Мария поглядела украдкой на дерево, улыбнулась и спела Жареному, что пусть он, пока не найдет входа в подземелье, на дерево не лазит. А уж как найдет, тогда пусть и влезет, это и будет знаком. Она его не пропустит, все время за деревом будет следить. И тогда она ему скажет, когда можно бежать, ибо ей еще надо будет выкрасть ключ у евнуха, сторожащего вход, а это непросто. Сейчас же Ясну Соколу надо быть осторожным и слезть, чтобы его не дай бог не заметили. И Жареный слез, полный решимости все сделать, чтобы вызволить красавицу из неволи.

Переговоры с диваном шли ни шатко ни валко. Мурзы и эмир Шакир два раза уже приезжали во дворец, вели длинные речи о том, где переговоры будут, куда везти вручать подарки, кому и сколько. А потом обсуждали, будут ли члены дивана сидеть или стоять, когда посол войдет, и кто первым поклонится - посол Варнава или визирь от дивана. И по каждому пункту рядились и спорили, а если договаривались, то все записывали в памятную сказку и подписи ставили, чтобы потом нельзя было от сказанного отпереться. Уже неделя прошла, а посольской охране все это время дела по-прежнему никакого не было.

Потому, когда Жареный сказал дядьке-сотенному, что надоело ему сидеть за стенами и что он с другом Федором пойдет по грибы и ягоды, дядька перечить не стал. А от татарской, стражи у ворот они просто отмахнулись, хотя те и кричали на них что-то по-своему. Так Жареный с Федором и стали выходить по два раза в день: и ягод приносили, и окрестности тщательно обыскивали. Искали, туда-сюда ходя по лесу, расходясь и снова встречаясь. И нашли: в глубине леса, хотя и не так далеко от стены, увидали полянку, конями утоптанную и старыми катышками навоза усыпанную. Потом в зарослях кустарника нашли и лаз, к нему вела тропочка, три раза сама к себе изгибавшаяся, и потому лаза со стороны никак не видно было.

Лаз был невысокий, входить в него надо было согнувшись.

Жареный тут же поколотил кресалом, зажег пук сухой травы, от нее засохшую ветку и в лазе том пошарил, походил сколько мог. Вылез и сказал, что идти надо только с факелом, а сейчас лучше уйти от греха подальше, чтобы не заметили.

С утра, как только служба позволила, ушел Жареный в глубь двора и, оглядевшись, влез на дерево. Мария сразу подошла, кивнула и спела, что ключ выследила, взять его сумеет и может хоть сегодня бежать. Сказала, чтобы ближе к полночи он под стеной филином или какой другой птицей, какой умеет, три раза крикнул, Л потом еще три раза, и она то услышит и будет готова открыть дверь. Ему же, Соколу Ясному, надо идти после этого в подземный ход с факелом и ждать за дверью. Как только она ключ выкрадет, то не мешкая выйдет и они убегут. А куда, о том один бог ведает, а ей все равно.

И понял Жареный, что настало время действовать, что взял он на себя ношу нелегкую, но хода назад ему нет. И только сейчас, с дерева слезая, подумал: “Что я наделал? Ведь я же ратник, человек подневольный! Как я могу бежать?” Но Жареному, а вернее сказать, предку моему Федору, судьба благоволила. В тот день за стенами дворца суета началась.

Люди заметались туда-сюда, тьма татарской конницы из-за леса проскакала к Казани, и пушка там зачем-то ударила. Нарочный пригнал к Варнаве, сначала один, за ним второй, и все из Казани. После каждого Варнава слал конных гонцов в русский лагерь с грамотами. И пошел слушок с уха на ухо по двору посольскому, что в Казани смута, что татарский царевич шах Али свару затеял, посягая на хана Сафа-Гирея, и уже воевать начал. Что хан рассвирепел, буйствовал, а потом будто бы в бессилии преодолеть противников покинул Казань, бежал куда-то. А перед этим в буйстве нескольких жен из своего гарема зарезал, чтобы не оставлять их врагам. Зарезал бы всех, да успели помешать тому эмиры. И сейчас в Казани междоусобица и безвластие.

Все это были слухи. Но по всему видно было, что они не ложные, что в Казани наступила смута великая и смена правителя. А русским только того и надо было. Потому Варнава потерял покой, сначала гонцов слал, а потом и сам с одним боярским сыном и тремя ратниками вскочили на коней и скрытно ускакали куда-то, вроде бы в русский лагерь с самим царем советоваться, да того толком никто знать не мог.

Посольская охрана себя в татарском окружении стала неуютно чувствовать. Ну а Жареный в отчаянности своей решил, что это судьба ему знак выказывает, и, схватив Федора за грудки, убеждал, уговаривал помочь. Сказал, что, как только из гарема вызволит полонянку, так сразу ее тайно за стену к ратникам под охрану доставит. А уж далее Жареный клялся все на себя взять, вымолить у Варнавы прощения и дозволения полонянку к себе в деревню отправить. Предок мой Федор слушал его, душой цепенея, но все же помочь согласился.

Да только все иначе получилось.

На этот раз их за стены, да еще под вечер, татары ни за что бы не выпустили. Но и тут исхитрился Жареный: веревку перекинул через стену, и они через нее в сумерках перевалились. Оба были при оружии - взяли с собой бердыши на всякий случай. Перебравшись, еще в кустах для осторожности немножко потаились, послушали. Убедились, что тихо все. Жареный ползком вдоль стены двинулся и под гаремной ее частью, как было условлено, три раза ухнул филином. А потом еще три раза. Так же ползком к Федору вернулся и, азартно блестя в темноте белками глаз, шепнул: “Пошли к лазу”.

Дорогу к подземному ходу они запомни.in хорошо, и то было нетрудно - путь туда шел в створе двух минаретов, а они на закатной стороне небосвода даже в сию позднюю пору четко вырисовывались. Дошли быстро, забрались в лаз, и Жареный стал бить кресалом, поджигая один из двух заготовленных еще днем факелов.

– Ты оставайся у входа и жди, - по-прежнему шепотом, настраиваясь на тишину подземелья, приказал Жареный Федору. - Сиди в темноте, факел тебе не нужен. А я пойду по ходу до конца и там буду ждать Марию. - И, выставив горящий с потрескиванием факел, пошел в глубь подземелья. Федор глядел ему вслед, провожая глазами удаляющийся огонек до тех пор, пока он, внезапно потускнев, не скрылся за поворотом подземного хода.

Стало темно и страшно. От стен веяло могильным холодом, и Федор со страхом сжал бердыш, другою рукою мелко крестя лоб. Его даже поначалу в дрожь бросило. Но немного погодя свежий и теплый, напоенный запахами леса воздух, тянувший под потолком от близкого входа, его успокоил, напомнив, что вольный свет рядом. Пощупав руками вокруг, Федор неожиданно наткнулся на углубление в стене. Еще пошарив, опустил руку до полу и нащупал там пук сухой травы. Будто кто-то для него в нише сиденье приготовил. А может, это татарские стражники, что с ханом приходили и караулить оставались, себе удобное место сделали - о том Федор думать не стал. Сел, притулившись, в нише на мягкое сено, обнял руками бердыш и притих.

Время шло, Жареный не возвращался. Либо Мария еще с ключом не управилась, либо дверь открыть опасалась, либо еще что. Федор и о Жареном, и о его неуемности подумал, и о том, как он рядом с ним сам храбрецом становится, и еще о чем-то, и, наверное, даже чуточку подремал, глаз не закрывая.

Но вот в кромешной темноте подземного хода чуть затеплился, замаячил свет, потом из-за поворота показался огонек факела - это возвращался Жареный. Федор, очнувшись, привстал, облегченно всматриваясь вглубь и пытаясь разглядеть, одна или две тени за факелом маячат, как вдруг в страхе вздрогнул, напрягся, облился холодным потом: со стороны входа в лаз послышался легкий шум, шаги и негромкая речь по-татарски.

Отверстие входа тоже засветилось неярким светом, и в него, спиной склонившись в поклоне, просунулась фигура с факелом. Следом за нею, согнувшись, вошел и затем выпрямился величавый татарин с черной бородой, в белом бурнусе и такой же чалме с пером. В чалме вошедшего на мгновение острым красным лучиком сверкнул в свете факела и тут же погас драгоценный камень.

Федор судорожно сжался, вдавившись плечами в кишу, подобрав ноги и стараясь сделаться как можно меньше ростом.

От ужаса не смог более и шелохнуться, а татарин, сразу не заметив из-за света своего факела тусклого огонька Жареного, быстро сделал несколько шагов вперед, немного обойдя слугу.