В ущелье закрутились вихри, и нашим вертолетчикам пришлось немало потрудиться, прежде чем им удалось пробиться к нам.

Вот и все, старина!

А потом…

До сих пор над нами подсмеиваются, а эти чертовы эскулапы (далее опять следуют “термины”, которые я не решаюсь воспроизвести), эти чертовы эскулапы, сочувственно кивая головами, направили нас лечиться. Ведь единственное доказательство у нас - это… нехватка шахматных фигур, то есть сплошная “минус-материя”!

Вот почему мы сейчас в Кисловодске.

Черкни откровенно, старина: веришь ли ты мне? Если да, то я на обратном пути загляну к тебе и как-нибудь вечерком подробно расскажу о том, что мы увидели в космическом корабле. И еще жди посылку…

Ну, пока! Привет всем твоим домашним и нашим авиаторам.

Твой Василий.

Интересно: поверишь ли ты мне? По крайности, найди мне такого ученого мужа, который взялся бы всерьез доказать, что рассказанное мной - невозможно… Ну и эту штучку покажи ему…”

“Товарищ Редактор!

Со своей стороны, я присоединяюсь к просьбе моего друга, хотя лично я ему верю.

С приветом П. А.

Ростов-на-Дону, пятница, 1981 год”.

“Уважаемый П. А.

Ваше письмо в самом деле может представить некоторый интерес для наших читателей. Не ручаюсь, но весьма возможно, что мы им воспользуемся в одном из наших ежегодных сборников фантастики.

Портфель издательства, как всегда, переполнен, однако Вас мы пока не лишаем надежды…

А что это за “штучка”? В самом деле… О “снежном человеке” мы решили больше ничего не публиковать. Но вот эта штучка… Гм…

Редактор”.

“Уважаемый тов. Редактор!

В современных больших самолетах есть особые небьющиеся шары, начиненные кой-какой аппаратурой, остающейся целой при неприятностях.

Так вот, Василий отыскал такой шар и в космическом корабле, и даже слегка поковырялся в нем. Особенно понравилось ему некое подобие миниатюрной магнитофонной кассеты, которую он прихватил с собой, а затем переслал мне.

Ваш П. А.”.

“Черт возьми, уважаемый П. А. Уж не затеряли ли Вы ее, эту занятную штучку? Немедленно высылайте ее нам! Мы разберемся быстрее.

Редактор”.

“Уважаемый тов. Редактор!

Выслать Вам эту штучку я не могу, ибо она может пригодиться, если Василия Козлова обвинят с склонности к фантазированию. Другой мой друг, известный физик, уверяет, что, даже если она окажется пустышкой, он легко найдет специалистов, которые без труда докажут ее непреходящую ценность и тем самым поддержат Козлова.

Есть еще и третье обстоятельство: она пока “не заговорила…” Но вот-вот… Ваш П. А.”.

“Уважаемый П. А.

Когда она заговорит - тщательно все застенографируйте или уж запомните, что ли… И результат - в наш адрес.

Редактор”.

“Уважаемый тов. Редактор!

Сегодня эта чертовщина слегка заговорила!

Мы буквально ходили вокруг нее, а все дело в том, что нам надлежало влезть внутрь этой штучки, хотя бы мысленно…

Усекли?

Она действует телепатически!

А когда надо, подчиняясь мысленным приказам (или просьбам?), проецирует чертежи, схемы, фотографии, рисунки или даже целые фильмы на любую гладкую поверхность, и позволяет все это… сфотографировать.

Вот так-то.

Извините, я просто забыл, к кому обращаюсь…

Одним словом, этот звездолет забрел к нам из такого далека, что…

…Впрочем, пока я расскажу Вам в общих чертах все, что мы узнали, и, разумеется, по порядку.

Это значит, что мое повествование хорошо бы разбить на параграфы. Или - как это принято в литературе серьезной - на главы.

Хорошо бы, да ведь не зря говорят: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Я не жалуюсь ни на то, ни на другое; более того - у меня так много друзей, мечущихся по всей вселенной, что я едва успеваю читать их занятные письма и только из-за недостатка времени - по этой причине - не берусь сам за перо…

А упомянул я о своих друзьях не зря, ибо есть еще одно письмишко, которое, уважаемый тов. Редактор, следует преподнести Вам, прежде чем я расскажу о содержании “штучки”…

Прилагаю неполную, но существенную копию письма другого моего друга - космонавта Осипа Рубайло, большого выдумщика, если речь не идет о космических полетах.

П… А.”.

Из письма О. Р. к П. А.

“…Я уже лег на обратный путь к родному очагу, как вдруг в моем одноместном автоматическом звездолете приборная доска онемела. Только что я несея в своем футляре с оглашенной скоростью, и вот теперь: стрелки, индексы, крючочки и петельки на шкалах приборов возвратились к своим нулевым или нейтральным положениям, сигнальные лампочки погасли, световые полоски и всплески на командном осциллографе исчезли…

Я знал, что такое возможно лишь при отключенной технике, скажем на стоянке, и просто невероятно в рейсе; однако не мог избавиться от факта.

Проверил источники питания, АЗСы, пораскинул умом, насколько позволяла маленькая кубатура моего космического корабля, и понял, что ситуация “того”…

Откинув занавеску, глянул и за скошхо: там властвовал беспросветный мрак - исчезли все звезды мироздания, даже те, что были рядом, в родной Галактике.

Убедившись, что Природа - по крайней мере в этом уголке - вымерла и никуда не спешила, я негромко чихнул, что делал всегда в минуту душевного подъема.

И в то же мгновенье сквозь обшивку звездолета снаружи просунулась чья-то физиономия, поразительно знакомая и вместе с тем странная.

Несколько секунд спустя рядом со мной появилась вся фигура этой физиономии полностью и поставила меня перед необходимостью описать ее…

Если коротко - то это прозрачное существо напоминало нашего всеобщего предка, - я имею в виду не Адама, а одного из тех, что прыгали по деревьям и были далеки от теории относительности.

– Ну-с, а дальше что? - спрашиваю.

– Я робот, - представился он. - С планеты Уэй, я изучаю Нуль, а вы вторглись в него…

– Откуда вы знаете русский язык?!

– Я говорю на языке, на котором вы думаете, а как он называется - представления не имею.

– Ах так… А при чем “нуль”?

– Но ведь нуль - понятие математическое: а здесь ничего, кроме математики, не было до вашего появления.

– Однако не все нули одинаковы: один произошел от того, что из семи вычли семь, другой является началом какого-нибудь отсчета, третий получился потому, что какое-то число помножили на нуль; все они как бы разноцветные!

– Тогда этот, - робот указал белесым пальцем на окно, -” “Голубой”… Самый что ни на есть первородный, сам по себе. И произошел он не от умножения, не от вычитания, а таким и был от рождения. Он - Ничто!

– Забавно. А каковы его особенности?

– Во-первых, тут нет Времени…

– А где же оно?

– Время, как считают наши ученые, есть главная сила Природы, оно обеспечивает причинность: сперва появляется причица, а потом - следствие. Других обязанностей у Времени нет! Поэтому оно не имеет обратного хода.

– Разве причина не сама по себе переходит в следствие?

– “Сама по себе” существует только Природа.

– Я привык к земному символу Времени: оно движется наподобие Стрелы - от прошлого к будущему, а где-то в середине ее исчезающе тонкой черточкой приютилось Настоящее. Мы как бы постоянно живем на стыке…

– Лучше изобразить Время в виде Колеса, - сказал робот, - порождающего не одну, а две маленьких стрелы; в верхней части обода устремленную вперед, а внизу - назад. Само же Колесо есть то Настоящее, которое люди всегда чувствуют своим “я”. Не исчезающая черточка на Стреле Времени, а Колесо!

– В таком случае, - заметил я, - это не просто маленькие стрелы, указывающие направления, а векторы.

– Пожалуй…

– Ведь это Колесо не только вращается, но еще и устремляется вперед?…

– Несомненно, - подтвердил робот. - Объективная реальность не имеет, так сказать, массы исторического покоя.

– Коли так, - заканчиваю я, - то верхняя точка на ободе Колеса успевает пройти вместе с осью вращения какой-то путь по прямой вперед, а внизу другая точка, тоже вектором, унесется в Прошлое…