамбованы в тесном соседстве красивые разноцветные камешки, катушка ниток, коробка спичек, пара английских булавок, верёвочка, крошечный перочинный ножик, сложенный листок бумаги, стеклянный шарик и... Перечислить "богатство" Санькиных карманов было невозможно потому, что содержимое применялось, обновлялось, пополнялось и обменивалось. Бывали моменты, когда в вечной возне по домашнему хозяйству мать или отец обращались к сыну в поисках необходимой мелочи:

– Санька! А есть у тебя...?

– Сынок! А погляди-ка в кармашках...?

И Санька обычно, важно посопев, доставал из карманов то, что просили. За эту крестьянскую основательность и толковую запасливость маленького серьёзного мальчишку сначала в шутку, а потом чаще и чаще старики села называли по имени-отчеству, как принято обращаться в селе к людям уважаемым. Но, бывало, окликнуть Саньку нужно было быстро, а произносить "А-лек-сандр Бо-ри-со-вич" было так долго, что друзья мальчишки быстро приспособились и весело кричали с улицы:

– Бори-и-и-сыыыч! Выходи, на речку пойдём!

Мать с отцом перемигивались, смеялись, но скоро сами так привыкли, что звали маленького сына только по отчеству.

Со временем не все и вспомнить-то могли, что настоящее имя Борисыча – Санька.

Уложив хлеб в знаменитые карманы и, убедившись, что мать этого не видела, Санька выбрался из-за стола.

– Мам, я погулять.

– Погуляй, погуляй, сынок, – уже хлопотала у печи мать.

Торопливо взобравшись на пригорок, Санька оглядывал окрестности родного села. Черноволосый, кареглазый, в просторной рубахе навыпуск и штанах, с непомерными карманами, босоногий сельский мужичок выбирал, в какую сторону и зачем он сегодня пойдёт.

Можно было пойти на юг, к сельским коровникам. Там тётя Лида всегда наливала свежего молока и разрешала погладить Звёздочку – маленькую, тихую, удивительно красивую коровку. Можно пойти на восток, к зарыблённым прудам, сесть на деревянном помосте около дяди Вани и, свесившись с тёплых, прогретых солнцем деревяшек, глядеть, как играет в глубине пруда серебристая рыба.

Гуляющие около речки гуси на севере не заинтересовали Саньку, – они шипели и щипались, но там можно было поиграть, построить запруду и поискать красивые разноцветные камешки.

Санька повернулся на запад, и замер. За ночь произошло чудо, и на западной околице села, у опушки леса, там, где находилась огромная поляна, расположилась военная часть. То есть Санька, конечно, не знал, что это военная часть, что она передислоцируется, что в этом месте предусмотрена суточная стоянка. Он, просто не отрывая глаз от защитного цвета палаток, от выстроенной в аккуратные ряды мощной военной техники, заворожено зашагал навстречу новым впечатлениям.

Когда проходил по селу мимо родного дома, за ним увязалась младшая сестрёнка. Так, вместе с ней, рука в руке, они подошли поближе к месту расположения военных.

Жизненный опыт подсказывал, что взрослым мешать нельзя, поэтому Санька сначала очень осторожно стал обходить расположение кругами.

Первым заметил детей часовой. Устав запрещал ему разговаривать, оставлять пост, да и вообще давал не много свободы, поэтому он просто заулыбался навстречу детям, но все-таки махнул рукой, показывая, чтобы к нему не подходили.

Санька остановился неподалёку, залюбовался сам и показал сестрёнке на часового:

– Смотри, Катька, какая у дяденьки одежда! А ружьё видела?

Маленькая Катька мало, что понимала в "ружьях" и военной форме, но закивала белокурой головёшкой. Старший брат был защитой, надеждой, опорой и непререкаемым авторитетом. Сказал смотреть – надо смотреть. Подойти ближе Санька не решился. Сунув Катюшке кусок хлеба из кармана, взяв её за руку, он продолжил сужать круги вокруг палаток.