– Я понимаю. - Зимин тоже молчал некоторое время. - Но поймите и вы: открыта цивилизация на Юпитере! Чужой разум! Это событие просто колоссального значения для всей науки Земли, для всего человечества! И есть возможность узнать об этой цивилизации очень и очень многое - если верить вашим же словам! Представляете, что может в результате приобрести человек?! Мы с вами?

– Ну хорошо, предположим, мы “перепишем” всю информацию, - вмешался академик Чернышев. - Но-сможем ли прочитать все, расшифровать? Код записи может оказаться таким сложным, что расшифровать ее нам не удастся, что тогда? Тем более предназначалась передача не нам, люди попали под луч случайно…

Наумов благодарно посмотрел на старика: академик высказывал его мысль.

Зимин усмехнулся, но глаза его остались холодными и настороженными. Наумов ощущал его взгляд физически.

– Кроме всего прочего, - сказал Наумов, - существует врачебная этика (“Давай, давай, борись с самим собой, доказывай, что слова твои - сама истина, что человеколюбие и только человеколюбие руководит тобой, в то время как Зимин… что Зимин? Он ведь тоже, наверное, не для себя старается?…”) и принципы человеческой морали. Кто возьмет на себя ответственность за убийство людей даже во имя блага для всего человечества?! И кто в конце концов разрешит нам это сделать? Родственники пострадавших? Их любимые и любящие?… Да и не в них дело, поймите, мы не должны ставить на весы жизнь людей и даже самый бесценный материальный выигрыш - знание.

Наумов видел, что убеждает он прежде всего самого себя, и понимая это, не мог не чувствовать, что фальшивит, и эта фальшь, казалось ему, видна и остальным.

– Я не спорю, - негромко сказал Зимин. - Но в истории известны примеры, когда люди рисковали жизнью во имя гораздо менее значимых целей.

– Да, но они шли на это сами, - так же тихо сказал Чернышев, - ив этом их преимущество. За них никто не решал, не распоряжался их жизнью. По-моему, прав Наумов, мы не должны решать вопросы жизни и смерти, не спросив у тех, кто рискует жизнью. Но мы отвлеклись от основной проблемы - как лечить этих людей. Давайте оставим в стороне правовые вопросы дела и вернемся к медицине.

– Правильно, - поддержал академика один из специалистов в области излучений. - Мы собрались, чтобы обсудить методы их лечения, проблема чисто медицинская, и не надо привлекать в нее морально-этический кодекс.

Зимин хотел что-то сказать, но передумал.

Разговор перешел в русло медицины. Наумов больше не вмешивался в обсуждение предлагаемых методов лечения, хотя здесь присутствовали многие авторитеты в области изучения человеческого мозга. Он только командовал техникой кабинета, показывал палаты, записи, документы, а в голове стучала мысль: “Не все еще закончено в этом споре, не все аргументы исчерпаны. Зимин не остановится перед хрупкой, по его мнению, преградой этики. И к сожалению, он не одинок в своем мнении, - для только что выступавшего этот случай, вероятно, лишь повод для диссертации… Но самое страшное - я не чувствую себя противником Зимина. К тому же в любом случае способ лечения космонавтов небезопасен, и это плохо! Это главное, на что сделает упор сам Зимин и его сторонники, выйдя в высокие инстанции. А где найти контраргументы, я не знаю…” В то, что Зимин обратится в арбитраж более высокого ранга, в Академию медицины, а может быть, и в ВКС - Высший Координационный Совет Земли, Наумов не сомневался.

– Предстоит тяжелое объяснение в методсовете академии, - сказал Чернышев, когда совещание закончилось и кабинет опустел. - Но я с вами, Валентин, можете располагать моим голосом.

– Вы не со мной, - пробормотал Наумов. - Вы с ними. - Он мотнул головой в сторону включенного видеома, показывающего реанимационную.

–. А я понимаю Зимина, - сказал Старченко, выключая аппаратуру. - Юпитер изучается более ста лет, и сколько там погибло исследователей - уж наверняка не единицы. Сравните - за полтора века с грехом пополам определили наличие на Юпитере цивилизации, и появилась возможность за несколько минут раскрыть ее суть!

– Я его тоже понимаю, - с горечью сказал Наумов и вспомнил лицо Лидии Изотовой. - Скачок вперед, к новым вершинам знания, к великим открытиям… Если бы при этом не надо было перешагивать через такую “малость”, как жизнь двоих…

В холле Управления аварийно-спасательной службы Наумов несколько минут разбирался в указателях, нашел нужный лифт и вскоре уже стоял перед дверью в отдел безопасности космических исследований. Дверь раскрылась лепестками диафрагмы, и он вошел.

В кабинете начальника отдела находилось двое: сам Молчанов, невысокий, худощавый, спокойный, с серыми внимательными глазами, и академик Зимин.

– Ну что там, Валя? - спросил наконец Молчанов. - Что будем делать?

– А что надо делать? - удивился Наумов. - Если ты в курсе проблемы, то повторяться я не буду.

– В общих чертах ознакомлен, - Молчанов бросил взгляд на дверь, за которой скрылся Зимин. - Что и говорить, открытие цивилизации на Юпитере, на этом газовом шаре!… У меня и без того проблем хватало, а теперь вовсе вздохнуть некогда.

Наумов иронически усмехнулся.

Молчанов посмотрел ка него оценивающе.

– Что, жалоба не по адресу? Ты прав, у кого из нас нет забот… А что, Валя, Изотов и Пановский действительно восприняли информацию юпитериан? - внезапно спросил он.

– В том-то и проблема! Чтобы вылечить космонавтов, надо “стереть” чужую для них информацию, иного выхода попросту нет. Не существует!

– Понимаю. Ну а если, “стирая” эту информацию, одновременно записывать ее в память машины?

– “Стирать” и “стирать и записывать” - суть два разных метода, причем последний наверняка убьет людей.

– Убьет?

– Ну, не в физическом смысле, но мы просто рискуем стереть человеческое “я”, личность, что для пострадавших равносильно смертному приговору.

“Повторяю в третий раз! - тоскливо подумал Наумов. - Последний ли? Каждому надо доказывать, убеждать… и себе в том числе. Когда же настанет время мысленного сопереживания, сострадания, сочувствия? Когда не надо будет убеждать собеседника, ибо он и без слов почувствует твою растерянность и тоску…”

– Зимин говорил, что и обычное “стирание” может дать отрицательный результат.

Наумов сжал зубы так, что они заныли.

– Может. И все же риск уменьшается.

– Риск все равно остается. - Молчанов предупреждающе поднял руку. - Погоди, не спеши доказывать обратное, прибереги доказательства и красноречие для ВКС.

Наумов недоверчиво посмотрел в глаза начальнику отдела.

– Так серьезно?

Молчанов почесал горбинку носа, утвердительно кивнул.

– Понимаешь, Валя, после того неожиданного открытия цивилизации на Юпитере уже погибли двое, двое исследователей.

Наумов побледнел.

– Так что проблема несколько серьезней, чем ты себе представляешь. Открытие взбудоражило всю систему Ю-станций, ученые грезят контактом… Дальнейшее изучение планеты повлечет новые жертвы… и, возможно, та информация, которой обладают Пановский и Изотов, спасет не одну жизнь. Я понимаю. - Молчанов встал и медленно прошелся по кабинету, остановился у окна. - Этико-моральная сторона любого действия ни для кого из нас не является отвлеченным понятием, но она не должна становиться и самоцелью.

– Но я отвечаю за их жизнь. - Наумов тоже встал и подошел к окну. - Я врач и обязан думать о своих пациентах.

– А я обязан думать о живых, - тихо сказал Молчанов.

В душе Наумова копились пустота, и холод, и странное ощущение вины. За что? Перед кем? Будто и решения своего он не менял, и аргументы не все исчерпал… Но вот уверен ли он в решении? Нет же, не уверен, иначе откуда взялась бы эта тоска и мука?… Как это получается у Зимина: жизнь одних за счет жизни других?! Молчанов, по всему видно, тоже близок к его позиции… Но не эгоизм же ими руководит, не холодный расчет - самые благие намерения… Стоп, стоп! Вспомни-ка: “Дорога в ад вымощена благими намерениями”! Господи, какой ценой иногда приходится расплачиваться за очевидное, самое простое и верное на первый взгляд решение! Кто же способен оценить, что дороже - человеческая жизнь или знания, добытые ценой смерти?! Нет, не так - страшней: убить, чтобы спасти! Так? На войне когда-то тоже убивали врага, чтобы спасти друга… И это не то… При чем тут враг?! Кто - враг? Обстоятельства?…