— Верно, — сказал Рольф, припоминая виденные им вещи из берёзовой коры, которые продавались индейцами. — Мне хотелось бы добыть теперь дикобраза.

— Может быть, Скукум найдёт его где-нибудь, — сказал, улыбаясь, индеец.

— А ты позволишь мне убить Кэка, если мы встретим его?

— Да, если иглы его ты употребишь на какое-нибудь дела и сожжёшь на огне его усы.

— Зачем же мне жечь его усы?

— Мой отец говорил, что так надо. Дым подымется прямо туда, к Всевышнему; Манито узнает, что мы убили, но не забыли при этом, что убить животное можно только ради жизненных потребностей наших, за что возблагодарили Его.

Прошло несколько дней прежде, чем они нашли дикобраза, хотя не им пришлось убить его. Но об этом мы расскажем в другой главе.

Они сняли с него шкуру вместе с иглами и повесили её в амбаре. Иглы с белым стволом и остриём на каждом конце представляли бы чудный материал для украшения, не будь они белые.

— В какой цвет их можно окрасить, Куонеб?

— Летом бывает много красок, зимою их трудно добыть. Некоторые, впрочем, можно достать и теперь.

Он подошёл к кусту болиголова, содрал с него кору и соскоблил внутреннюю оболочку, которую вскипятил потом с иглами дикобраза, и они окрасились в бледно-розовый цвет; кора ольхи дала красивый оранжевый цвет, а ореха — коричневый. Чёрная краска получилась из дубовых стружек, сваренных с несколькими кусочками железа.

— Красной краски и зелёной надо ждать до лета, — сказал индеец. — Красная получается только из ягод; жёлтую даёт жёлтый корень.

Чёрный, белый, оранжевый, коричневый, розовый и красный, полученный от соединения оранжевого с розовым, дали красивое сочетание красок. Способ применения игл очень прост. В коре с помощью шила прокалывают отверстие для каждой иглы; чтобы скрыть затем щетинистые кончики игл, их прикрывают подкладкой из тонкой коры. Рольф успел ещё до наступления зимы приготовить из берёзовой коры ящик с крышкой и украшениями из игл дикобраза, и спрятал в нём мех куницы; мех он рассчитывал продать и на эти деньги купить бумазейное платье для Аннеты, о котором она так мечтала и которое было её идеалом, несбыточным почти видением её юной жизни.

Но возникла ещё одна причина, угрожающая раздором. Когда Куонеб находил, что необходимо вымыть посуду, он просто-напросто ставил её на землю и давал вылизать Скукуму. Хозяйственное распоряжение это вполне удовлетворяло Куонеба и приводило в восхищение Скукума, но Рольф восстал против этого. Индеец сказал ему:

— Разве не ест он одинаковую с нами пищу? Ты говоришь так, потому что не понимаешь.

Понимал Рольф или не понимал, тем не менее он вновь перемывал сомнительную посуду; но иногда это ему не удавалось, и такое положение вещей действовало на него раздражающим образом. Зная по опыту, что человек, не умеющий сдержать себя, всегда проигрывает, он решил, отбросив в сторону общие понятия о чистоте, найти какое-нибудь доказательство, применимое к понятиям индейца.

Однажды вечером, когда они сидели у огня, Рольф завёл разговор о своей матери, о том, сколько снадобий ей было известно и сколько было на свете худых снадобий, вредивших ей.

— Хуже всего для неё было, — рассказывал он, — когда собака лизала её руку или притрагивалась к её пище. Одна собака лизнула ей как-то руку, и призрак собаки явился к ней за три дня до её смерти. — Он помолчал немного и затем прибавил: — Через несколько дней со мной случится то же, что и с моей матерью.

Дня два спустя после этого Рольф увидел случайно, что друг его стоит позади хижины и даёт Скукуму вылизать сковородку, на которой они перед этим жарили олений жир. Индеец не знал, что Рольф стоит близко, и никогда, впрочем, не узнал этого.

В эту ночь Рольф встал после полуночи, зажёг сосновые щепки, которые служили им вместо факелов, и, когда они обуглились, обвёл себе вокруг глаз большие чёрные круги, чтобы придать лицу по возможности более страшный вид. Затем, ударяя в том-том Куонеба, он принялся прыгать, напевая:

Куонеб привстал на постели от удивления. Рольф не обратил на него внимания и продолжал прыгать по комнате, вскрикивая и ударяя в том-том. Спустя несколько минут Скукум завизжал и стал царапаться у двери. Рольф взял нож, отрезал пучок шерсти на затылке Скукума, сжёг его на факеле и запел с прежней торжественностью:

Оглянувшись назад, он сделал вид, будто только что заметил Куонеба, и сказал:

— Призрак собаки приходил ко мне. Мне показалось, будто он стоит за хижиной и слизывает олений жир со сковородки. Он смеялся: он знал, что готовит худое снадобье для меня. Я хочу прогнать его прочь, чтобы он не сделал мне зла. Не знаю. Я похож на свою мать. Она была учёная, но она умерла после этого.

Куонеб встал, срезал пучок волос у Скукума, прибавил щепотку табакут, зажег всё это и запел, окружённый густым дымом горящем дерева и волос; он пел самое страшное заклятие против злых духов, а Рольф, тихонько посмеиваясь про себя, лёг и заснул спокойным сном, зная, что победа осталась на его стороне. Никогда больше, никогда не допустит его друг, чтобы Скукум занимал когда-либо высокий и священный пост слизывателя сковородок, судомойщика и полировщика посуды.

Снег, ложившийся кругом хижины всё более и более густым слоем, был испещрён по всем направлениям бесчисленным множеством следов кроликов, или белых зайцев. Охотники встречали их иногда, но мало обращали на них внимания. К чему им были нужны кролики, когда в лесу было такое обилие оленей?

— Хочешь поймать кролика? — спросил Куонеб, видя, что у Рольфа опять разыгралось желание поохотиться.

— Я могу застрелить его из лука, — отвечал Рольф. — Стоит ли, впрочем, когда у нас так много оленей?

— Мой народ всегда охотился на кроликов. Когда не найти было оленей, питались кроликами. Были времена, когда в стане врагов опасно было охотиться на что-либо, кроме кроликов, да и то с птичьими стрелами… всё же пища. Когда в лагере оставались только женщины да дети, нечего было есть, потому что не было ружей, а кролики всё же пища.

— Смотри, я сейчас застрелю одного, — сказал Рольф.

Он взял лук и стрелы. Он встречал много белых кроликов, но всегда в густой чаще. Несколько раз пытался он пристрелить которого-нибудь из них, но перепутавшиеся между собой сучья и ветки мешали держать как следует лук, и стрелы отскакивали в другую сторону. Прошло несколько часов прежде, чем он вернулся домой с пушистым кроликом.

— Мы поступаем не так, — сказал Куонеб и провёл Рольфа в чащу, где выбрал место, покрытое множеством следов, нарезал хворосту и сделал изгородь с полудюжиной отверстий. В каждом из этих отверстий он поместил петлю из крепкой верёвки, привязанную к длинной жерди, повешенной на крючок и устроенной таким образом, что стоило только дёрнуть петлю, как жердь соскакивала с крючка и подымалась вверх вместе с петлёй и животным, просунувшим в неё голову.

На следующее утро они сделали обход и нашли висевших в четырёх петлях кроликов. Вынимая их из ловушек, Куонеб почувствовал на задней ноге одного из них какой-то комочек. Он осторожно надрезал и вынул оттуда любопытный предмет величиною с жёлудь, сплющенный и состоящий из мяса, покрытого волосами и формой напоминающего большой боб. Куонеб осмотрел его и, обратившись к Рольфу, сказал ему многозначительным тоном:

— Да! Мы нашли хорошее место для охоты. Это Пито-уоб-ус-онс, маленький волшебный кролик. Теперь в нашей хижине сильное снадобье. Сам увидишь.

Он подошёл к двум нетронутым петлям и просунул через них снадобье кролика. Час спустя, когда они возвращались домой, они нашли в одной из этих петель ещё одного кролика.