Самое обычное объявление. Вернув беспризорнику листки, филер зевнул и ушел.

… Такое же объявление — слово в слово — Журба должен был поместить в газете «Таврический голос».

Капитан Савин был из тех людей, каких обычно не замечают. В недорогом пансионе на Корниловской набережной он слыл скучным армейским капитаном, с которым и поговорить-то не о чем. И на улице он был неприметен — мешковатый, явно нестроевой офицер, по виду всего-навсего военный чиновник из хозяйственного ведомства.

Но на Соборной улице Савин изо дня в день входил в здание, одно упоминание о котором несомненно пробудило бы в соседях по пансиону почтительный интерес к его особе. В здании этом размещалась Севастопольская объединенная сухопутная и морская контрразведка.

В это утро, как обычно, капитан Савин вошел в подъезд, по обеим сторонам которого стояли неподвижные и молчаливые часовые с черными погонами. От дежурного узнал, что о нем уже дважды осведомлялся полковник Туманов, и направился прямо к нему.

После мрачноватых, полутемных коридоров кабинет начальника контрразведки поражал нарядностью, такой неожиданной в этом учреждении. Сияли высокие окна, переливчато блестела хрусталем люстра, стены украшали дорогие картины. Комфортабельность кабинета подчеркивали резная изящная мебель и толстый спокойных серых тонов ковер на полу.

Когда Савин вошел, Туманов встал из-за письменного стола. Поздоровавшись кивком головы, указал на стул. Как обычно, спокойным было его лицо, однако это видимое спокойствие не обмануло Савина, он умел разбираться в настроениях полковника, и по тому, как у того в глубине пристально-внимательных глаз промелькнула недобрая тень, понял — что-то случилось.

Савин не то чтобы боялся своего начальника — долгая работа в царской охранке вытравила из него трепет перед какими бы то ни было чинами и рангами, — он слишком хорошо знал им цену, — но полковник Ту-манов даже в глазах Савина был личностью, безусловно, сильной.

— Штабс-капитана Белозерова знали? — отрывисто спросил Туманов.

— Конечно.

— Убит.

Известие о гибели симферопольского контрразведчика оставило Савина равнодушным. Он знал манеру полковника разговор начинать не с главного и продолжал ждать.

— Только что нарочным сообщили: Белозеров убит в перестрелке на большевистской явке, — тут же и перешел Туманов к ожидаемому главному. — Нет, можно только дивиться ротозейству наших симферопольских коллег. Явка была наиважнейшая, возле квартиры организовали засаду, долго ждали. И вот полюбуйтесь… — Туманов подошел к столу, взял бумагу и раздраженно потряс ею. — Ориентировка из Симферополя: мало того, что человек, пришедший на явку, бежал — они позволили чуть ли не на лоб себе наклеить шифрованное объявление! Вот оно! — Он опять потряс бумагой, прочитал: «Сдаются удобные комнаты с полным пансионом… Улица Нагорная, 32…» А на этой улице всего-то двадцать домов… — Туманов сел за стол и, успокаиваясь, заговорил ровнее: — Умный человек отличается от глупого тем, что учится на чужих ошибках, а идиоты не умеют исправить даже собственную. Никто в Симферополе и не попытался узнать, где размножено это объявление. Пишущих машинок в городе немного — все должны быть на учете, не трудно выявить, кто печатал, и узнать о заказчике. Во всяком случае — хотя бы словесный портрет! Прошу вас, немедленно займитесь.

— Александр Густавович, а почему мы должны заниматься этим человеком? — осторожно спросил Савин.

— Я почти уверен, что конечная цель «гостя» — Севастополь.

— Но явка была в Симферополе…

— Возможно, там ему и должны были дать или дали севастопольские адреса. Большевистскую разведку может сейчас интересовать лишь Севастополь. Дзержинский в Харькове и, поверьте, занимается не только охраной тыла большевиков, но готовит удары и в наших тылах. «Гость», который сумел вырваться из засады, может оказаться именно тем человеком, который пробирался к нам оттуда… из Совдепии.

«Какие основания думать так?» — хотел спросить Савин, но промолчал, понимая, что Туманов объяснит сам.

— На эту мысль меня натолкнула биография хозяина явки, — продолжал Туманов. — Оказалось, что он в прошлом профессиональный революционер, отбывал срок на каторге и в ссылке, как и большинство людей, работающих сейчас с Дзержинским. В Симферополе поселился он в июне прошлого года, за несколько дней до взятия города нашими войсками. Представляете себе? Вот поэтому и напрашивается вопрос: а не была ли явка чекистской? Короче, Василий Мефодиевич, поднимайте всю нашу агентуру. Человека, бежавшего с явки, надо найти во что бы то ни стало. Подключайте и Акима — разрешение на это генерала Климовича есть.

Туманов встал, обошел вокруг стола и остановился перед картиной на стене — отличной копией с «Богатырей» Васнецова. Он смотрел на картину и молчал. Савин ждал.

Полковник вернулся к столу.

— Вы можете взять реванш за константинопольскую неудачу с Сергеевым. В Севастополь приехал некто Астахов.

— Мне известно, — сдержанно ответил Савин.

— Может, документ с резолюцией Петра Николаевича Врангеля… при нем, — не то вопросительно, не то утверждающе произнес Туманов.

И эту интонацию шефа хорошо знал Савин. «Еще бы, — подумал, — документ! Сейчас за этот документ из рук в руки можно получить генеральские погоны: барон умеет быть благодарным. А реванш, дражайший Александр Густавович, не столько мне нужен, сколько вам». Но на лице его, припухшем, будто сонном, эта мысленная усмешка не отразилась никак. Коротко, по-солдатски, он сказал:

— Понятно, господин полковник. Будет сделано!

И с тем же выражением лица смотрел, как Туманов замер, насторожился.

— Что вам понятно, Василий Мефодиевич? — тихо, не поднимая от стола глаз, спросил полковник. Резко вскинул голову, ощупывая Савина взглядом холодным, сразу сделавшимся беспощадным. — Что, скажите на милость, вам понятно?

Савин едва заметно пожал плечами:

— Если Астахов сегодня располагает нужным нам документом, то завтра этот документ должен лежать у вас на столе.

Туманов глубоко и как-то обреченно вздохнул, теперь глаза его утратили холодную жесткость и стали едва ли не страдальческими. По виду полковника не трудно было понять, что могло означать это перевоплощение, он будто говорил: «Сподобил же господь бог помощниками!» Но Савин и на этот раз предпочел ничего не заметить: ему нужны были не намеки, а четкие инструкции, чтобы потом, в любом случае, не стать козлом отпущения. И он добился своего.

— Василий Мефодиевич, голубчик, — морщась, как от боли, сказал Туманов, — дело это требует чрезвычайной тонкости. Я бы сказал — деликатности! Не вам объяснять, как нужен нам этот документ, но… У Астахова не должно быть даже малейшего желания кивать на нас с вами! Не та эта фигура, понимаете? — в последних словах его прозвучали уже просительные нотки.

— Хорошо, Александр Густавович, — вставая, сказал Савин. — Все будет исполнено надлежащим обра-зом. Можете надеяться.

— Надеюсь, Василий Мефодиевич, — быстро ответил Туманов. — Вот именно: надеюсь! — Он тоже встал, давая понять, что разговор окончен.

Из кабинета начальника контрразведки Савин вышел вполне удовлетворенный. А полковник Туманов, проводив его, испытывал раздражение. Он ценил Са-вина, хотя и считал его несколько прямолинейным, неспособным к глубокому анализу человеком. «А впрочем, к чему раздражаться? — вдруг подумал. — Пожалуй, я излишне требователен к Савину. Он опытен в своем деле, исполнителен… Чего еще желать в наше-то время?»

Еще недавно в Крыму действовало множество контрразведок — кутеповская, шкуровская, военно-морская и иже с ними. «Надо же! — подумал Туманов. — Не столько за противником следили, сколько друг за другом… Оно бы и смешно, когда б не так печально. К счастью, преобразуя армию, барон Врангель и в контрразведке навел порядок. Объединенная морская и сухопутная контрразведка подчинялась теперь непосредственно главковерху и генералу Климовичу. В Севастополе возглавить ее довелось ему, Туманову».