Сьюзен немного постояла на пороге, затем медленно закрыла дверь и пошла обратно в столовую. Она еще раз внимательно посмотрела на свидетельство о рождении, осторожно расправив его.

— Что это? — появился из кухни Рой с банкой пива в руке.

— Мое свидетельство о рождении. — Девушка дотронулась до даты. Двадцать четвертое декабря. Рождество. Мама всегда говорила, что Сьюзи самый лучший рождественский подарок в ее жизни. Теперь эти слова приобрели другой оттенок.

Грэгори, казалось, приготовился к настоящим раскопкам, одевшись в старые джинсы и свитер. Без строгого костюма он выглядел гораздо моложе, и Сьюзен даже смутилась недавнего предположения о том, что он является любовником Сандры. Молодые и прекрасные женщины вряд ли могли противостоять его обаянию. Сьюзен вспомнила плотоядный взгляд Шарлин, и ей стало интересно, были ли они любовниками. Резкий укол ревности оказался настолько неожиданным, что девушка чуть не задохнулась.

— Лестница в сарае, — выдавила она.

— Показывайте путь.

Она не могла не почувствовать благодарности к Грэгори, который, по-видимому, и не догадывался, какие мысли носились у нее в голове, но от прикосновения его руки, сильной, успокаивающей, в Сьюзен поднялась новая волна возбуждения.

Через несколько минут Грэгори забрался по лестнице на чердак, и усилия, с которыми он открыл люк, рассеяли любые подозрения, что Сьюзен могла побывать там до него.

Пока молодой человек возился с крышкой люка, девушка поддерживала лестницу, не в силах оторвать глаз от его мускулистых бедер. Наконец люк открылся, и Сьюзен вскрикнула, когда на нее посыпалась скопившаяся за долгие годы пыль.

— Все в порядке? — окликнул ее Грэгори. — Пауков нет?

Сьюзен невольно поежилась.

— Не надо!

Он рассмеялся и исчез в темном проеме. Девушка видела мелькающий сквозь щели между балками свет фонарика.

Но вот Грэгори снова появился в отверстии люка и передал вниз покрытую пылью коробку.

— Больше искать негде. Если мы и найдем что-то, то только здесь. Возьмите, она не тяжелая.

Он оказался прав. Легкая коробка была перевязана веревкой и, очевидно, ее давно не открывали.

Грэгори быстро пошел вниз. Сьюзен, немного помедлив, нерешительно двинулась следом. Когда она вошла в столовую, коробка уже стояла на столе, а молодой человек, достав из кармана перочинный нож, уже приготовился разрезать веревку. Один лишь взгляд на побелевшее лицо девушки заставил его остановиться.

Грэгори отдал нож Сьюзен. Она быстро перерезала веревку и выронила из рук нож, который с громким стуком упал на пол. Девушка открыла крышку коробки. Внутри лежал пухлый конверт, адресованный лично ей.

Грэгори взял пакет и, подержав мгновение, передал его девушке. Она повертела конверт в руках, еще раз прочитала свое имя.

— Вы хотите остаться одна?

Отрицательно покачала головой.

— Нет, вам лучше не уходить.

Сьюзен нуждалась в его присутствии, в его силе. Она открыла конверт и высыпала содержимое на стол.

До сих пор в ней жила надежда на то, что Хенсворд ошибается, что свидетельство о рождении было подлинным, а ее мать не отказалась от нее. Но надежда рассеялась, как дым. Мужской носовой платок, половинка театрального билета, приколотый к открытке, засушенный букетик фиалок, сохранивших цвет, маленький золотой медальон и толстая записная книжка. Пять небольших предметов. Сьюзен до боли сжала зубами кулак, чтобы не дать вырваться наружу крику отчаяния.

Все вокруг внезапно стало таким хрупким, и ей показалось, что если она сделает хоть одно движение или дотронется до чего-нибудь, вся ее жизнь, все, во что она верила, исчезнет навсегда.

Но ее мир и так уже рухнул. Этот тайничок служил доказательством того, что огромная тайна все-таки существовала, и ничто уже не вернется в прежнее русло.

Она снова перебирала предметы. Фиалки, платок, впитавший их аромат, театральный билет, разорванный неизвестной рукой пополам двадцать пять лет назад. Медальон раскрылся, и из него выпала прядь светло-русых волос. Но не таких,— как у нее или у Сандры. Они принадлежали мужчине, который стал отцом ребенка, а потом, не раздумывая, бросил и мать, и дочь. Наконец, записная книжка в парчовом переплетете золотой ручкой к ней. Это была по-настоящему ценная вещь.

Сьюзен судорожно глотнула и облизнула губы, прежде чем поднять глаза на торжествующее лицо Хендсворда.

— Может быть, мне прочитать?

Сьюзен покачала головой. Книжка дожидалась именно ее и, секунду поколебавшись, девушка нашла в себе смелость открыть дневник, написанный много лет назад и, точно бомба замедленного действия, оставленный для нее.

Безупречным почерком Сандра записывала свои мысли и чувства с того самого момента, когда поняла, что полюбила. Редкие записи выдавали в ней умную и незаурядную женщину, взвешивающую каждое слово, доверяемое бумаге.

Сьюзен долго сидела, склонившись над дневником, и за все это время мужчина рядом с ней не проронил ни слова. Зато вовсю говорили записи в дневнике. Там хранилось столько радости и столько боли, последние странички видели целые потоки слез.

Только дойдя до постскриптума, написанного годы спустя, девушка горько всхлипнула и выронила книжку. Слезы застилали глаза и мешали читать. Грэгори подхватил ее и прижал к себе, дав излить горе у него на груди.

Она почти не слышала слов утешения, чувствовала только, как он гладит ее по голове и как благодаря этому постепенно тает боль. Грэгори прижался к ее виску холодной щекой, потом легко коснулся ее губами. Девушка подняла заплаканные глаза.

— Сьюзен, — пробормотал он. — Простите меня.

Помедлив мгновение, он нашел губами ее губы, и на мгновение Сьюзен показалось, будто боль отступила. Затем он улыбнулся, откинул ей волосы с лица и вытер глаза.

Сьюзен заметила, что он посматривает на дневник, продолжавший лежать на полу.

— Нет, пожалуйста, не читайте этого!

— Мне же тоже надо знать, Сьюзен.

Девушка закрыла глаза.

— Вы правы. Сандра моя мать.

— А как же свидетельство о рождении?

— Так получилось. Она назвала имя моей матери — Сьюзен запнулась и осторожно поправилась: — Она назвала в клинике имя Элизабет Холлендер. Они всегда уведомляют местный департамент здравоохранения, и так как я везде была зарегистрирована как Сьюзен Холлендер, не имело смысла раскрывать секрет и исправлять записи. Вероятно, Лиз и Пол собирались удочерить меня в любом случае. Это всех избавляло от лишних забот.

Грэгори нахмурился, услышав горечь в ее голосе.

— Для Сандры использовать имя вашей матери, было, наверное, единственной возможностью.

— Она не была моей матерью. Никто из них.

— Неправда.

— В самом деле? — Сандра повернулась к собеседнику. — Одна из них меня не рожала, другая не хотела воспитывать.

Грэгори схватил ее за плечи.

— Все очень непросто, Сьюзен. Когда вы обдумаете ситуацию, я уверен, вы увидите ее в другом свете.

— Сомневаюсь. — Сьюзен взяла в руки и протянула Грэгори платок. — Что бы вы чувствовали, если бы это было все, что вы знаете об отце?

Грэгори понял, какую доставил ей боль и попытался помочь.

— Я постараюсь найти что-то большее. Это все еще в наших силах. Даже спустя столько лет.

— Нет! Он слишком заботился о своем положении в обществе, чтобы пожертвовать им ради Сандры и признать мое существование. Я ничего не хочу о нем знать.

— Не сейчас. Но может быть, когда-нибудь. — Грэгори пожал плечами. — Конечно, легко просить вас не судить их. Я догадываюсь о вашем состоянии, а чувства тех людей мне неведомы.

— Вероятно. — Сьюзен ненавидела самое себя. Отец мог не хотеть ее, но Сандра... — Боль стала настолько невыносимой, что Сьюзен казалось, она не переживет ее. — Они должны были мне сказать.

— Да, должны, но Сандра думала, вы знаете: Элизабет обещала рассказать, когда придет время. Полагаю, она собиралась отдать вам это. — Он кивнул на содержимое коробки.