Это чувствовал Андрей Степанович и принимал эту робость за утонченность натуры, изысканность, отчего Лилечка казалась ему особенной и недоступной. И опять сон… И Андрей Степанович уходил с кафедры со странным чувством внутреннего разочарования. Если бы он знал жизнь Лили, он бы очень удивился, что эта милая застенчивая женщина общается с грубыми и простыми мужчинами, для которых слово «мужлан» было самым подходящим.

Но мы не знаем всей жизни людей, не тех, с которыми мы живем, а других, с которыми хотим познакомиться, и воображение нам рисует такие картины, что мы непременно влюбляемся в жизнь людей нам понравившихся, а на самом деле мы их поселяем в ту мечту и сказку, которую для них сочиняем, чтобы потом можно было без памяти и без оглядки влюбляться в несуществующее и неуловимое. Такое стало происходить с Лилечкой и Андреем Степановичем. Каждый ничего не знал толком о другом, и только недавно познакомившиеся два человека дорисовывали картины возможного и желаемого.

Глава 6.

Андрей Степанович по-прежнему жил с мамой. В их размеренной жизни только одно событие принесло грусть и уныние – смерть отца. Но жизнь продолжалась, и теперь любовь матери к сыну стала единственным утешением для Натальи Аркадьевны. Андрюша уже взрослый мужчина, и все так же приходил домой, ужинал, уходил к себе в кабинет, и никто не знал, что творится в его умной голове. Все шло своим чередом, но только все чаще мысли о недоступном и невозможном посещали Андрея Степановича. И Лилечка в этой игре воображаемых сил играла главную роль.

Раньше Андрей Степанович погружался в книги, а теперь у него много времени отнимал интернет, где он находил для себя массу полезного. Но привычка к книгам не ослабевала, и по прежнему он сидел часами над старыми изданиями, внюхиваясь в запах пожелтевших страниц, и эту радость интернет с его скоростью не мог ему заменить.

Андрей Степанович вглядывался в эти странно написанные буквы старой орфографии и пытался понять в чем же таинственный смысл «Ђ», которое при чтении вслух как будто окрашивает слова в патину времени, и даже когда смотришь на эти тексты, то непременно кажется, что живешь в другом, старом времени. Он любил созерцать, вчитываться в старинные монографии, – и что могут они, эти устаревшие тексты сказать ему – но он видел и чувствовал текст по особенному, угадывал его тайный, скрытый смысл, и это его так увлекало, что параллельно в его мозгу возникали новые образы, выстраивались постепенно в ряд и потом вдруг приобретали смысл, когда он начинал записывать эти спонтанно возникавшие мысли на бумаге. Он изучал предметы быта, и каждый был для него загадкой. Ему хотелось понять тайну их появления. Он приближался и удалялся, нащупывая частичками своего мозга неизвестное, это записывал, а потом, когда перечитывал, ему вдруг казалось, что где-то он это уже читал. Ему становилось страшно, а вдруг все это не то, но он возвращался к главной мысли и все вместе сплеталось в логическую цепочку.

Это была его работа, работа мозга, мысли, ума. В эти мгновения он делал неожиданные открытия и тогда ему казалось, что он причастен к вечности, к тайнам, к недоступному, и он однажды понимал, что дальше ему пути нет, и он возвращался к реальности. А она своею обычностью никак не шла в диссонанс с его высокими мыслями, а наоборот подтверждала, что жить просто и думать о высоком – в этом есть его счастье, и ему ничего больше не надо. Он забывал о Лилечке, о кафедре, о своей прошлой жизни – он проживал новую и никому неизвестную. Он так остро это чувствовал, что радость наполняла его душу непонятной теплотой и он снова и снова продолжал свои занятия.

Он подошел к окну. Зима своим спокойствием и белизной снега на ветках деревьев его заворожила. Марево заката за вершинами деревьев приковало его внимание, и он, глядя на переливы цвета от оранжевого до бледно серого на небе, думал о красоте жизни, природы и чувствовал свою с ней связь, связь прочную.

Эту связь со всем, что его окружало, он в себе ощущал неожиданно, спонтанно, какими-то урывками, когда его мысль как будто отдыхала от ежедневных будничных проблем, и именно в такие мгновения покоя и остановки он чувствовал себя счастливым. Жизнь-покой для Андрея Степановича становилась его целью, он стремился эти мгновения повторить и они повторялись, он их удлинял и они удлинялись, и он понял, что может свои жизни разделять и проживать независимо, и все вместе они жили в нем ожидая минуты появления на свет, и всегда одна единственная в на какое-то время овладевала им и диктовала свои правила, намечая цели или их изменяя в нужном ей направлении. Получалось, что не он управлял своими жизнями, а они управляли им, овладевая сознанием, а ночью погружая в другую реальность – сон, где он так же полноценно себя чувствовал, но действовал по-другому, отчего иногда ему хотелось не выходить из этого погружения.

Порой, сидя и не думая ни о чем, он вдруг понимал, что его жизни проходят каждую секунду, и он не властен над их медленным протеканием, а иногда ему казалось, что он один может этими своими жизнями распоряжаться, и тогда он начинал действовать, и бег времени ускорялся, и он терял это ощущение присутствия жизней. Он о нем забывал.

В это самое время Лилечка прочно поселилась в одной из его жизней, которую он чувствовал возникающей по учащенно бьющемуся сердцу и какой-то дрожи в коленях. Сам вид Лилечки, всегда приветливой и такой опрятной ему открывал новую реальность, где радость заполняла все пространство и, казалось, нет места ничему другому. Для Андрея Степановича наступил новый, забытый им период влюбленности в женщину простую и такую недоступную.

Почему-то ему вспоминалась Галя, запутанность их отношений, и когда он переключался на настоящее, его охватившее чувство, оно ничем не отличалось от того первого, но солидность возраста придавала ему особенную остроту. Он был во власти своих зрелых мыслей и они ему никак не помогали, а куда-то отступали, и он себя чувствовал моложе, как будто жизнь возвращала ему его двадцать лет.

«Что это?» – задавал он себе вопрос. И не ждал ответа, а погружался в блаженное переживание этого чувства любви. Он слово «любовь» к себе никогда не применял, он считал его пошлым и не имеющим к нему отношения. Он считал его простым, не чувствуя, что в жизни простота есть высшее проявление природы, задавленное в нем знанием, которое он считал выше природы. А получалось, что природа сильнее знания. Да, сейчас в его жизни было так. Он даже забросил свои привычные занятия и целыми днями был погружен в новую жизнь, где все сверкало, светилось, пело, и ему для поддержания в себе этого чувства не нужно было никаких усилий. Оно в нем жило автономно, но он чувствовал, что Лилечка есть причина его теперешнего настроения.

Внешне он помолодел, не чувствовал своего возраста и считал, что это нормально, все это его сумасшествие взрослого солидного человека. Вот только Наталья Аркадьевна не понимала его странного настрения. Она не хотела думать о его женщинах, она отгоняла эти мысли, она их боялась, женщин и мыслей, и делала вид, что все по-прежнему.

Глава 7.

Жизни Андрея Степановича все отступили перед наступившей переменой. Они смирились с тем, что одна теперь царит в его душе, жизнь юности, жизнь эмоций, и спокойно ждали, когда Андрей Степанович их позовет. И умудренные опытом знали, что их место никто не займет. Только иногда какой-нибудь из них удавалось привлечь к себе внимание Андрея Степановича, и он ее призывал и занимался теми делами, которые составляли ее содержание. Обычно это было связано с обязанностями, и когда он их исполнял, он потом прогонял эту ему надоевшую деятельную жизнь и полностью погружался в другую. Но внешне никто не видел как он ловко манипулирует этими своими жизнями, и всем окружающим казалось, что он такой же как они обычный человек, разве что в последнее время более оживленный чем обычно.