На лице индейца мелькнула злорадная улыбка. Рольф пришёл, напротив, в ужас. В то время, как они стояли и смотрели на лежавшего, послышался вдруг слабый крик Хоага.

— Он жив, скорее! — воскликнул Рольф.

Индеец подошёл, но не спеша. Он дал обещание отомстить; мог ли он спешить на помощь?

Беспощадные железные челюсти держали траппера за колено и правую руку. Надо было прежде всего высвободить его. Но как? Нет человека, который мог бы справиться с пружиной без необходимого приспособления.

— Куонеб, помоги ему! Во имя Бога, помоги! — воскликнул Рольф, забыв свою вражду и видя перед собой только страдающего и умирающего человека.

Индеец смотрел с минуту на него, затем подошёл поспешно и вынул струбцинку. Первая пружина под напором его сильных пальцев скоро опустилась, но как быть со второй? У них не было второй струбцинки. Они взяли длинный ремень из оленьей кожи, который всегда носили с собой, и обмотали его несколько раз кругом спущенной пружины, чтобы придержать её. Тогда они сняли струбцинку и приладили её ко второй пружине; она спустилась, и капкан раскрылся. Индеец разжал тиски и осторожно вытащил оттуда руку и колено. Траппер был свободен, но лежал без сознания, и они подумали, что помощь опоздала.

Рольф расстегнул Хоагу кафтан. Индеец развёл костёр. Минут через пятнадцать был готов горячий чай. Они попробовали влить немного пострадавшему в рот. Из груди Хоага вырвался лёгкий стон.

Погода была мягкая. Траппер не мог замёрзнуть; он только измучился и потерял сознание. Тепло от костра, горячий чай, лёгкое растирание — и он пришёл в себя.

Сперва они думали, что он умирает, но спустя час он настолько пришёл в себя, что мог говорить. Вот что он рассказал им слабым и прерывистым голосом:

— В… м… м… м… Вчера… нет, два или три дня тому назад… м… м… м… не знаю; я пошёл… осмотреть капканы… медвежьи. Не посчастливилось… м… м… м… ещё глоток, виски… нет? м… м… м… Ничего… ни в одном капкане… а когда я подошёл к этому… о-о… м… м… я увидел… приманку стащили птицы, а полочка… м… м… м… полочка… да, лучше… а полочка лежала пустая. Я подошёл, чтобы прикрыть… кедром; больше ничего не мог достать… м… м… м… я наклонился… поправить другую сторону… нога моя поскользнулась… лёд… везде лёд… и… м… м… м… потерял… равновесие… коленом ударился о полку… О Господи!.. как я страдаю!.. м… м… м… они сдавили мне… колено… руку…

Голос его спустился до шёпота, и он вдруг смолк; с ним сделался, по-видимому, обморок. Куонеб встал, чтобы поддержать его. Взглянув на Рольфа, он покачал головой, как бы говоря, что всё кончено. Но у бедняги было крепкое сложение, как у истого жителя лесов, и он, вопреки своему измученному телу, снова пришёл в себя. Они дали ему ещё горячего чаю, и он снова заговорил шёпотом:

— Одна рука была свободна и… и… и… я мог бы… м… м… но у меня не было струбцинки… я потерял… где-то… м… м… м… Я крикнул… не знаю… кто-нибудь мог услышать… мне легче было… когда кричу… м… м… м… Слушайте… можно собаку прогнать… прочь… пожалуйста… Не знаю… мне показалась целая неделя… может, был в обмороке… м… м… м… Я кричал… когда мог…

Наступила продолжительная пауза, и Рольф сказал наконец:

— Мне кажется, я слышал твой крик прошлую ночь, когда мы были там наверху. Собака слышала также. Позволь мне поправить твою ногу.

— М… м… м… да… так лучше… скажи, ты… белый… правда? Не оставляй меня одного… потому… я поступал гадко… м… м… м… Не оставишь, нет?

— Нет, тебе не следует волноваться… мы останемся с тобой.

Хоаг что-то пробормотал, но они не расслышали его слов, и он закрыл глаза. После довольно продолжительного молчания, он дико оглянулся кругом и заговорил снова:

— Скажите… я плохо поступил с вами… но не покидайте меня… не покидайте… — Слёзы градом полились из его глаз, и он жалобно простонал: — Я… всё… исправлю… Ты белый, правда?

Куонеб встал и пошёл набрать ещё топлива. Траппер продолжал шёпотом:

— Я боюсь его… теперь… он… слушай, я теперь бедный старый человек. Если я останусь жив… после этого… м… м… м… я не буду в состоянии ходить. Я теперь калека.

Он задумался на несколько минут, затем снова начал:

— Какой сегодня день… пятница! Я… два дня был здесь… м… м… м… я думал — целую неделю. Когда… собака… прибежала, я думал — волк. Ох!.. ох!.. мне было всё равно… м… м… м… Скажи, ты не покинешь меня… потому… потому что… я поступал… худо. Мне… не принесло это счастья.

Он снова сделался неподвижен, затем вдруг громко, продолжительно вскрикнул… они слышали такой же крик ночью. Собака заворчала, охотники вздрогнули. Глаза несчастного закатились; у него начался бред.

Куонеб указал на восток, сделал знак восходящего солнца и качнул головой в сторону траппера. Рольф понял, что больной траппер не увидит никогда больше восходящего солнца. Но они ошибались.

Длинная ночь прошла в борьбе между смертью и стремлением вырваться из её когтей. На рассвете смерть была побеждена и удалилась со сцены. А когда солнце взошло, у больного, видимо, поднялись силы. Пока можно было не бояться рокового исхода.

Рольф сказал Куонебу:

— Куда мы снесём его? Не пойти ли домой за тобогганом: нам легче будет свезти его до хижины.

На этот раз и больной принял участие в разговоре.

— Скажите, вы не возьмёте меня теперь с собой? Ах!.. хочется домой. Мне кажется… дома будет лучше. Мои товарищи ушли на Муз-Райвер. Я не поправлюсь, если свезёте меня туда.

Под словом «туда» он подразумевал озеро индейца и как бы мимоходом взглянул при этом на бесстрастное лицо краснокожего.

— Есть у тебя тобогган в хижине? — спросил Рольф.

— Да… довольно хороший… на крыше… слушай, — и он тихо шепнул Рольфу: — пусть он идёт за ним… ты не уходи от меня… он убьёт меня, — и он тихо заплакал от жалости к самому себе.

Куонеб спустился с горы; высокая, мускулистая фигура его быстро зашагала вперёд; она становилась всё меньше и тоньше и расплылась, наконец, в пространстве.

Часа через два краснокожий был уже в хижине траппера и без малейшего колебания и смущения приступил к осмотру всего, что в ней находилось. На крыше он действительно нашёл тобогган, который оказался в очень хорошем состоянии несмотря на то, что хозяин его был никуда не годным человеком.

На чердаке он нашёл несколько связок мехов, висевших на стропилах; их было не очень много, потому что сбор мехов — дело трудное. Куонеб подозрительно осмотрел все меха и нисколько не удивился, когда увидел свой рысий мех, который легко было признать по тому, как он был растянут для просушки. В другой связке он нашёл мех убитого им самим бобра, признав его по тёмной полосе вдоль спины.

Относительно куньих мехов он не мог сказать ничего положительного, хотя сильно подозревал, что большинство их взято из его капканов.

Он привязал одеяло Хоага к тобоггану и поспешил обратно к тому месту горы, где оставил трапперов.

Скукум, которому не нравилось общество Хоага, встретил его далеко от этого места.

Траппер всё время свободно разговаривал с Рольфом, но сразу почувствовал себя угнетённым, как только увидел возвратившегося индейца.

Охотники уложили раненого на тобогган и двинулись в путь. Земля местами была совсем обнажённая, а тащить больного было трудно, но путь, к счастью, шёл вниз по склону горы, и часа через четыре они были уже у хижины.

Охотники положили больного на кровать; Рольф занялся приготовлением обеда, а Куонеб рубкой дров.

Подкрепившись чаем, ветчиной и кексами, все почувствовали себя лучше. Хоаг походил теперь больше на самого себя. Он разговаривал свободно, почти весело, но Куонеб, у ног которого приютился Скукум, курил молча и не спускал глаз с огня.

После довольно продолжительного молчания индеец повернулся вдруг к трапперу и, указывая трубкой на меха, сказал:

— Сколько здесь наших?

Хоаг, видимо, струсил, но затем ответил ему угрюмо:

— Я не знаю, что ты хочешь сказать. Я очень болен. Свезите меня в Лайон-Фельс и берите всё, что здесь есть, — и он заплакал.