Вера понравилась сразу — Вильчевская ценила в людях независимость, ум, нравственную силу и проницательно подметила в девушке эти черты.

Имела все основания быть довольной и Вера. Не поиски заработка привели ее в особняк Вильчевской, она пришла туда не по своей воле.

… Первые два дня по приезде в Севастополь Вера наводила порядок в дедовском доме — мыла, чистила, переставляла.

По адресу, который дал ей в Симферополе Митя, она пошла на третий день. В Ушаковой балке нашла нужный дом, остановилась у калитки. Дернула ручку звонка — и сразу же послышались чьи-то быстрые шаги, звякнул засов.

— Вам кого, барышня? — спросил ее сравнительно молодой, лет двадцати пяти мужчина с лицом, темным от въевшейся гари. Он с любопытством разглядывал Веру.

— Скажите, здесь живет фельдшер Куприянов? — заученно спросила Вера.

Хозяин дома в полглаза оглядел переулок и, пропуская в калитку Веру, сказал:

— Входите! Фельдшер переехал, но здесь вам скажут, где его найти.

Вера вошла во двор. Хозяин, легко шагая впереди, досадовал:

— Ну и пароль! У нас в слободке отродясь ни один фельдшер не жил и жить не станет.

В небольшой комнатке, куда они вошли, Вера увидела сидящего за столом плотного человека в зеленом френче с солдатскими погонами. Вера назвалась.

— Меня зовите Петром Степановичем, — сказал хозяин дома. — А его, — он кивнул на сидящего за столом, — Матвеем Федоровичем. — Помолчал несколько секунд и продолжал: — Вы что же сразу не пришли? Мы уже посылать хотели.

Вера поняла, что о ней сообщили. Обрадовалась: сообщить могли только через Митю, значит, с ним все и порядке. Тем временем Петр Степанович усадил ее к столу и попросил рассказать о себе.

— Значит, в гимназии вы учились? — спросил внимательно слушавший ее человек в солдатском френче.

— Да. Окончила в прошлом году.

— Очень кстати, очень кстати, — раздумчиво повторил он, глядя на Веру изучающим взглядом. — Мы хотим поручить вам, Вера, серьезное дело. О генерале Вильчевском слышали?

Вера отрицательно покачала головой.

— Начальник снабжения у Врангеля. Вам надо стать вхожей в его дом.

Вера растерянно оглянулась, как бы в надежде, что есть здесь еще кто-то, к кому обращается Матвей Федорович, и наткнулась на усмешливый взгляд хозяина дома.

— Я не сумею, наверное, — нерешительно произнесла Вера.

— Должны суметь, — резко проговорил Петр Сте-панович. — Это боевое задание. У нас некого послать туда…

— Подожди, Петр! — поднял руку Матвей Федоро-вич. — Что вас смущает, Вера?

— Ничего! — лицо Веры вспыхнуло от обиды, что ее неправильно поняли, — я готова выполнить любое задание, но…

— Но вы не выслушали до конца, — спокойно сказал Матвей Федорович. — Сейчас как раз есть возможность попытаться устроиться в дом Вильчевских, и это важно. Очень важно, Вера! Прислуживать белым противно, а что делать, если надо? Я вот служу! — он показал на свои погоны.

— Что я должна там делать?

— Это же дом Вильчевских, Вера! А нам нужна информация…

От казино на Миллионной улице до гостиницы «Кист» было недалеко, но Красовский подъехал к ней на извозчике. Рассчитаться он не успел — в экипаж вскочили двое в штатском:

— Тихо! — сказал один из них, показывая удостоверение. — Контрразведка!

— Но позвольте… — пытался протестовать Красовский.

— Не шумите — наденем наручники! — предупредили его,

Через несколько минут экипаж остановился на Соборной, возле здания врангелевской контрразведки.

Красовского провели мимо неподвижных часовых, мимо офицеров внутренней охраны с их быстрыми ощупывающими взглядами, дали прочувствовать мрачноватую таинственность полутемных коридоров и втолкнули в комнату с зарешеченными окнами.

— Вам придется побыть здесь до утра, — сказали ему. С лязгом захлопнулась обитая железом дверь.

Когда утром помятого Красовского ввели в кабинет начальника контрразведки полковника Туманова, тот задумчиво стоял возле одной из картин, украшавших стены кабинета.

Туманов терпеть не мог подделок. На стенах кабинета висело несколько полотен известных художников, и это были только подлинники. Да еще какие! Искусствовед, заглянув сюда, изумился бы: ведь совсем за другими коллекционерами значились эти полотна!.. Но, во-первых, искусствоведы отнюдь не рвались в кабинет начальника севастопольской контрразведки, а, во-вторых, если и заносила их сюда судьба, то по вопросам, с живописью никак не связанным. Кроме того, здесь нужно было бы не задавать вопросы, а отвечать на них.

Встретил вопросом полковник Туманов и Красовского. Указывая на картину, он спросил:

— Граф, как вы понимаете вот этот сюжет, предложенный художником?

Красовский шагнул от двери и посмотрел на полотно. На нем был изображен просветленный после покаяния грешник.

— Сюжет библейский и вечный, — проговорил Туманов, направляясь к столу. — Раскаяние всегда облегчает душу. Не правда ли? Садитесь, Красовский… — он помолчал и спросил: — Имя, отчество, фамилия?

— Не понял вас, господин полковник.

— Зачем, ну зачем так? — рукой с бриллиантовым перстнем, блестевшим на пальце, Туманов вновь указал на картину. — Вы же прекрасно понимаете: раскаяние не только облегчает душу, но может смягчить и участь грешника… Так кто вы? Граф Красовский, барон Гекулеску, князь Юсупов-младший?..

— Это уже слишком, полковник…

— Молчите! Я еще не сказал, что хорошо осведомлен о ваших способностях! И потому спрашиваю: передо мной-то зачем играть? Меня ваши манеры, ваше умение носить фрак и прочие атрибуты сиятельной светлости не обманут! Те, кто послал вас сюда, видимо, не слишком хорошо знают меня.

— Меня никто не посылал, поверьте! — Красовский сидел совершенно поникший.

— Это надо доказать, — усмехнулся Туманов. — А пока отвечайте — кто вы?

— Мои документы…

— Они поддельные. Отличная работа!

Теперь по растерянному виду Красовского нетрудно было догадаться, что готов он уже не только покаяться в своих многочисленных грехах, но и признать грехами даже редкие свои добродетели. Словом, недолго отстаивал Красовский графский титул. Но этого Туманову было мало: он без особого труда распознал в «графе» самозванца и теперь хотел увидеть истинное лицо его. И не мог: под сорванной маской оказался, образно говоря, многолетний слой грима всех оттенков и свойств.

Как мог этот человек назвать свое имя и фамилию, если переменил их за годы жизни десятки? Как мог определить род занятий и профессию, если все, чем занимался в сознательной жизни, оценивалось судьями едва ли не всех европейских столиц? Можно было бы, конечно, применить такие слова: «аферист», «шулер», «вор-медвежатник», но не слишком ли это грубо, если речь идет о работе высшего класса, о работе артиста?

На вопрос Туманова, с какой целью он приехал в Севастополь, ответил:

— По причине самой прозаической — поживиться. В городе, как в древнем Вавилоне, — столпотворение. У многих завелись приличные деньги, офицерство не вылезает из кабаков и казино. В общем, здесь вполне созревшее для обильной жатвы поле. Но, господин пол-ковник… Будучи игроком по натуре, я знаю, что во все игры можно играть, кроме одной — политики: слишком велики ставки, без головы остаться можно! Это не моя игра!

Туманов выслушал его задумчиво, но, пожалуй, беззлобно: он понимал, что Красовский говорит правду. И были уже у полковника Туманова кой-какие соображения о дальнейшей его судьбе.

— Как вы сказали? — Туманов засмеялся. — Созревшее для жатвы поле?.

— Смею вас заверить, я не один так думаю.

— Догадываюсь! — улыбка сбежала с лица Тума-нова. — Но давайте продолжим разговор о вас. Вы знаете, что грозит вам по законам военного времени?

— В Крыму я не нарушал закона, господин пол-ковник.

— Допускаю. И вообще ваши уголовные похождения меня интересуют менее всего, сейчас дело в другом. Город забит приезжими. Среди них, безусловно, могут оказаться люди, нас интересующие. Вы вращаетесь среди этой публики. Знают вас как солидного, имеющего деньги и вес человека, вам и карты в руки! — улыбнулся Туманов. — Кстати, по-моему, вы знакомы с неким господином Астаховым?


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: