С постели его поднял громкий стук. Сильно, настойчиво стучали в дверь.

В соседней комнате зашевелился Виктор Степанович, тревожно сказал Журбе:

— Ума не приложу, кто это может быть. На всякий случай идите на кухню. — Прошаркали его шаги.

Быстро одеваясь, Журба услышал, как на вопрос хозяина, ответили:

— Откройте, вам телеграмма! — Телеграмм сюда присылать было некому. Пятясь, Виктор Степанович вернулся в комнату, махнул Журбе:

— Быстро к лазу! Я — следом. Еще успеем уйти.

Журба потянул из-за пояса плоский восьмизарядный браунинг.

Наверное, за дверью поняли, что в телеграмму не поверили и открывать не собираются. В дверь раз за разом забухали чем-то тяжелым. Журба еще был в комнате, когда, брызнув осколками стекол, разлетелась оконная рама, и на подоконник вспрыгнул человек.

Журба выстрелил. Одновременно ответная вспышка озарила комнату, и тут же стоявший на подоконнике взмахнул руками, качнулся и повалился наружу. Но и его пуля нашла цель: Виктор Степанович неподвижно лежал на полу. Журба кинулся к нему, приподнял за плечи:

— Виктор Степанович!..

Пуля попала в голову. Виктор Степанович был мертв.

Трещала входная дверь. Стреляли со двора в разбитое окно. Журба понимал, что дом окружен. Он бросился в кухню, сдвинул стол и открыл люк. Перед ним зияла черная дыра. Держась за крышку люка, Журба спружинил тело и спрыгнул вниз.

При падении он больно ударился. Несколько мгновений лежал неподвижно. С грохотом захлопнулся люк, он лежал в кромешной тьме. Пахло затхлостью и сырой землей. «Как в могиле», — мелькнула мысль, и тут же возник страх, что у него сломаны ноги. С минуты на минуту надо ждать, что в дом ворвутся и увидят люк, Журба нащупал рукоять браунинга. Осторожно повернулся, пошевелил ногами. Острой боли не было. Облегченно вздохнув, он стал подниматься.

Погреб был глубоким, но небольшим. По струе свежего воздуха Журба сразу нашел лаз, который шел наклонно вниз. Двигаясь на четвереньках, Журба через несколько секунд ткнулся головой в поперечную балку, к которой были прибиты доски. Еще несколько секунд понадобилось ему, чтобы оторвать две доски. Образовалась довольно широкая щель…

Он стоял на крутом склоне Макуриной горки, Вокруг темнели кусты. Далеко внизу мерцали фонари Воронцовской улицы. Сзади нависали дома Лазаревской. Где-то недалеко каменная лестница, соединяющая две эти улицы, но искать ее не было времени: совсем близко слышались голоса. Не раздумывая и рискуя разбиться, он бросился вниз напрямую.

Скользя, падая и поднимаясь, Журба скатился к палисаднику небольшого домика на Воронцовской. Остановился, прислушиваясь. Сверху донеслись хлопки выстрелов, голоса. «Прочесывают горку», — понял Журба и выскочил на улицу, чуть не угодив под экипаж.

Возница, натянув вожжи, резко осадил лошадь:

— Я занят!.. — Он испуганно смотрел на Журбу, догадываясь, что стрельба на Макуриной горке имеет прямое к нему отношение.

Из экипажа выглянула молодая женщина. Она тоже слышала выстрелы и, по-своему оценив ситуацию, крикнула Журбе, чтобы скорее садился.

В жизни человека бывают такие моменты, когда решение надо принимать мгновенно. Журба вскочил в пролетку.

— Па-шел! — яростно хлестнул возчик лошадь, и пролетка быстро покатила по булыжной мостовой. На повороте с Воронцовской извозчик свернул в переулок, и Журба бросил беглый взгляд на свою соседку. Густо напудренное лицо, подкрашенные губы и подведенные глаза молодили довольно потрепанное лицо женщины лет тридцати. Она тоже украдкой разглядывала Журбу.

— Засыпался? — по-свойски спросила она. — По «тихой» ходил или на «скачок»?

Журба сразу понял, за кого она приняла его. Глупо было не воспользоваться этим. Не отвечая прямо на вопрос, он доверительно сказал:

— На «лягавых» нарвался.

Пролетка остановилась.

— Вот здесь я живу! — показала женщина калитку. — Пойдешь ко мне?

Не отвечая, Журба слез с пролетки и подождал, пока она отъедет. Достал деньги, не считая, сунул в руки женщины.

— Спасибо тебе, — искренне поблагодарил ее Журба.

… До утра он решил укрыться на кладбище, в часовне, возле которой видел беспризорников. Обдумывал случившееся. Как объяснить налет на явку?

Первая мысль: не он ли привел «хвост»? Шаг за шагом проследил весь прошедший день. Нет, слежки не было, он бы заметил, почувствовал.

Значит, следили не за ним, за явкой. И обоснованной была тревога, которую он испытал днем. Следили за домом, и, когда он вошел туда, замкнули кольцо. И все же удалось уйти. Ему — удалось. А Виктор Сте-панович остался там…

Так что же дальше? Днем он пойдет в город. Нет, других явок у него не было, ему дали всего два адреса: один здесь, второй в Севастополе. Уехать сразу же, ночью, было бы всего верней и безопасней. Но сделать этого Журба не мог: он обязан предупредить Петровича.

Когда он выбрался из часовни, уже вовсю светило солнце, громко щебетали птицы. Долетел глухой гул голосов, видно, с толчка. На самом кладбище было пустынно, только уже возле самого выхода, у свеженасыпанного холмика, сидела девушка, и рядом высокий черноволосый юноша сбивал из досок ограду.

Когда Журба поравнялся с ними, девушка подняла голову, мгновение, не видя, смотрела на Журбу и тут же отвернулась. Он пошел дальше, не задерживаясь, но это юное, мельком увиденное лицо, эти огромные, полыхнувшие на него горечью серые глаза, четкая определенность черт запоминались, и, выходя с кладбища, Журба обернулся, поймал взглядом тонкую фигурку в черном.

На Александро-Невской улице Журба вошел в подъезд большого дома, поднялся на второй этаж. В небольшой комнатенке было несколько столов, но только за одним, низко склонившись к растрепанному вороху бумаг, сидел очень полный мужчина. В ответ на приветствие Журбы он раздраженно пробормотал:

— По всем вопросам к редактору. Вон туда, — и ткнул рукой в глубину комнаты, где была еще одна дверь.

Постучав и не получив отзыва, Журба открыл дверь. Возле большого стола суетился весь высохший, желтый, как осенний лист, старик. Стол был завален бумагами, старик собирал их, сердито запихивал в пузатый портфель, стоявший тут же на столе.

— Мне объявление дать, — войдя сказал Журба.

— Не принимаем, — прошелестел старик и трудно, с надрывом прокашлявшись, продолжал резким, злым фальцетом: — Да-с, молодой человек, не принимаем ни объявлений, ни стихов, ни статей, ни даже фельето-нов. Все-с! Финита. Крышка. Нет больше «Таврического голоса». Кончился… Прекратил существование. Закрыт приказом начальника отдела печати…

Старик продолжал еще что-то зло и горестно выкрикивать, возмущенно потрясая руками, но Журба уже не слышал его.

Объявление в газете — единственный способ связи с Петровичем. Единственный потому, что казался абсолютно надежным. Всё старались предусмотреть там, в Харькове, когда снаряжали его на задание. Многое обсудили, стремясь предупредить всяческие мыслимые и немыслимые случайности, но вот такую предусмотреть не могли.

… На кладбище возле часовни уже собрались беспризорники. Перебрасывались обтрепанными грязными картами. При виде Журбы подобрались, готовые сыпануть в стороны.

Журба громко спросил:

— Кто хочет заработать, пацаны?

Мальчишки моментально окружили его плотным кольцом.

Невероятно оборванный мальчишка плелся по залитой солнцем Лазаревской улице от дома к дому, от столба к столбу. В руках — баночка с клейстером и стопка бумажных листков. На столбы и прямо на стены домов мальчишка клеил объявления, пришлепывая каждое рукой и оставляя след мурзатой пятерни.

Кто-то резко окликнул мальчишку, и он замер, готовый в любой момент дать стрекача. Но тут же, вспомнив, что в действиях его нет криминала, приободрился, лениво, не торопясь, подошел к стоявшему за деревом человеку в канотье и молча вложил в протянутую руку пачку листков.

Человек прочитал крупный машинописный текст: «Сдаются удобные комнаты с полным пансионом. Справляться по адресу: ул. Нагорная, № 32, собственный дом г-жи Сапожниковой».